«Всяк суетится, лжёт за двух,
И всюду меркантильный дух».
Александр ПУШКИН,
«Отрывки из путешествия Онегина».
***
Мы ехали ранним солнечным утром по всхолмлённой местности.
Машина поднялась на крутой угор, и взгляд запечатлел широкую ленту шоссе, она разрезала леса и на горизонте и уходила в небо, совсем чистое.
В тихие утренние минуты всё окружающее наполняла рассветная Божья благодать.
Ах, как я люблю дорогу! Какую-то особую сладость дарит она.
Как в молодости я рвался в дорогу и забывал обо всём не свете.
И разве можно, живя в России, при её далях и просторах, не любить дорогу? Нет, такое и помыслить нельзя.
А вы не задумывались, почему русского человека столь притягательно манит-томит путь-дорога?
Может, потому, что дорога освежает и бодрит душу, настраивает её на лирический лад. Так происходило давным-давно, так неизбывно происходит и теперь. Особенно благотворно дорога действует на путешественника в раннюю осень, когда только обозначилась едва заметная грань между буйной зеленью и её неизбежным увяданием. Как бы две стихии, скрытые в самой природе, приготовились к извечной схватке друг с другом. Их невидимое единоборство рождало из себя продолжение всего сущего в мире.
Солнце уже поднялось над лесами, а мы всё ехали и ехали. Мелькали вдоль обочин трассы перелески, верстовые столбы, какие-то указатели и, конечно, скрытые электронные камеры, отслеживая всякого проезжающего водителя. С некоторых пор, сами того не замечая, мы все вместе превратили родное Отечество в «камерную страну», где идёт невидимое наблюдение повсюду, куда бы ты ни зашёл - в магазине, в аптеке, на вокзале, у подъезда многоэтажного дома, в общественном туалете...
« А как быть иначе? - возразил бы мне дотошный читатель. - Вы же знаете, что вожди народа «борются с терроризмом», объясняя, что делают это ради благополучия самого народа. Они тратят на электронные приборы огромные средства, не собственные, разумеется, а из казны. К тому же, обращаю ваше внимание, господин писатель, что камеры слежения уже вошли в моду, улечение ими не остановить. Богатые граждане привязывают небольшие камерки даже к ошейникам любимых собак, чтобы наблюдать, кто и зачем к ним подходит. На днях мой сосед по даче прикрепил по камерке на каждую яблоню. И теперь с помощью «хитрых технологий», сидя у себя в офисе, он наблюдает за тем, чтобы ни одно яблоко никто из соседей никогда не украл...».
Ох, уж дотошный и вездесущий читатель!
Никуда от него не спрячешься, всё и всегда он знает заранее, и его, будто классического воробья, на мякине не проведёшь.
Ну, да Бог с ним, дотошным, пусть живёт и процветает!
Отдавая дань талантам вождей народа, я не допускаю даже сомнения в их умении отследить кого надо и где надо в любое время дня и ночи.
Не исключено, что они, эти кумиры толпы, развивая «цифровую экономику», нашли силы развесить вездесущие глаза-камеры на Луне, на звёздах и на перекрёстках Млечного пути.
И тут я, ошалевший от неожиданной мысли, взглянул через лобовое стекло вдаль, где трасса на горизонте уходила в небо, но уже не совсем чистое, как было в начале нашего путешествия. Теперь в небе плыли в нашу сторону несколько облаков, довольно внушительных размеров. На одном из них, напоминающем причудливыми очертаниями окраину сказочного города, я заметил тёмное пятно.
Неужели электронную камеру слежения радетели «цифровой экономики» уже успели смонтировать и там, высоко над землею?
Странное облако приближалось, оно было такое белое и красивое, с пепельными окаёмками по бокам. Напрягая глаза, я всё всматривался и всматривался в показавшееся мне пятно, пока, наконец, увидел картину, которая изумила.
Два седовласых старца, в длиных одеждах, похожих на церковное облачение, восседали на облаке и о чём-то мирно разговаривали. На груди у них красовались синие бренды, то есть таблички, которые давно когда-то вешали на шею быку в Англии, чтобы найти его, когда отобъётся от стада. У нас кличка «бренд» стала любимым словечком в речах вождей народа.
Я присмотрелся и обнаружил, что на табличках красными буквами сияла надпись: «Историк будущих времён».
О, вот это да! Как мне повезло! Сногсбитательная новость!
Старцы, как я понял по их поведению, не заметили моё присутствие. И тогда я подумал: «Хорошо послушать бы их беседу и узнать мнение о времени, в котором, слава Богу, мы пока живем-существуем. Если, конечно, повезёт услышать, я, вообще-то, везучий по жизни. Уже скоро наше время станет самым обычным прошлым, и о нём будут судить только те, кто появится на свет Божий в будущем».
Заоблачные старцы как раз и были из того будущего.
До моих ушей долетели слова их беседы:
- Я потрясён безумием, оно охватило тех, кто живёт в крупнейшей стране на планете Земля, - старец сидел слева от меня и показал пальцем вниз на нашу Родину. - Они просто одержимы страстью к разрушению. Они сами останавливают, ломают, сжигают или взрывают заводы и фабрики, бросают на вымирание села и деревни, веками возделанные поля отдают зарастать лесом. Истребляют себя - коренную нацию - всякими способами: некачественной пищей, плохой медициной, беспрерывными авариями на дорогах, воровством, скандалами и многим другим в том же духе.
- Чем ты объяснишь всё это? - спросил другой старец.
- Даже не нахожу объяснения, почему такое происходит, - продолжал первый старец. - Ничего подобного в истории человечества я не помню. Подумай, дорогой коллега, сам: войны в стране нет, стихийные бедствия на неё не обрушивались, а повсюду кладбища растут быстрее, чем трава весной. Или ещё о парадокс. Горстка людей, называющая себя знатью или элитой, моется в золотых ванных, справляет нужду в золотых унитазах, а в городах и сёлах нищие копаются в помойках, ищут кусок хлеба, если кто-то выбросил в мусор.
- Да! На самом деле загадка - страна, про которую ты говоришь. Но, может, отгадка её заключена в философии, в строе, царящем в стране, его насаждает правящий класс? - опять вопрошал собеседник.
Первый старец пожал плечами, с недоумением посмотрел на коллегу.
- Философии у них нет, точнее - существует свод правил, их можно обозначить как «воровской общаг», - рассуждал старец. - Правители называют строй «народной демократией», а народ обзывает строй кратко - «олигархат». Где тут научное обоснование строя? Теряюсь в догадках.
- Не могут люди существовать без цели? - не уступал другой историк. - Не могут! Она должна быть. В чём цель тех, кто населяет страну?
- Согласен, без цели нельзя, - кивал старец слева от меня. - Я уже думал об этом. Иногда мне казалось, что цель их состоит в том, чтобы построить олигарху Дурамовичу, выдающемуся символу их эпохи, невиданную в мире яхту. Начинить эту яхту секретной электроникой, ракетами, барами, спальнями, стадионами, спецназом, обслугой, любимыми женщинами и собаками, и чтобы на этой яхте был только один Дурамович с ближайшим окружением. На эту цель работают государство, наука, промышленность, лучшие специалисты.
- Вспомни, коллега, в Древнем мире уже было нечто подобное. Там некие безумцы возводили Вавилонскую башню, - с жаром ронял фразы старец, - чтобы по лестницам той башни взобраться на небо и низвергунуть оттуда Бога. Вот и здесь я вижу что-то похожее. Яхта Дурамовича должна затмить материальные прелести всего мира и показать народам Земли, какие великие правители в той стране.
Я почувствовал, как во мне всё закипело, будто внутри забушевало пламя огромного костра.
Да что этот оракул, «Историк будущего», прицепился к Курману Дурамовичу? Других людей у нас нет что ли? Или он со своей высоты совсем плохо видит, что происходит на самом деле?
Я очень сильно сдерживал себя. Крепился, что было мочи, но помимо моей воли из меня вдруг вырвался страстный крик:
- Неправда всё это! Он не наш герой, он - герой воровского общака, да и прозябает ваш любимый Дурамович не у нас, а давным-давно в Лондоне, к тому же он - ... ненасытный...
- Откуда и кто такой? - возмутился первый Историк.
- У нас полно добрых людей, - всё ещё орал я, как на базаре, - а вы, Оракулы несчастные, даже не упомянули их в своей беседе.
-Это один из тех разрушителей! - бросил второй Историк. - Как он у нас появился? Я не знаю.
Я не успел ничего ответить на обвинение первого Историка.
Историк, который больше слушал, чем говорил, ткнул в мою сторону указательным пальцем, и тут мгновенно налетел вихрь и сдул меня, будто пылинку, вниз.
***
Я сильно ударился лбом обо что-то твёрдое и открыл глаза.
-Япона, твою, мать! - вскрикнул шофёр. - Проклятый лесовоз! Шас бы мы все сыграли в ящик...
С лесовоза, который пёр на всех парах впереди, не давая себя обогнать, свалилось толстое длинное бревно и развернулось поперёк дороги.
Мы непременно врезались бы в бревно на всём ходу, но водитель каким-то чудом успел вывернуть влево, на встречную полосу, и нам удалось избежать неминуемой беды. Хорошо, что на встречной полосе не было ни одной машины.
- Япона, твою, мать, до чего дошло! - шофёр всё изливал и изливал бурные эмоции.
Груженый доверху брёвнами, большой лесовоз катил и катил на высокой скорости. Похоже, водитель лесовоза не никак не среагировал на упавшее бревно. А догнать его нашему автомоблю было практически невозможно.
Я же, после низвержения из заоблачной беседы, ощущал некую заторможенность, будто мою голову изрядно подморозили. Только что мелькнувшая перед глазами вероятность аварии, возможно, даже смерти, совершенно не тронули меня. Видимо, Историки на том самом облаке, каким-то образом повлияли на моё сознание.
Наконец, я очнулся от заморозки и взглянул на обочину. Мы проезжали какую-то убогую деревеньку. Рядом с ней виднелись развалины фермы, а на остатках кирпичных стен висел объёмный красный транспорант: «Продаётся», где продавцы указали номер сотового телефона.
Спустя несколько минут, мы объезжали небольшой районный городок, он стоял в стороне от трассы, я увидел полуразрушенный завод. Я знал, что ещё совсем недавно там выпускали керамические изделия для осушения полей с избыточной влагов, лепили глинянную посуда, делали и другие полезные вещи. Теперь ничего нет, даже дым из труб не поднимался.
Какой же злодей прошёл разрушительной походкой по родной земле?
И тут, подобно тому, что произошло на облаке, мне пришлось сдерживать себя, но долго терпеть я не смог.
- И ферму, которую мы проехали, и этот завод, и ещё многое чего вы разрушили! - обратился я к соседу, который всю дорогу, пока мы ехали, покуривал сигареты и глубокомысленно о чём-то молчал. - Вы разрушители! Не так ли?
Сосед был фигурой, известной в округе. Одно время он входил в окружение самого губернатора, являлся то ли левой, то ли правой рукой - таких «рук» у первого лица насчитывалось десятка два, официально их именовали помощниками. Ходило мнение: чем больше помощников у «самого главного», тем лучше работает государственная власть. На самом-то деле всё было как раз наоборот. Чем кустистее разрастался чиновничий аппарат, тем дольше, труднее принимались какие-либо решения, обычно глупые, не на пользу, а во вред людям.
- Мы ничего не разрушали! - грубо бросил сосед.
Он холодно посмотрел мне в лицо. Старый морской волк, кадровый офицер, он долго служил на флоте и в своё время командовал подводным кораблём.
- Кто же тогда? - не унимался я. - Вы же были во власти, рулили туда-сюда, всем указывали, чего и как делать. Вы и разрушали!
- Признаю, частично способствовали разрушению - это да! - согласился он. - Но я лично ничего не разрушал.
- Любимая уловка либералов - частично, - продолжал я. - Где частично, а где и полностью.
- Уж как вам нравится! - огрызнулся он.
- Скажите, Александр Фёдорович, - я уже не мог остановиться, - а почему и зачем вы такое делали? Это же всё против народа?
- Так нам приказывали! - со вздохом выдавил он из себя.
- Приказывали! - изумился я. - Интересное кино плучается! А кто приказывал?
- Что вы прилипли, как банный лист! - сделал капризную мину бывший капитан. - Пошевелите своими мозгами и, надеюсь, поймете, кто и зачем отдавал разрушительные приказы.
Мне стало неловко. В самом деле, чего я донимаю солидного, добропорядочного мужчину, намереваюсь уличить его в том, что он «принадлежал к системе»? Разве он был один? Имя их, как говорит Священное Писание, «легион».
В заоблачной беседе Историки и меня обозвали разрушителем.
- Послушайте, Александр Фёдорович, - миролюбиво обратился я к нему. - Простите, если я вас обидел. Я не прилипаю к вам, я просто хочу прояснить истину. Кроме тех, кто выполнял эти приказы, находились же люди, которые противились разрушению, которые хотели созидать, поставить на ноги своё дело. Не все же подряд вставали в очередь, чтобы записаться в разрушители страны. Надеюсь, в этом-то вы не будете мне возражать?
Он кивнул головой в знак согласия.
- Напишите о тех, кто сопротивлялся, - предложил капитан. - А мы что? Мы уже сыграли свою роль в тот бурный период российской истории. Мы ушли со сцены, теперь мы - пыль истории, её отбросы.
- А что? Возьму и напишу! - брякнул я, не подумав о словах.
Попутчик обернулся ко мне, взгляд его уже не был таким холодным.
- Обещаете написать? - настойчиво спросил капитан. - Я запомню, память у меня хорошая. Когда начнёте, если не секрет?
- Да, можете не сомневаться, напишу! - заверил я. - Когда начну? Вопрос трудный, это в Божьей воле, а не в моей. Скажите, вы считаете, что те, кто не разрушал, сойдут за героев нашего времени?
- Не знаю и не могу судить, - протянул сосед. - Вам виднее!
На том мы и закончили разговор. Больше, пока добирались до места назначения, не сказали друг другу ни слова.
Давняя поездка утонула в суете будней, как часто бывает. Иногда душу томили слова, слетевшие у меня с языка.
Если дал зарок, то уж надо и исполнить, чтоб не прослыть обещалкиным, ныне их развелось видимо-невидимо.
Теперь, хоть и с опозданием, я и приступаю к выполнению того, что обещал.
Так получилось, что перед тем, как взяться за дело, я оказался на несколько дней в Подмосковье. Однажды вечером, прогуливаясь в старинном парке, случайно встретил известного писателя, с ним я был немного знаком. Мы шли по предзимним аллеям, где голые ветки деревьев тихо напевали о чём-то, покачиваясь на ветру.
Я сказал писателю о своём замысле. Он охотно согласился его обсудить.
- Где найти героев нашего времени? Их нет в натуре? - начал он свой монолог. - Дорогой мой, взгляни вокруг: везде пусто, голо, серо, героями даже не пахнет. Так-то, брат! Или, давай, мы с тобой обратим взоры в прошлое! Вот лермонтовский Печорин! Что ж он за герой, если после себя оставлял одно разрушение, а женщин, которые его любили, сделал несчастными. Какой пример для подражания!? Или вот образ давней эпохи - пушкинский Онегин? Разве он герой?
Я молод, жизнь во мне крепка,
Чего мне ждать? Тоска, тоска...
Так бравировал своим мрачным настроением Евгений Онегин.
- У них, у этих героев нашего времени, всё такое несносное, - не умолкал писатель, - тоска, мигрень, балы, дуэли, безволие, пресыщение всем, что вокруг, игра в жизнь, а не сама жизнь.
Я не ожидал такого безжалостного суждения о классиках.
- Выходит, ими двигал дух разрушения? - спросил я.
- Без сомнения, - подтвердил он. - Разрушали всё, что можно, и существовали в собственное удовольствие. Я имею в виду, конечно, не наших любимых классиков, а их, так называемых, прославленных героев. Да ты, погоди, не сердись, не обижайся на меня за них, я сужу ещё мягко.
Из парка я возвратился с чувством какой-то непонятной вины.
Слава Богу, я ещё не достиг столь «высокого уровня», когда в своих суждениях могу запросто расправляться с волшебниками русского слова - классиками литературы, хотя теперь такое отношение к ним очень модно. Придя домой к приятелю, у которого остановился, я попросил у него в домашней библиотеке томик Лермонтова.
«Эта книга испытала на себе ещё недавно несчастную доверчивость некоторых читателей, - писал Михаил Юрьевич в предисловии к роману «Герой нашего времени», - и даже журналов к буквальному значению слов. Иные ужасно обиделись, и не шутя, что им ставят в пример такого безнравственного человека, как Герой Нашего Времени, другие же очень тонко замечали, что сочинитель нарисовал свой портрет и портреты своих знакомых... Старая и жалкая шутка! Но, видно, Русь так уж сотворена, что всё в ней обновляется, кроме подобных нелепостей. Самая волшебная из волшебных сказок у нас едва ли избегнет упрёка в покушении на оскорбление личности.
Герой Нашего Времени, милостивые государи мои, точно портрет, но не одного человека: это портрет, составленый из пороков всего нашего поколения, в полном их развитии.
Но не думайте, однако, после этого, чтоб автор этой книги имел какую-нибудь гордую мечту сделаться исправителем людских пороков. Боже его избави от такого невежества!».
Что делать, когда сам классик подтвердил отчасти суждение московского писателя? Разве порок способен созидать что-то полезное для людей? Какой-то тупик!
И всё же я увидел «свет в конце тунеля», дающий мне возможность выполнить своё обещание. Ведь время состоит из будней, а в буднях есть свои герои, на которых, собственно, всё и держится.
