Приближалось Рождество. Церкви, больницы, дома, улицы города убирались и наряжались. Люди старались с легкостью, не надрывно, потому как дни стояли, противу обыкновения, в декабре теплые, а если где и посыпало пушистым снегом, то сразу же таяло. В самый Сочельник народ занят приготовлениями к празднику и даже в тюрьме этот день неприсутственный, отчего отец и поднялся с постели не в духе. Он, собирая передачу маме, никого из нас не стал перепоручать соседям, а оставил всех дома, распределив нам дела по хозяйству.
Отец долго возился, заметно нервничал. Так бывает всегда, когда дни неприсутственные. Никогда не знаешь, как и чем же обернется, какое настроение у приемщиков. Нельзя брать много, иначе всё вернут обратно. Но сегодня, в Сочельник, надо отнести маме чистое платье, белье, вкусную домашнюю еду на разговение... В прошлый год отца на порог пустили, а после, по недостатку времени, вытолкали взашей и сумку бросили прямо в лужу, а мама осталась не солоно хлебавши на Рождество, без еды, без одежды, без денег, которых всегда в доме нет, и потому никогда он ей их не передавал.
Отец оделся обыденно. Памятуя прошлогодний Сочельник, он надел старую черную куртку и стоптанные башмаки, чтобы падать в грязь без волнения. Оглянувшись на нас с порога, он закинул за плечо рюкзак с пожитками мамы, что-то хотел было даже сказать нам, но только махнул рукой, что-де смотрите у меня... Когда он был в настроении, то говорил еще:
- Смотрите у меня в оба...
Куда и как смотреть в оба он так ни разу и не объяснил.
Меж тем сегодня он ничего не сказал и даже второй раз не оглянулся.
***
Отец ушел. Старшая сестра перед окном в большой комнате украшала настольный вертеп справа от елки. Мы с младшей сестрой ушли играть «Ожидание чуда» на улицу, где, чередуясь, то солнышко выглядывало из-за синего забора мясокомбината, то скоро за ним небо затягивало черными тучами и сыпал мелкий снег с дождем... За мясной лавкой выстроилась длинная очередь. Несколько в стороне очередь играли дети. Я был надзирателем, а сестра в роли плакальщицы, что приехала навестить свою мать.
- Надо, - поучал я правилам сестру, - с интересом плакать...
- Это как ещё? - задиралась она.
- Ну, так, чтобы охранник тебя отметил и вытащил из очереди...
- Так и тащи, - возмущалась сестра.
- Зачем? - спрашиваю её.
- А я откуда знаю, - повела плечами она.
- Вот я и говорю, - научал её, - ты должна обратить на себя внимание, иначе время приёма передач закончится, и ты останешься со своим мешком.
И тут мы обнаруживаем, что мешка с нами нет.
Возвращаемся в дом. Старшая сестра наряжает волхвов: первый уже едет на ослике впереди, второго из них она усаживает на плюшевого, рябого, пятнистого верблюда... Младшая сестра, бесхитростно, без лишних, ненужных затей хватает торбу третьего волхва... Старшая у неё вырывает из рук:
- Ты с ума сошла, - кричит, - это же дары Младенца.
- Ну и что, - возмущается младшая, - а маме дары не нужны? - вырывается и бежит на улицу, к очереди, к огромным синим воротам и кричит не то мне, не то всему миру, что она пришла навестить родную маму.
- Кто же твоя мама, - с удивлением спрашиваю, забегая вперед неё, преграждая дорогу, игриво постукивая по голенищу сапога палкой.
- Моя мама хорошая, - кричит и плачет сестра, - вы её напрасно держите в четвертом бараке...
- В четвертом бараке хороших не держат, - с напускной брезгливостью отвечаю младшей сестре. - Ты, наверное, своей хорошей мамаше вкусного ягненка принесла, - и уже совсем ехидно помыкаю чувствами, - безвинной жертве... Давай, - грубо, совсем омерзительным тоном вывожу её из себя, тыча палкой в мешок волхвов, - показывай, что у тебя в торбе... - и далее, уже ко всем стоящим в очереди, вы тоже, уважаемые, выворачивайте мешки, чай не станция Петушки, кошельки-кошелочки... - и очередь, вздрогнув, замирает.
Сестра сама собою разошлась в рыдании:
- Вы её совсем не знаете... Она хорошая, - открыв мешок, судорожно пытается доставать вещи.
- Что ты тащишь мне своё барахло, - грубо тычу палкой в мешок. - Мне наплевать, что у тебя в мешке, если у тебя нет разрешения на передачу... У тебя есть разрешение? - кричу на нее. - Если нет разрешения - проваливай... - и уже ко всей очереди обращаюсь: - Время кончается! Кто не успел - тот опоздал, до следующей встречи, - насмехаюсь над всеми.
- Господин хороший, - вскрикивает сестра и плачет, плачет, рыдает, в ноги мне кидается, - вы же не зверь какой, вы же человек... Она же мне мама... Хорошая мама, - натурально причитает и плачет, плачет.
- Ладно, - снисходительно постукиваю по мешку палкой, - показывай свое барахло...
Сестра достает синий палантин из кашемира и шерсти, синее велюровое платье...
- Ладно, - повторяю снисходительно и спрашиваю, - а почему же отец не пришел?
Сестра, будто не слышит, продолжает плакать и достает из мешка милого кукольного младенца, завернутого в расшитое золотом покрывало, как живого нежно прижимает его к сердцу и вживляется в очередь...
А я всё строчу, ровно из пулемета, на той же скорости, остановиться не могу, несу что ни попадя:
- Что ж ты без отца и матери, с младенцем на руках... Кто же тебя пустит, если разрешение на отца, а ты с младенцем пришла... Вам сколько раз говорить, сколько говорить одно и тоже, а вы все мимо кассы норовите протыриться. Без разрешения вас никто никуда не пустит...
- Я же не знала, - говорит сестра, - мама, она же невинная, - и на младенца широченными глазищами пялится.
- Ты, - не сдержался я от смеха, - и впрямь как наша мама... - и дальше, не опомнившись, поучаю: - Ты не тушуйся, поуговаривай меня, поластись, как мамка делает, когда мы к ней с папкой приходим... Вы, говори мне, дяденька хороший, не то, что в прошлую смену дежурил вурдалак Волкович... Вы чистый и светлый, совсем агнец белый, - говори.
- Пойдем, девочка, - сам за себя говорю и отвожу сестренку в сторону от очереди, к служебной двери и как бы пропускаю вперед себя, а сам говорю так тихо, но выразительным тембром, чтобы другие слышали: - Пропустить пропущу, но ты в залог останься...
- Это как еще? - недоумевает сестра.
- Просто, - обыкновенно ей говорю, - ты молодая, с младенцем на руках, одинокая...
И тут сестра в штопор:
- Нет, - вскрикнула, - я так не играю...
- Так надо, - пытаюсь её урезонить, - без этого люди не живут.
- Нет, - отрезала, - я в такие игры не играю. Это противные игры в Сочельник, - и убежала в дом помогать старшей сестре завершать вертеп и готовить кутью к разговлению.
***
И больше мы в тот день не играли. Возились до первой Звезды по дому: чистили, мыли, стряпали. А с первым ударом колокола от Иоакима и Анны в дом вошли они.
- Встречайте, - крикнул отец нам от порога, - вернулась мама ваша, без вины невинная, как и просили вы Приснодеву Марию и Иосифа Обручника.
