Российская Федерация представляет собой государственное устройство, сочетающее принципы федерализма, унитаризма и автономии, сочетающее территориальные и национально-территориальные начала. Эта сложная пространственная конструкция возникла и сложилась в советский период как форма решения национального вопроса. Но она же придала советскому «нацстроительству» характер пространственно-территориального вопроса, требующего постоянных усилий по сохранению целостности и единства пространства страны.
Если признать, что в распаде Советского Союза национальный вопрос вновь сыграл роль одного из решающих обстоятельств, определяющих пути дальнейшего развития России, то следует обратить внимание, что распад государства в 1991 году произошел именно по тем линиям, что были прочерчены большевиками в виде республиканских границ. Неопределенность образа целого, потеря регионами и республиками своего прежнего места внутри пространства страны заново поставили вопрос о том, какое влияние сегодня оказывает специфическое федеративное устройство российского государства на характер и состояние внутрироссийского пространства, положение дел в межнациональных отношениях.
Каждый исторический период в истории России, начинавшийся с революционного кризиса, по существу, можно представить как попытку выработать новую форму разрешения главных противоречий ее существования. Вопрос состоит в том, насколько за время прошедшее после разрушения прежней советской пространственной конструкции, утраты прежнего представления о единстве страны, «регионализации» внутрироссийского пространства, процесса «суверенизации» республик, после окончания в 2009 году антитеррористической операции в Чечне (второй Чеченской войны) удалось преодолеть центробежные тенденции во внутрироссийском пространстве, выработать новую стратегию национально-государственного строительства.
В оценке проводимой государством политики не должно вводить в заблуждение то обстоятельство, что в последние два года на волне патриотического подъема изменилось общественное настроение, произошло снижение числа конфликтов на межнациональной почве, снизился уровень напряженности в межэтнических отношений. Показательным является ситуация, складывавшаяся в период до 2014 года, до смены повестки из-за возвращения Крыма в состав Российской Федерации и последовавших за этим изменений во внешнеполитическом положении страны.
В российском обществе в данный период возникло отчетливое ощущение надвигающейся реальной угрозы единству страны, угроза распада, о чем свидетельствовали все опросы общественного мнения ведущих социологических служб. Так, в ноябре 2013 г. 57% респондентов, по данным ВЦИОМ, отметили, что за прошедший год межнациональные отношения в России «стали напряженнее, нетерпимее», тогда как еще в июле того же года так считали 49% [1].
Касаясь разделительных линий, отделяющих жителей крупных российских городов и центральной России от представителей регионов Северно-Кавказского округа, директор ВЦИОМ заявлял: «Если мы не остановим этот опаснейший процесс, то через какое-то время у нас не будет никаких оснований считать Северный Кавказ своим. Тогда нас как страну, как нацию накроет с головой - уже по второму кругу всего за несколько десятилетий. Это нанесет сильнейший удар по нашей государственности, а нации принесет тяжелейшую психологическую травму, сравнимую по тяжести с той, что мы получили при развале СССР»[2].
Одним из главных факторов, изменившим ситуацию в стране, стал резкий подъем в 1990-е гг. этнического самосознания, вылившийся в широкий процесс «суверенизации» бывших национальных автономных образований в составе Российской Федерации. Сегодня каждая из 21 национальных республик имеет принятые от лица их народов конституции (в Калмыкии - Степное Уложение), законодательство, парламенты и правительства, собственные государственные символы, государственные языки, республиканское гражданство (в Татарстане).
С другой стороны, впервые за последние несколько столетий настолько ощутимое большинство в национальном составе населения России составили этнические русские (более 80% ее населения), при том, что они, как и прежде, не обладают своей государственностью, отличной от общероссийской. Поэтому большая часть субъектов РФ, в значительной степени однородная по своему национальному составу, объединена вокруг федерального центра, другая часть имеет еще свою республиканскую власть, опирающуюся на ограниченный государственный суверенитет.
Подобные изменения еще больше усилили «ассиметричный» характер «этнотерриториальной» федерации, которой по своему административно-территориальному устройству, по существу, является Российская Федерация (специалисты по государственному праву относят Российскую Федерацию к государствам с «абсолютной ассиметрией»). Несмотря на то, что в ст. 5 Конституции РФ, принятой в 1993 г., зафиксировано равноправие субъектов федерации, в ней же они наделяются разным правовым статусом: республики имеют статус государств в составе РФ, их государственный суверенитет, является реализацией права народов на самоопределение, а области и края функционируют на основе полномочий, переданных им федеральным центром. Но дело даже не в отсутствии декларируемого равноправия между различными субъектами Федерации, а в том, куда толкает национальные республики выделенность их статусов, какие тенденции в их политическом и этнокультурном развитии поддерживает, какое влияние оказывает на состояние общероссийского пространства.
В условиях, когда распалось все, что составляло форму прежнего единства внутрироссийского пространства («советский народ», «советская культура», «дружба народов»), когда общность исторических судеб разных российских народов стараются поставить под сомнение, этническая идентичность начала превалировать над общегражданской. На первый план выдвинулись этнокультурные и религиозные различия народов России, экономические и социальные интересы развития своих национальных образований, обнажив действительные контуры российской территориальной «этнофедерации». Произошла своего рода «этнизация» российского пространства. Среди всех возможных пространственных проекций (экономической, политической социально-культурной) на первый план в характеристике внутрироссийского пространства вышло его понимание как этнокультурной реальности.
Федеральной власти в предшествовавший период стоило больших усилий удержать российское пространство от распада, продолжения гражданской войны, сохранить его целостность. Федеральный центр вынужден был решать задачи, связанные с противостоянием сепаратистским тенденциям, стремления республик к дальнейшей суверенизации. Эта борьба за укрепление «вертикали власти», привела к новому состоянию внутрироссийского пространства. Но достигнуто это было во многом с помощью усиления централизации власти.
Федеральная власть сама превратилась в главного действующего субъекта во внутрироссийском пространстве. В реальной политике это обернулось подавлением амбиций регионов, связанных с их стремлением включиться в процесс переформирования внутреннего пространства страны. В массовом российском сознании продолжают фигурировать образы лишь немногих городов и регионов (олимпийского Сочи, Владивостока на время саммита АТЭС, Калининграда как российского эксклава, оказавшегося в недружественном окружении и пр.). В центральных СМИ образы регионов главным образом связываются с представлением об источниках постоянных проблем (перебои с теплоснабжением зимой, задолженности по выплате зарплаты и т.д.).
В возникшей ситуации самодовлеющие образы двух столиц лишь подчеркивают символическую размытость, безликость внутреннего пространства страны в целом и неопределенность роли в ней каждой из регионов в отдельности, чего нельзя сказать о позиционировании во внутрироссийском пространстве национальных республик.
В социально-политическом и этнокультурном пространстве Северокавказского и Южного федеральных округов наблюдается то, что можно назвать «конфронтационным плюрализмом» (В.А. Ядов) многообразных национальных элит, каждая из которых стремится приумножить свой символический капитал и расширить влияние на окружающее пространство. Для Татарстана («острова федерализма», как назвал его вице-президент республиканской Академии наук Р.Хакимов [3]), на который пытаются равняться поволжские республики, стержневым остается внутренняя оппозиция Москве, важную роль в которой играет поддержка республикой в той или иной мере идей пантюркизма и панисламизма.
На западе страны - Республика Карелия позиционирует себя как один из главных центр финно-угорского мира. Для Республики Тыва все происходящее за пределами республики остается «за Саянами», но в то же время в рамках Южно-Сибирского региона Тыва совместно с Хакасией и Алтаем включена в процессы формирования общей этнорегиональной идентичности на основе осознания принадлежности к общетюркскому, или буддистско-монгольскому историко-культурным ареалам.
Этнофедерация сегодня в условиях несформированного внутрироссийского пространства не только проблематизирует основы единства российского социума, сохранение целостности страны, но и порождает борьбу республик за зоны влияния, усиление собственных позиций в отношениях с федеральным центром, что делает внутрироссийское пространство конфликтным, порождает бесконтрольную миграцию, провоцирует напряженность в межнациональных отношениях.
Пример Югославии показывает, что построение федеративного государства на основании национально-территориального принципа само по себе несет потенциальную угрозу целостности страны. Так как с течением времени национально-территориальный подход структурирования федерации «приводит часть населения государства к убеждению о своей «особенности», политической обособленности её от остального населения государства и может породить сепаратистские тенденции, которые нередко инспирируются местными политическими элитами и даже мафиозными группами, стремящимися к установлению личной власти»[4].
Эти угрозы заставляют федеральную власть искать пути преодоления центробежных тенденций, «втягивания» республик во внутрироссийское пространство. Сам факт этнической дефрагментации пространства страны государство попыталось превратить в объединяющую основу, продвигая образ многонациональной России как форму особого единства российских народов, отличительную особенность их общего дома, как исторически сложившееся своеобразие их существования. Место «союза социалистических республик» занял образ федеративного государства «многонациональной России» («страны, где проживает более 160 народов»), как концептуальное выражение направленности национальной политики и стратегии национально-государственного строительства.
Такой подход предлагается в качестве основы, которая одна может обеспечить единство всех народов, служить гарантом их равенства, соблюдения этнокультурных прав и комфортного самочувствия каждого из них. За это активно выступают представители различных этнических групп, но прежде всего - национальные республики. Однако, говорить об объединяющей роли этого постулата об особой многонациональности России можно лишь условно, в том смысле, что все российские народы и этносы являются частью раздробленного, дефрагментированного общего пространства и только в том отношении, насколько они сами соглашаются со своей принадлежности к нему.
Но эта создаваемая модель с самого начала казалась недостаточно устойчивой. Ее конфигурация образуется противоречивой и недооформившейся системой напряженных взаимных диспозиций между разными народами, национальными республиками, автономиями, этническим большинством, регионами.
Неоднократно заявлялось, что Россия является единственной страной на постсоветском пространстве, которая не пошла по пути строительства национального государства, но избрала путь развития в качестве государства многонационального и федеративного (хотя, кажется, несколько странным ставить себе в заслугу движение по инерции, неспособность сделать решающий выбор и принять ответственность за него). Но какова была природа прежнего федеративного государства? Признано, что одним из главных противоречий его внутренней пространственной конструкции на протяжении всей истории советской власти оставалось то, что в ней не находилось места государствообразующему русскому народу.
Российскую империю в начале ХХ века можно представить в качестве некоего гибридного государственного образования - империи, совмещавшей в себе различные черты, но развивавшейся в сторону превращения в национальное государство. Объединявшая многие народы, она должна была регулировать их положение внутри общероссийского пространства и их отношения с окружающими, что в той или иной степени делало ее внутреннее пространство конфликтным. Но к началу ХХ века в российском государстве было только несколько территориальных автономий, отличающихся особым национальным составом населения и порядком управления (Великое княжество Финляндское, Царство Польское, отчасти Малороссия). После Октябрьской революции 1917 года бывшая империя в соответствии с принятой «Декларацией прав трудящегося и эксплуатируемого народа» (1918 г.) превратилась на основе «свободного союза свободных наций» в федерацию Советских национальных республик.
Новой властью Россия больше не мыслилась как государство, объединенное на базе русской культуры, русского языка и традиций. Россия перестала быть государством русского народа. Русские, в представлении большевиков, являлись всего лишь одним из народов России, а их культура не могла иметь никаких преимуществ перед другими.
К началу 1920-х гг. вся территория бывшей империи была поделена между различными национальными образованиями в соответствии с большевистским пониманием того, что общность территории является необходимым условием существования нации. К 1932 году в СССР, помимо союзных республик, насчитывалось 19 автономных республик, 17 автономных областей, 10 национальных округов, 250 национальных районов и 5800 национальных сельских советов.
Положение русского народа в системе межнациональных отношений и характер советской национальной политики изначально были определены ленинским тезисом о вине «великодержавной» нации за «великорусский шовинизм», требовании соблюдения не только формального равенства наций, но такого неравенства, которое «возмещало бы со стороны нации угнетающей, нации большой, то неравенство, которое складывается фактически»[5].
Советское государство всеми силами пыталось не допустить политизации, ограничить или даже элиминировать проявления русского национального сознания, введя их в русло наднационального государственного патриотизма и советской идентичности (при этом, не отказываясь от его использования особенно в критические для государства моменты). В конце 1930-х гг. ему вменили на обязанности по исполнению долга «старшего брата» в «семье советских народов».
По одной из концепций, получившей распространение в последнее время, советская территориальная этнофедерация стала не формой сохранения прежней российской империи. Она превратилась в «империю позитивной дискриминации», «империю наоборот» (Тьерри Мартин), где дискриминируемым оказалось русское большинство[6]. При этом данная концепция упускает из виду то, что власть в СССР не была властью национальных меньшинств, этнических групп и национальных республик. Руководствуясь коммунистической идеологией власть решала свои задачи. Кроме того, русские оставались самым большим народом страны, что в культурно-бытовом плане, в повседневной жизни не могло не играть определенной роли в их положении, отношении к ним других народов. Власть, пытаясь не утратить их поддержку, играла на противоречиях самосознания русских, дрейфующим между этнической и гражданской идентичностью.
Попытка представить региональное пространство современной Российской Федерации за пределами национальных образований в качестве «многонационального» то есть «общего», свидетельствует о том, что власть как и прежде пытается сохранить единство общероссийского пространства по-прежнему за счет сдерживания роста национального самосознания русских. Хотя в начале ХХI века приходится говорить «сложном социокультурном самочувствии русского народа, неудовлетворенности его этнокультурных потребностей»[7]. И это на фоне подъема национального самосознания, этнической мобилизации, взрыва пассионарности, пережитого и переживаемого другими народами России.
В то же время в республиках этноцентрические тенденции в настоящий момент не только не преодолены, а напротив, они наполнились реальным содержанием.
После окончания периода «суверенизации», после долгой борьбы начала 2000-х гг. за приведение республиканских законодательств в соответствие с общефедеральными нормами, произошли перемены, касающиеся прежде всего официальных отношений республик с федеральным центром. Но все то, что в 1990-е гг. еще только декларировалось, теперь конституировалось, приняв вид некоей данности реализующихся национальных проектов. Борьба за суверенизацию превратилась в политику по этнокультурному развитию, республиканская этнократия приняла вид истеблишмента.
Как показывает любой непредвзятый анализ, в политике большинства национальных республик этнический подход продолжает доминировать над общегражданским. По сравнению с 1990-ми гг. акцент теперь сместился из политико-правовой сферы в область повседневности, в пространство культурно-бытовых отношений, образования, воспитания. Все основные институции (государственная и муниципальная власть, система воспитания и образования, средства массовой информации и пр.) в рамках национально-территориальных образований сосредоточены на конструировании и воспроизводстве «титульной» этничности, что должно восприниматься как их естественное стремление, опирающееся теперь на поддержку со стороны федеральной национальной политики по поддержке этнокультурного развития народов России.
Так, в Концепции государственной национальной политики в Республике Татарстан (2013 г.) говорится, что государственная национальная политика в ней «строится на двух фундаментальных приоритетных положениях: необходимости всестороннего развития татарского народа и укрепления Республики Татарстан как исторически сложившейся формы его государственности и обеспечения равных условий жизнедеятельности представителям всех народов, проживающих в Республике Татарстан»[8].
К вопросам государственной национальной политики в Республике, требующими особого внимания, Концепция относит «укрепление статуса Республики Татарстан как исторического, духовного и этнокультурного центра всего татарского народа, создание условий для интеллектуальной, экономической и иной консолидации татар»[9]. В республике принята государственная программа «Сохранение национальной идентичности татарского народа» и другие программы, реализующие заданные установки.
Стержневым для республик стало не просто стремление дистанцироваться от федерального центра, но устойчивое представление о внутрироссийском пространстве, как поделенном на «свое», республиканское и общероссийское. За последние десятилетие большинство национальных республик Российской Федерации отметили в качестве своих новых праздников годовщины вхождения в состав России или присоединения к российскому государству. Калмыкия отметила 400 лет присоединения к России, Башкирия - 450-лет, Бурятия - 350 лет, Кабардино-Балкария - 460 лет, Республика Коми - 650 лет. Все юбилеи так или иначе проходили под лозунгом «Навеки с Россией!».
Но если вдуматься, то нетрудно заметить, что все эти празднования и их лозунги могут наполняться разным смыслом в зависимости от контекста и расставленных акцентов. Они могут утверждать дружбу народов, единство государства, но одновременно могут быть превращены в праздник отдельного народа, подчеркивающий его значимость, самостоятельную роль в истории, выделяющий ценность его этнокультурных традиций. В газете «Республика» (издании Правительства и Государственного Совета Республики Коми) интервью с директором республиканского Института языка, литературы и истории к юбилею вхождения Коми края в состав Московского государства было озаглавлено «Москве не сразу удалось установить власть над Коми краем»[10]. А в заключении интервью ученый отвечает на вопрос о том, как бы развивалась история, если бы Коми край не вошел в состав Русского государства в XIV веке.
Данные юбилеи конструируют пространственную оппозицию, в основе которой тезис «мы» (республика, народ) - не Россия, Россия - это то, что находится за пределами нашего национального дома. Кроме того, вольно или невольно формируется представление о том, что Россия расширялась, присоединяя к себе разные страны, среди которых страна Коми, созданная коми, или страна Дагестан, которую создали дагестанцы и так далее. Это в значительной степени соответствует концепциям этнической истории, разрабатываемым в разных республиках, но никак не соответствует исторической истине. Подобное придает таким празднованиям смысл некоей метафоры, характеризующей сегодняшнюю позицию национальных республик в отношениях с федеральным центром.
Конфликтогенность данной модели, делящей пространство России на «свое» (национальное) и «общее» (не имеющее этнической определенности, «многонациональное»), проявляется в том, что за пределами своей республики многие ее представители не ассоциируют себя с местной социальной и культурной средой, воспринимая ее во многом как чужеродную, где действуют другие нормы морали, допустим иной стиль поведения. Это формирует у них двойственное ощущение пространства, где тебе как гражданину России должны быть гарантированы все права, но как от представителя республики не могут требовать полной ответственности. Где единственной референтной группой выступает только землячество и его авторитет, а закон - это лишь конкретный представитель полиции со всеми вытекающими отсюда выводами.
Все это начинает приобретать особый смысл в условиях нерегулируемой внутрироссийской миграции, которая приобрела в стране ярко выраженный этноизбирательный характер. Весьма значительную роль здесь играет Северный Кавказ. Во внутрироссийскую миграцию в настоящее время вовлечены сотни тысяч по-преимуществу молодых людей из сельской местности Дагестана, Карачаево-Черкесии, Кабардино-Балкарии и других северокавказских республик, которые чаще всего едут в Москву и Санкт-Петербург, а также в южные регионы, такие как Ростовская область, Ставропольский и Краснодарский край. По данным УФМС по Ставропольскому краю в среднем в регион из республик Северного Кавказа ежегодно переезжают около 6 тыс. человек. Число же выходцев из Чечни, переехавших за десять лет в другие регионы, эксперты оценивают минимум в 100 тыс. человек[11].
Представители северокавказских республик, оказывающиеся за пределами своих республик, настаивают на своем праве повсюду жить в соответствии с собственными культурно-бытовыми привычками и традициями, даже когда это фактически идет в разрез с правом местных жителей на принятый способ жизни, формы межличностного общения, публичного поведения и т.д. Не случайно, что все так называемые резонансные конфликты на межнациональной почве (Кондопога, Пугачевск, Сагра, Бирюлево и др.), как правило, происходили и происходят в стране на культурно-бытовой почве или начинаются как таковые.
Принято считать, что главное - это идеологический, общегражданский уровень сознания. На деле же именно повседневная культура (формы общения, поведения, организация быта, традиции и пр.) реализует ее этническое начало, становясь, в свою очередь, формой социальной организации культурных различий[12].
Нет ничего удивительного, что все исследования в сфере межнациональных отношений сходятся на том, что в период до известных событий 2014 года в стране происходила радикализация большинства, усиление ксенофобских настроений, растущее неприятие как приезжих из дальнего зарубежья мигрантов, так и выходцев из северокавказских республик.
Бывшее министерство регионального развития в 2012 г. сообщало, что по их данным лишь 45% жителей России удовлетворены реализацией своих этнокультурных прав (в Москве удовлетворенных положением дел в сфере межнациональных отношений оказалось лишь 27,4%). 62% опрошенных ответили утвердительно на вопрос, следует ли ограничить въезд представителей некоторых национальностей в их регион.
В опросе Левада-центра, проведенном в то же время в 45 регионов страны на тему «Россияне о миграции и межнациональной напряженности» при ответе на вопрос «Какие чувства вы лично испытываете по отношению к выходцам из южных республик, проживающим в вашем городе, районе?», 25% опрошенных ответили, что - раздражение (еще 30% - неприязнь; 6% - страх). 71% поцент прямо или с некоторыми оговорками поддержали лозунг «Хватит кормить Кавказ»[13].
37% участников опроса, выполненного для Общественной палаты Российской Федерации в мае-июле 2013 г., заявили, что русские находятся в униженном положении в своей собственной стране (а в столичных регионах, как оказалось, так считает еще больше - почти половина русских - 46%)[14]! В том же году по данным «Левада-центра» лозунг «Россия для русских» (как назревший или желательный в «разумных пределах») поддержало в ходе опросов 66% россиян (в июле 2014 г. - 54%)[15].
Этноцентрическая политика национальных республик, нерегулируемая массовая внутренняя миграция, ограниченность влияния федерального центра в республиках ведут к фрагментации и дезинтеграции единого социокультурного пространства страны.
Исход четверти миллионов русских в 1990-е гг. почти из всех республик Северного Кавказа, уже привел к тому, что часть северокавказских республик (Чечня, Ингушетия) превратились в моноэтнические образования. Это таит в себе угрозу дальнейшей политизации этничности, усиления центробежных тенденций. После изменения сложившегося этнического баланса началась эскалация межкавказских противоречий. При этом на место русских в республиках приходят не всегда представители титульной нации, но активно растущие этносы, такие, как курды в Адыгее, чеченцы и турки-месхетинцы в Кабардино-Балкарии. Несколько лет разгорался территориальный спор в отношениях между Республикой Северная Осетия - Алания и Республикой Ингушетия, Чеченской республикой и Ингушетией из-за Сунженского района (в 2012-2013 гг.). Межэтнические конфликты с участием различных северокавказских этнических групп происходят на Кубани и в Ставрополье. По оценке бывшего президента Чеченской Республики Алу Алханова, если не предпринимать необходимых мер, «процесс вытеснения русского населения, сопровождаемый территориальной экспансией народов Северного Кавказа в соседние регионы, создаст качественно новую ситуацию на южных рубежах нашей страны»[16].
Более зыбкой стала исторически сложившаяся этнокультурная ситуация и в других республиках. В Якутии малые народы Севера в отличие от титульного народа тоже оказались, по их представлениям, не в равных условиях. Ревниво наблюдают за действиями титульных этносов ительмены в Корякском округе или эскимосы в Чукотском округе. Татарстан не удовлетворен положением татар в ряде соседних поволжских республик (в том числе на территории Башкортостана, Удмуртии, Мордовии) Но его попытки повлиять на ситуацию наталкиваются на те же «рогатки» этноцентричности, но уже как проявление этноцентризма других национальных республик. Активно сокращается этнокультурное и этноязыковое разнообразие в Тыве, где численность русских в составе населения республики уменьшилось в несколько раз.
Другим следствием миграции русских из ряда национальных республик явилось возрождение доиндустриальной, патриархальной культуры. В некоторых республиках, в частности, Тыве, отчасти Якутии подобный процесс в различных сферах жизни приобрел настолько глубокий характер, что для ученых из этих республик это стало уже постоянной темой научной рефлексии[17]. По словам ставшего в 2013 г. главой республики Дагестан Р. Абдулатипова, в республике фактически невозможно найти ни одной точки роста. В качестве примера он приводил ситуацию в Буйнакске, где в промышленности занято всего 1,28% населения, а в начале Октябрьской революции в Дагестане в промышленности было занято 4,7 процента. «Прошло 100 лет, и мы сделали шаг назад», - констатировал глава Дагестана.
Противоречивей и напряженней картину делает то обстоятельство, что, например, число лиц с высшим образованием в составе городского населения в ряде республик, вне зависимости от показателей хозяйственно-экономической деятельности, уровня безработицы гораздо больше, чем в любой из областей Российской Федерации. На первом месте, по данным переписи 2010 г., вслед за Москвой, Санкт-Петербургом и Московской областью идут Республика Калмыкия (311 человек), Республика Карачаево-Черкессия (311), Республика Горный Алтай (288) и т.д. Тем самым провоцируется растущий разрыв в уровне национально-культурного развития различных народов России (возникает феномен «этнической стратификации»).
Серьезным деформациям подвергается культурно-образовательное пространство России. Ослабление позиций русского языка, остающегося фундаментальной основой единства внутреннего пространства России происходило в создававшихся системах национального образования республик, где его изучение велось нередко в рамках учебных курсов «родной нерусский», «русский неродной», «русский как иностранный», по определению противопоставлявших национальный язык русскому языку, который также должен был бы восприниматься в качестве родного.
В Татарстане (в Казани и Набережных Челнах 2011-2012 г.), в Башкортостане, ряде других республик родители русских детей выступали с протестами против сокращения (по сравнению с общероссийскими) объемов изучения русского языка и литературы, пытаясь добиться введения добровольного изучения национальных языков. Обязательное изучение языка коми в школах республики с долей титульного этноса 24%, бурятского языка - с долей титульного этноса менее 30% оказывает неблагоприятное влияние на характер межэтнических отношений. Положение усугубляется тем, что, в отличие от всех остальных народов страны, русские, по существующим в России законам, не могут выбрать для изучения в школе свой язык как родной.
Одной из немногих институций, всегда объединявших пространства России и ее народы, является Русская Православная Церковь. Во многих республиках в период подъема этнического самосознания возникло отношение к православию как к «религии русских», требующее замены ее различными верованиями, например, шаманизмом в Якутии, Тыве, язычеством - в Поволжских республиках (Мордовия, Чувашия, Удмуртия). В Марий Эл система народных языческих верований, в немалой степени благодаря усилиям национальной интеллигенции, была превращена в никогда не существовавшую ранее «Традиционную религию марийского народа».
В этих условиях проблема сохранения единства социокультурного пространства страны не может быть решена сама по себе. Политика этноцентризма, поддерживающая высокий уровень этнической мобилизованности в республиках, при сдерживании процессов этнического пробуждения у русских как самого многочисленного народа Российской Федерации делает неустойчивой не только межнациональную ситуацию в стране, но и расшатывает всю существующую государственную конструкцию. Многоязычная и мультикультурная Россия оказывается не застрахованной от распада.
Следует помнить, что в российском ментальном поле по-прежнему присутствуют различные геополитические проекты («Кавказский эмират», «Великая Черкессия», «Идель-Урал», «Великий Туран» и пр.), ищут возможность усилить свое влияние панктюркизм, панисламизм, финно-угорскй мир.
Паннациональные идеи как одна из форм идеологии политизированной идентичности способны становиться политическим инструментом постольку, поскольку провоцируют необходимость устанавливать этнокультурные маркеры, конструировать культурные и религиозные границы, разделяющие народы России и пространство страны. Это причина, по которой паннационализм оказывается нередко связан с реализацией геополитических амбиций и интересов соседних государств, стремящихся включить в зону своего влияния российские народы с территориями их проживания.
При поддержке Саудовской Аравии, Ирана и Турции происходит активный рост влияния исламизма в республиках российского Северного Кавказа и Поволжья. К этому относится распространение ваххабизма в современной России как одной из агрессивных и нетрадиционных для России ветвей ислама. К 2013 году ваххабитские общины были созданы почти во всех субъектах РФ.
Идея мусульманской солидарности, «единства в вере» тесно переплетается с комплексом представлений о близости тюркских народов (включая в расширенном варианте, помимо тюрок, также бурят, калмыков и народов тунгусо-маньчжурской группы). Пантюркизм служит идейно-политической основой проекта создания тюркского государства Великий Туран, захватывая территорию России вверх, к северу от Ирана, и от Кавказа до Саян. Ведущую роль в работе Ассамблеи тюркских народов (АТН), учрежденной в 1991 году в Казани, играет Турция.
В республиках Поволжья националистические движения идут по пути сближения с исламскими фундаменталистами, угрожая превращением Приволжского Федерального округа в «Дагестан на Волге». В Татарстане, Башкирии, Чувашии установка на использование мирных методов культурной и экономической экспансии сторонников пантюркизма включают, тем не менее, рассуждения об освобождении от «последствий колониализма», пропаганду отказа от русского языка в образовательном процессе этих республик.
Идея единого финно-угорского пространства развивается при поддержке официальных властей Финляндии, Венгрии, Эстонии и региональных властей ряда российских республик. Финляндия пытается вести работу во всех 9 российских автономиях (с общим населением 7,5 млн. человек), где проживают финно-угорские народы. Тема «возвращения» Карелии остается одной из самых обсуждаемых в Финляндии. Международное финно-угорское движение претендует на то, чтобы стать неправительственной организацией, интегрированной в структуры Организации Объединенных Наций, при которой уже действует Форум коренных народов, в котором финно-угорское движение имеет своих представителей.
На востоке страны «буддийские» республики - Калмыкию, Туву и Бурятию -опекает Далай-лама. В Монголии время от времени выходит на поверхность идея создания «Великой Монголии» за счет объединения Бурятии, Тувы и Читинской области. Продолжают расширяться масштабы китайского нелегального проникновения в южную часть Дальнего Востока.
Когда говорят, что эти движения и проекты сегодня не имеют сколько-нибудь широкого распространения, недооценивают силу идей, их способность «овладевать массами». Попытки актуализировать эти проекты не прекращаются. Что означала, например, кампания, развернутая зарубежными адыгами, с призывами бойкотировать сочинскую Олимпиаду, чем руководствовался предприниматель В. Дрезнера, пытаясь организовать референдум о присоединении приграничных районов Республики Карелии к Финляндии, или в какой среде сегодня вербуют себе тысячи сторонников на территории Российской Федерации представители запрещенной в стране ИГИЛ?
Следует согласиться с выводом Центра стратегических исследований о том, что хотя в настоящее время непосредственная угроза открытого проявления сепаратизма в каком бы то ни было регионе РФ отсутствует, но «распад государства может выражаться не только в территориальной сецессии, но и в невозможности/блокировании выполнения базовых функций и прерогатив государства, к числу которых относятся верховенство его юрисдикции на всей территории страны, поддержание базовых стандартов в сфере права и безопасности, монополия на легитимное насилие и т.д. Симптомы такого социального распада государственности (который не менее опасен, чем территориальный и, в конечном счете, перерастает в него) в Российской Федерации, к сожалению, имеют место»[18].
Исторически пространство России образовывали вокруг русского этнического ядра народы с разными национальными и религиозными традициями, опытом государственного строительства, находящиеся подчас на разных ступенях цивилизационного развития. Когда сегодня, стремясь обосновать историческую обреченность Советского Союза, ставят вопрос о том, что могло быть общего между Эстонией и, скажем, Узбекистаном, то почему бы не продолжить этот ряд и не спросить, а что было общего в XIX веке между Великим Княжеством Финляндским в составе Российской Империи и Хивинским ханством, Бухарским эмиратом, Восточной Грузией (царством Картли-Кахети), вошедшей в состав империи по Георгиевскому трактату, и самоедами, лопарями, вогулами и другими народами Севера? Что общего между другими российскими народами не одно столетие живущими рядом друг с другом?
Объединяющим их началом была не только государственная власть, но само пространство России, пространство русской культуры, русской жизни и православной веры. Пространство обладало собственной властью. Оно размыкало этнические культуры, уводило от сосредоточенности на себе, на отношениях только с ближайшим окружением, открывало возможность быть включенными в большой исторический процесс, позволяло обрести себя в пространстве огромного евразийского государства-цивилизации, опирающееся на культурно-цивилизационное многообразие России, населенного разными народами.
Здесь уместно напомнить, что русская философия видела сверхнациональное призвание России в признании национального сознания населяющих ее народов, принятии их духовных потребностей. И как следствие отмечалась невозможность как механического сплава потерявших духовный облик народов, так и обособленного их существования в противовес вселенскому единству.
Распад СССР, последовавшие за ним развал экономик, ухудшение социального положения людей, снижение уровня жизни, распространение коррупции - в массовом сознании представителей национальных республик стали восприниматься во многом как вина русского народа (игравшего в советском государстве навязанную ему роль «старшего брата»). В историческом сознании всплыли обиды, связанные с политическими репрессиями, депортациями народов и даже «колонизаторской политикой» Российской империи. Поэтому будущее российской государственности в настоящий момент времени во многом определяется тем, сумеют ли русские вернуть себе моральный авторитет и духовное лидерство.
В этом отношении, решение «русского вопроса» как центральной проблемы организации и формирования внутрироссийского пространства через выделение в составе Российской Федерации «Русской (Залесской) республики» или семи «Русских Республик» имел бы разрушительные последствия для всего пространства России.
Сама по себе идея создания «Русской республики» не нова. В 1920-е гг. возможность ее создания рассматривалась в процессе образования РСФСР, в 1936 году - при обсуждении Конституции СССР. Но следует согласиться с тем мнением, что в решении нуждается не проблема отсутствия среди прочих «русской республики», а исправление того положения, при котором русская нация выпала из поля национальной политики государства.
Обособление русской нации в рамках «Русской республики» как федеративной части России означало бы не только сужение суверенных прав русского народа как государствообразующей нации, но и утрату основы для сохранения единства внутрироссийского пространства, открыло бы путь для трансформации существующей федерации в конфедерацию, этническую «герметизацию» национальных республик, выдавливание из них русского населения с последующей реальной перспективой окончательного распада страны.
Даже понимание существующего федеративного устройства современного российского государства может быть наполнено новым содержанием, если представить его как выражение государственного единства народов России (в том числе представляющих собой этнотерриториальные общности), сложившиеся вокруг русского народа. Данное понимание не противоречит принципам российского федерализма, сохраняя при этом право ее народов на разные формы автономии (включая республиканский статус). Одновременно следует иметь в виду, что в федеративных государствах, помимо «нации сограждан», связанных политико-правовыми отношениями, могут сосуществовать и развиваться сообщества неполитического типа («этнонации»), границы автономности существования которых определяются их лингвистической и культурной особенностями. В настоящее время около 130 этносов и этнических групп в Российской Федерации (составляющие примерно 7% ее населения) не имеют национально-территориальных образований.
Ситуация могла бы начать меняться уже сейчас, но ее главным сдерживающим фактором остается укоренившийся в советский период страх перед русским национализмом. Современное российское государство, до последнего времени обходя вопрос об этнокультурном и правовом положении русских, как будто стремилось сразу перескочить на следующую ступень в общественном развитии, где национальный вопрос уже не имел бы нынешнего значения.
Предполагалось, что решение проблем лежит через деэтнизацию общественной и государственной жизни, вытеснение национальности гражданственностью (что теоретически обосновывается возможностью одновременного отказа всеми этническими общностями от понятия нации как «мифической дефиниции», «политической метафоры»). Для этого требуется разогреть «плавильный котел ассимиляции», чтобы «забыть о нации» и осуществить «нулевой вариант» (В. А. Тишков).
В соответствие с данными установками место «советского народа» должны занять «россияне», которые составят фундамент нового «государства-нации», в которой гражданско-государственная идентичность будет превалировать над этнической. Народ рассматривается при этом как совокупность граждан-индивидов, организуемых системой формально-правовых отношений.
Следует принять во внимание то, что понятие «русские» в Российской Империи было синонимом «православные», в Советском Союзе представление о новой исторической общности людей - «советском народе» базировалось на коммунистической идеологии. В этом отношении понятие «россияне» малосодержательно и в этом его слабость. Сейчас оно имеет скорее какую-то географическую (отчасти геокультурную) коннотацию, за ним ничего не стоит - ни вера, ни идеология.
Гражданско-либеральные ценности без опоры на национальную культуру, которая продуцирует конкретные формы социальности, не могут на том этапе, на котором находится российский социум, выполнить роль объединяющего начала, обеспечить прочный фундамент межнационального единства. Сегодня российское общество все еще демонстрирует неспособность прийти к согласию по многим принципиальным вопросам общественного бытия, включая согласование права личности и интересов государства, политических свобод и общественной безопасности, свободы художественного самовыражения и норм морали, светского характера государства и влияния на него религиозных институтов и пр. За всем этим стоит не просто столкновение частных мнений или позиций отдельных частей общества, а борьба различных сил за формирование соционормативного ядра современной российской культуры.
Установку на скорейшее создание в стране единой гражданской, политической нации, с одной стороны, а с другой - различные варианты преобразования административно-территориального устройства государства (укрупнение регионов, их слияние с национальными автономиями, «губернизация», смена названий субъектов федерации по территориальному принципу и пр.) - можно в определенном смысле рассматривать именно как стремление «выскочить» из неестественной ситуации, когда деэтнизированное русское большинство служит лишь пространственной средой для диалога между федеральным центром и национальными республиками.
Если действительно начать последовательно проводить в жизнь тезис о равенстве и равноправии всех народов России, то это потребует поиска другого основания для формирования единства внутрироссийского пространства. Если мы преодолеем аберрации восприятия, то обнаружим, что представление о ситуации изменяется: все российские народы по факту окажутся внутри «русского» пространства. И тогда станет понятно, что действительным основанием единства этого пространства может быть как и прежде в истории России только русская культура, всегда создававшая и объединявшее это пространство, включающая в себя культуры и национальные традиции всех народов, пестовавшая их, создававшая условия для их становления, и одновременно сама обогащавшаяся благодаря им.
В тоже время есть устойчивое ощущение исчерпанности на сегодняшний день возможностей политических и административных методов (результаты уже произведенных административно-территориальных преобразований, слияния областей и национальных автономий требуют осмысления). Но это не исчерпанность возможностей вообще, а конкретных действий в рамках жесткого проектного подхода, своего рода социального инжиниринга в сфере, где мы имеем дело с национальными чувствами. Предлагал же бывший Минрегион за 124,6 млрд. рублей довести долю считающих себя россиянами к 2018 году до 86%, за 36,6 млрд. рублей - до 64% [19].
Установка на скорейшее преодоление этнокультурной и этноконфессиональной гетерогенности России ведет сегодня не к гармонизации межэтнических взаимоотношений, а к росту конфликтности в обществе. Достаточно напомнить, какой острый отклик вызывает обсуждение проектов перехода России от нынешней «этнической» к модели территориальной федерации в форме ее «губернизации», предполагающей выравнивание статуса всех регионов.
Качественное изменение состояния системы межнациональных отношений возможно только на пути ее постепенной эволюции, борьбы за общественное мнение, изменений общественного сознания, которые на определенном этапе подведут российский социум и государство к постановке вопросов о конкретных формах его государственного и территориально-административного устройства. Нужно понять в связи с этим, в какой корректировке нуждается политика российского государства в сфере межнациональных отношений.
Целью государственной национальной политики, разработанной на основе Стратегии государственной национальной политики Российской Федерации на период до 2025 года и заявленной в соответствующей программе, является укрепление единства многонационального народа Российской Федерации (российской нации). Достижение поставленной цели предполагает одновременно реализацию двух следующих задач: «содействие укреплению гражданского единства и гармонизации межнациональных отношений, содействие этнокультурному многообразию народов России»[20].
Следует обратить внимание на то, что на уровне задач, переводящих программные установки в плоскость требований практической реализации, возникает некоторое противоречие. По-существу, равнозначными выступают и задача «укрепления единства» и установка на развития национальных культур. Но как можно одновременно и объединяться и разделяться, акцентировать то, что нас объединяет и то, что делает разными?
Обеспечение равноправия наций, этносов, сохранение национальных культур, конечно, должно являться принципиальным и не обсуждаемым условием национальной политики. Но современное российское пространство находятся на этапе самоконструирования, его ценностно-нормативное ядро находится в стадии формирования. Это же касается и состояния российского социума, его коллективной идентичности. Национальная политика российского государства в этих условиях не может быть той же, что и у государств, находящихся в состоянии гомеостазиса. Перед ними объективно стоят разные задачи.
Сегодняшняя ситуация напоминает положение СССР в конце 1930-х гг., когда в результате бурного процесса нацстроительства и создания национальных культур обучение во многих общеобразовательных школах уже было полностью переведено на национальные языки, школьные учебники печатались на 104 языках, газеты - на 87. Более чем шестьдесят народностей получили свой алфавит. Но оказалось, что центробежные тенденции стали доминировать, а единство пространства страны обеспечивается лишь государственно-партийными структурами и идеологией.
Тогда партийно-государственному руководству стало понятно, что в политике государства необходим решительный поворот, знаком которого стало, в частности, помпезное празднование на государственном уровне в 1937 году юбилея Пушкин. В 1938 году во всех советских школах было введено обязательное обучение русскому языку. Путем переработки дореволюционного наследия в короткие сроки была сконструирована «великая русская культура», пронизанная духом государственнических и патриотических идей[21].
Единство пространства современной России, сохраняющееся сегодня, имеет во многом характер инерционного движения. Но тем более важно, исходя из того, в какой фазе развития находится российское общество, переместить акцент в государственной политике на достижение единства российского социума. В противном случае получается, что решение задач поддержки национальных культур оборачивается на практике поддержкой этноцентричных устремлений в национальных образованиях. Руководство национальных республик склонно считать, что вопросы укрепления единства являются заботой федерального центра, а их зоной ответственности является развитие национальной культуры.
Информация о том, что Республика Тыва выиграла конкурс региональных программ, на условиях софинансирования с федеральным бюджетом в рамках Федеральной целевой программы «Укрепление единства российской нации и этнокультурное развитие народов России на 2014-2020 годы», на сайте Министерства культуры Республики превратилось в сообщение следующего вида: «Тува выиграла конкурс Минкультуры РФ на софинансирование программ по этнокультурному развитию»[22].
Чтобы понять является ли это просто результатом стремления к краткости изложения или чем-то неслучайным, достаточно сопоставить объем мероприятий по развитию и поддержке национальной культуры в программе деятельности любого республиканского министерства культуры с числом мероприятий по укреплению единства внутрироссийского пространства. Кстати, в первую десятку регионов-победителей данного ФЦП вошли также Республика Коми, Чеченская Республика, Республика Марий Эл, Республика Мордовия, Ямало-Ненецкий автономный округ, Республика Дагестан, Псковская область и Республика Татарстан.
Условием эффективности национальной политики современной России, имея в виду этнотерриториальную природу российского федерализма, является то, что она должна сопрягаться с политикой региональной. Невозможно в России ставить и решать вопросы формирования системы межнациональных отношений изолированно от проблем федерализма и положения регионов.
Проводя в настоящих условиях политику активной поддержки этнокультурного развития республик, государство, если называть вещи своими именами, продолжает идти по пути советского «нацстроительства», имеющим логическое завершение в создании национальных государств на территории Российской Федерации. При этом федеральный центр сам поставил себя в положение, при котором он оказался без поддержки регионов один на один с национальными республиками, что сужает возможности для маневра в его трудном диалоге с ними.
С другой стороны, и у русского вопроса тоже существует своя пространственная проекция. Этнические русские составляют 90% и более в составе населения 30 из 57 областей (включая 2 города федерального значения) Российской Федерации. Одной из составных частей курса государства на упрочение единства внутрироссийского пространства и выравнивание ситуации между его субъектами может быть усиление не только экономической и социокультурной значимости регионов, соответствующее их реальной роли в жизни страны, но и признание их этнокультурного ресурса.
Необходимо, чтобы национальные образования осознали, что существуют не в какой-то деэтнизированной, общей («ничейной») среде, а в реальном пространстве, объединенном русской культурой, русским языком (чтобы не возникали требования «принятия глобуса Республики Татарстан», на чем в начале 1990-х гг. настаивал ряд депутатов республиканского парламента[23]).
Характер этнопозиционирования российских регионов определяется общей направленностью государственной национальной политики, которое находит свое выражение в представлении о России как одной из самых многонациональных, поликультурных и поликонфессиональных стран. Это представление вылилось в единую формулу - «наша область такая же многонациональная, как и вся Россия».
В русле данной политики декларирование своего многонационального характера каждым из субъектов РФ выступает обязательным условием признания его неразрывной связи с общегосударственным организмом, подтверждением принадлежности к внутрироссийскому пространству. В последнее десятилетие российские регионы словно бы включились в состязаются за звание самого многонационального субъекта РФ.
Можно взять любую из областей Центрального федерального округа (Тверскую, Ивановскую, Владимирскую, Орловскую, Белгородскую, Тульскую и др.), где исторически свыше 90% процентов населения территории составляют русские, и в каждой из них губернаторы, начальники региональных УФМС, сотрудники Росстата и журналисты настаивают на том, что их области «исторически являются многонациональными» субъектами РФ.
По данным Воронежстата, опирающегося на данные проведённой в 2010 году переписи населения, в Воронежской области проживают представители 178 национальностей, среди которых к «наиболее многочисленным» национальностям относятся: русские - 95,5% , а так же украинцы (1,9%), армяне (0,5%), цыгане (0,2%), азербайджанцы (0,2%). Руководитель делегации Ярославской области во время посещения дагестанского Дербента заявляет, что оба города схожи между собой тем, что в них «испокон веков в мире и согласии живут представители разных народностей». В частности, в Ярославской области «присутствуют» представители более 150 народностей[24]. Представитель в Совете Федерации от Курской области ставит всем в пример «многонациональную» Курскую область, где в мире и согласии проживают 142 народа (при том, что в данной области 96% составляют русские, еще 1,7% - украинцы)[25].
То же самое и в других федеральных округах. Так, РИА Новости распространяет информацию, что в «многонациональной» Вологодской области, в которой 97,3% населения - русские, проживает 162 этноса. В Свердловской области, заявляющей о себе как «одной из самых многонациональных» - 160. Но это еще не предел. В Новосибирской области, где русские составляют 93,1%, зафиксировано 180 национальностей, что привело к обсуждению необходимости разработки комплексного плана мероприятий по гармонизации межнациональных отношений и целевой программы на 2014-2017 годы «Многонациональный Новосибирск». К этому, правда, следует добавить, что согласно опросу 2016 года (итоги которого были представлены на заседании Консультативного совета по вопросам этнокультурного развития и межнациональных отношений при мэрии Новосибирска) проблемы межнациональных отношений заняли по значимости 13-е место из 15-ти, волнующих горожан[26].
Превращение любой области в «многонациональную» легко совершается с помощью «использования» материалов Всероссийской переписи населения (невозможно же представить современное открытое общество, где 100% жителей составляли бы представители одной национальности). Не берется во внимание, что данные переписи населения как часть статистической информации, характеризуют лишь количественную сторону явления и не описывают природу сложных социальных процессов. Эти данные по отношению к задачам анализа тех же межэтнических отношений носят первичный характер и требуют интерпретации.
По статистике самое большое число космонавтов на душу населения (а именно - один) проживает в Монголии. По статистике самое большое число автомобилей на душу населения среди стран Западной Европы собирается в Словакии. Какой же вывод следует сделать об этих государствах, исходя из подобного обращения со статистическими данными?
Не спасает положение лукавая журналистская практика говорить о числе «представителей» каких-либо народов. Межнациональные отношения являются, по определению, отношениями между нациями, народами, этносами, а не характеристикой межличностных отношений. Можно ли утверждать, что присутствие одного-двух человек конкретной национальности делает регион с миллионным населением «многонациональным»? Но направленность, заданная установками федеральной национальной политики, пересиливает даже здравый смысл, не говоря уж о научности подхода.
По данным того же Воронежстата, на территории области проживают 89 национальностей с численностью 15 человек и более, 34 - по одному человеку. В Новосибирской области 68 народов представлены не более 5 человеками каждый. Из насчитанных 160 народов Свердловской области 31 национальность представлена одним человеком (среди которых один человек с национальностью «латиноамериканец», по одному: чамалал, алеут, австралиец, бразилец, колумбиец, конголезец, экваторианец и т.д.). При этом из выступлений губернатора Свердловской области можно узнать, что каждый из этих «народов», наряду с другими, внес большой вклад в строительство промышленного Урала.
Искажение природы действительно сложного явления можно было бы считать недоразумением или спекуляцией понятиями, если бы подобная «информация» не выступала в качестве основы понимания этнокультурного характера региона, протекающих в нем процессов, не касалась региональных стратегий реализации национальной политики, не определяла целей и задач региональных программ деятельности. Ведь 180 наций Новосибирской области фигурируют в качестве базовой характеристики в Государственной программе «Укрепление единства российской нации и этнокультурное развитие народов Новосибирской области на 2015 - 2020 годы». Аналогичный факт обращения с числами имеет место во всех подобных программах других регионов.
Чтобы иметь партнеров по взаимодействию в сфере межнациональных отношений, областные власти поддерживают создание национально-культурных объединений, автономий и т.д. Так, в Нижегородской области официально зарегистрировано 39 национальных общественных объединений граждан, включая 18 национально-культурных автономий. В Ярославской области в 2012 году было зарегистрировано 35 национально-культурных объединений. А в Свердловской области к началу 2016 года действовало более 100 национально-культурных организаций, 22 национально-культурные автономии.
Относительно роли различных этнических диаспор и их национально-культурных организаций важно отметить, что, например, 4 тысячи дагестанцев, приехавших Ярославскую область, начавших свой бизнес в регионе или встраивающихся в существующую структуру торгово-производственной деятельности, продолжают чувствовать себя представителями другой этнической общности, другой культуры. Одновременно подобные этнические группы, по факту своего присутствия претендуют на то, чтобы все социокультурное пространство региона, в данном случае Ярославля - одного из старейших русских городов с тысячелетней историей, жемчужины «Золотого кольца» России - было «переформатировано», переструктурировано.
Формирование образа «многонациональной» Ярославской области «Ярославль - земля мира и согласия» является ведущей темой, развиваемой представителями национально-культурных объединений области. Они рассчитывают на особое внимание местной власти, поднимают вопросы об этнокультурной ситуации в регионе и сами активно стремятся формировать ее, утверждая собственную роль и место в пространстве региона, пытаясь представить его, как поле, которое должно делиться между разными народами, представителями различных этнических культур, включая русских. И власти идут им навстречу, организуя среди прочих, например, отдельные «Дни русской культуры» в рамках проекта «Этномир Ярославского края», включенного в реализуемую областную целевую программу «Гармонизация межнациональных отношений в Ярославской области».
Есть другой вариант: «Ярославия» остается неразрывной частью русской истории, культуры и духовно-религиозной жизни, землей, сыгравшей важную роль в становлении русской государственности. А приезжие, принимая этот факт, признавая его важность и значение, будут стремиться адаптироваться к местной социокультурной среде, с уважением относясь к ее культурно-бытовым основам, будут направлять свои усилия к тому, чтобы интегрироваться в территориальное сообщество, а не противопоставлять себя ему. Но этот взгляд остается не актуальным.
Проводимая политика выступает не отражением требований действительности, но скорее является выражением общего представления, о том, какой должна быть национальная политика в современном мире. Восприятие любой ситуации, обладающей хоть каким-то этническим разнообразием, как совокупности параллельно сосуществующих друг с другом различных этнических групп, обусловлено концептуальным подходом, сложившимся в рамках теории мультикультурализма. Но концепция и политика мультикультурализма не лишены известных недостатков, проявляющихся повсюду «в возможной этнизации социальных отношений, институционализации культурных различий, непризнании либерального принципа приоритета прав индивида, <...> культивируя повышенный интерес к культурам этнических меньшинств, мультикультурализм абсолютизирует их специфику и устойчивость к изменениям»[27].
По сути, мы сами пытаемся создать «многонациональную» Россию, формируя и тиражируя образ-концепт «одной из самых многонациональных стран мира». Хотя в действительности среди государств со схожей численностью населения Россия является страной с наиболее однородным по составу населением, за исключением Японии.
Более того, парадоксальность ситуации заключается в том, что «национальный состав» республик в составе Российской Федерации составляет около 10 процентов граждан России. Можно было бы сказать, что именно эта часть населения страны стремится определять национально-культурную политику государства, формирование облика современной России. Но в действительности эта «группа влияния» еще меньше, ее ядро составляют националисты, поддерживающие республиканскую этнократию, опирающуюся на них.
Спекуляции на национальном вопросе приводят к тому, что интересы государства в сфере национальных отношений сводятся к политике поддержки этнических культур малых народов, национальных диаспор, мигрантов, гастарбайтеров. Федеральным и региональным властям не удается провести различие между важностью их поддержки и общими целями национальной политики, отвечающих интересам государства.
Объединяющим признаком региональных программ по этнокультурному развитию является то, что миллионы русских коренных жителей областей характеризуются в них лишь тем, что входят в состав «народа Волгоградской области», народа, «проживающий на территории Новосибирской области». Во Владимирской и Воронежской области русские - «одна из наиболее крупных национальных обществ», относятся к «многочисленным национальностям» области.
Проблема заключается в том, что проводимая политика не принимает во внимание факт существования в стране «русских регионов». Соответствен, она не признает за ними права на проявление какой-либо специфики в их этнопозиционировании, не предлагает и не разрабатывает модели этнокультурного развития для таких областей. Это положение препятствует развитию общественной рефлексии и выработке исследовательских подходов к проблеме.
Отдельные регионы, которые не в силах игнорировать очевидные противоречия в программах по этнокультурному развитию, изобретают свои, порою неуклюжие, формулировки, призванные увязать необходимость учитывать этнокультурные потребности большинства населения с установкой на гармонизацию межнациональных отношений. Так возникают такие определения, как: «мультикультурный регион с русской доминантой» (Владимир), «полиэтнический регион с русской этнической доминантой» (Кострома) и даже «моноэтнический регион с многонациональным населением» (Нижний Новгород).
При этом национальные республики давно выработали свой подход и сделали его официальным. В их Конституциях речь идет о сохранении и развитии культуры «татарского народа, национальных культур представителей других народов, проживающих на территории Республики Татарстан»; сохранении и защите исторического и культурного наследия, развитии культуры «башкирского народа и других народов»; содействии сохранению самобытности и этнической неповторимости «калмыцкого, русского и других народов республики»; сохранении и развитии языка и культуры «удмуртского народа, языков и культуры других народов».
Если бы произошли изменения в реальной политике федерального центра, если бы «русские регионы» могли так же, как национальные республики, проводить политику, отвечающую их подлинным этнокультурным приоритетам, то, скорее всего, разговоры о необходимости создания какой-то «русской республики» или чего-то подобного оказались бы бессмысленными. А также излишними оказались бы проекты законов «о русской государствообразующей нации», поправки в Конституцию РФ.
Препятствием для продвижения в данном направлении для «русских» регионов является непонимание того, как это может повлиять на конфигурацию внутрирегионального и внутрироссийского пространства, не вызовет ли это подъем русского национализма?
Исторически русский народ сформировался как гиперэтнос, включающий в себя множество субэтнических групп, часть из которых либо растворяются в нем, либо сохранили свою этническую самобытность, язык и культурные особенности. Население Российской Империи классифицировалось не по этническому признаку, а по вероисповеданиям. Определение «русский» означало, по сути, не этническую, а государственную принадлежность.
В понимании того, кто относится к «русским», мы следуем в русле Декларации русской идентичности, предложенной XVIII конгрессом Всемирного Собора русского народа. К русскому народу относится тот, кто считает себя русским (что делает возможным существование такой идентичности как русские татары, русские армяне и так далее), кто разделяет ценности русской культуры, для кого дорога история России и важны интересы государства.
Говоря о формах проявления русского национального самосознания, следует иметь в виду еще то, что в самоидентификации этнических русских их региональная принадлежность во многих случаях по своей значимости не уступает национальной. Питирим Сорокин в изданной в 1920 г. «Системе социологии» писал о том, что «из всех связей, которые соединяют людей между собой, связи по местности являются самыми сильными. Одно и то же местожительство порождает в людях общность стремлений и интересов. <...> В итоге образуется группа, отмеченная колоритом данного места. Таковы в России типы «ярославца», «помора», «сибиряка» и т.п.»[28].
Что касается взаимоотношений региональной и этнической идентичности, то в общем случае идентичность региональная выступает как более универсальное надэтническое основание организации в границах регионального пространства локального сообщества. В силу этого она оказывается способной примирять межэтнические противоречия, объединяя разных по национальной принадлежности, вероисповеданию людей. Например, в Уральском регионе в самые напряженные и драматические моменты 1990-х гг. межнациональные отношения оставались наиболее стабильными, что заставило даже говорить о феномене «уральской толерантности».
Про сибирскую региональную идентичность можно сказать, что она сопряжена с многообразными локальными культурными и этническими идентичностями. «Интенсивность чувства принадлежности к сибирскому социальному и культурному сообществу столь велика, что перекрывает собою идентичности этнические. Иначе говоря, сибирячество имеет множество социальных лакун, ситуаций, коммуникативных фонов, в которых этничность не принято актуализировать. Вместо этого используется термин «сибиряк», или указывается место проживания, рождения»[29].
Недооценка значимости региональных форм проявления русского этнического самосознания в контексте реализации задач межнациональной политики создает сложности в подлинном понимании природы не только регионального разнообразия Российской Федерации, но системы межэтнических отношений существующей в стране и отдельных регионах, где исторически сложившееся межэтническое единство может приобретать конкретные, подчас уникальные формы и очертания. В процессе формирования системы межнациональных отношений в стране региональная идентичность может явиться серьезным (хотя до сих пор практически невостребованным) ресурсом, который продолжает во многом стабилизировать обстановку. Поддержку «позитивных» региональных идентичностей, формирующих ви́дение своего края как составной части России, роли и места своего региона, республики в общероссийском пространстве, можно рассматривать как своеобразный промежуточный этап в процессе выработки национальной и гражданской идентичности.
С точки зрения поиска возможностей большей интеграции национальных республик во внутрироссийское пространство имеет смысл обратить внимание на опыт существования межрегиональных ассоциаций экономического взаимодействия - наиболее значимых институтов межрегиональной интеграции, которые возникли в начале 1990-х гг. («Черноземье», «Большой Урал», «Большая Волга», «Сибирское соглашение» и др.). Среди прочих аспектов существования ассоциаций следует выделить то, что они объединяли по территориальному признаку различные области и национальные образования. Так, в состав межрегиональной Ассоциации экономического взаимодействия «Большой Урал» наряду со Свердловской, Челябинской и другими областям, Пермским краем, входили Республика Башкортостан, Удмуртская Республика, Ханты-Мансийский автономный округ - Югра, Ямало-Ненецкий автономный округ.
Взаимодействие в рамках одного объединения с областями, которые уже в силу своей промышленной специализации, большой концентрации предприятий ВПК, всегда ощущали свою причастность к решению общегосударственных задач («Урал - опорный край державы», Челябинская область - «Ядерный щит Родины») и национальных республик не могло не влиять на позиционирование последних. Они одновременно ощущали свою принадлежность к Уральскому региону как своему геокультурному пространству, исторически сложившемуся здесь единству народов и вместе с областями - как составной части государственного целого.
Когда Муртаза Рахимов, обращаясь к участникам заседания Совета Ассоциации «Большой Урал» говорил: «Уральский регион в самые трудные времена всегда выступал и будет выступать одним из становых хребтов отечественной экономики, надежной базой формирующейся перспективы развития России, реализации ее могучего интеллектуального, производственного, кадрового потенциала»[30]. Для него в этих словах значение роли Башкортостана было неотделимо от сознания значения вклада Урала в целом в развитие государства. Дело не в том, какой вес имела эта риторика, насколько она выражала действительную позицию политика, главы национальной республики. Принципиальным было само наличие символического ресурса, который мог быть использован в качестве основы идентичности жителей республики, для осознания места Башкортостана в формирующемся общероссийском пространстве.
С другой стороны, разве отнесение Республики Башкортостан и Удмуртской Республики при определении границ федеральных округов к Приволжскому федеральному округу, когда они оказались в новом окружении, вынужденные заново выстраивать свое позиционирование, усилило их интегрированность в общероссийское пространство, способствовало преодолению этноцентричности? Также можно поставить вопрос о том, какую роль этот отрыв от уральских областей мог сыграть в расширении процессов исламской «интеграции» Башкортостана, объединение радикальных этнонациональных движений на его территории с другими - из его ближайшего окружения.
Не так уж много можно привести примеров, работающих на интеграцию национальных республик в общероссийское пространство, когда они выступают от лица России, в защиту ее интересов, что могло бы способствовать определению их роли и места в пространстве страны. После проведения Универсиады была сделана попытка превратить лозунг «Казань - спортивная столица России» в ее бренд. Другой пример - переброска чеченской военной полиции в сирийский Алеппо. Или можно задуматься над тем, в чем сами республики видят сегодня свою связь с общероссийским пространством, что, скажем, стоит за «культом» С. Шойгу в Тыве.
Тема внутреннего единства современной России обсуждается преимущественно в контексте политико-экономического состояния государства или его административно-территориального устройства. При этом недостаточно внимания уделяется тому обстоятельству, что существование больших референтных систем тесно связано с проблемой форм и способов их самопрезентации в массовом сознании. Как целостное образование социальная суперсистема становится представимой для себя самой, обретает конкретную форму своего выражения в образах, знаках, символах, производимых культурой и массмедиа.
В наиболее выраженном виде гражданско-политическое и социокультурное пространство страны тяготеет к тому, чтобы предстать в виде законченной знаково-симоволической системы, воплощающей в себе представления о прошлом страны, ее главных духовно-нравственных ценностях, источниках жизнестойкости и основах единства.
Сегодня не хватает масштабного образа внутрироссийского пространства, включающего представление об исторической роли Центральной России в создании государства, главных историко-духовных центров страны, значении Нечерноземья, промышленного Урала и Кузбасса. Не хватает образа пространства, объединяющего «край тысячи озер» (Карелия) и многоликое Поволжье, где на юге «Вратами Кавказа» служит Ставрополье, на западе находится один из самых больших эксклавов мира - Калининградская область, а на востоке - российский Дальний Восток - форпост государства на Тихом океане, где есть наукограды с мировой известностью, «Колыбель космонавтики» и студенческие «столицы», где образ Сибири с ее пространствами, Алтаем, Байкалом, Якутией, промышленными районами, историческими и научными центрами является частью образа, без которого непредставима Россия.
Н.А. Бердяев в работе «Судьба России», вышедшей в 1918 году, много размышлял в социально-философском ключе об «ушиблености ширью», о роли пространства, порабощающей своей безграничностью, довлеющим над русской историей и народом. Спустя столетие перед народом России по-прежнему стоит задача принять на себя ответственность и труд организовать пространство, что предполагает радикально иное, чем прежде отношение к государству и культуре. «Без такого внутреннего сдвига русский народ не может иметь будущего, - писал Бердяев. - Не может перейти в новый фазис своего исторического бытия, поистине исторического бытия, и само русское государство подвергается опасности разложения»[31].
Нужно изменение направленности реальной политики государства, и тогда начнут формироваться новые стратегии и программы, возникать и наполняться подлинным смыслом разнообразные формы деятельности по укреплению единства внутриросийского пространства. Например, станет понятна необходимость пропаганды и поддержки русской культуры в республиках, а не только малосодержательных мероприятий по укреплению межнационального единства, уступающих по своей эмоционально-смысловой и идеологической заряженности деятельности по поддержке этнических культур. Относительно положения русского языка можно будет поставить вопрос о назревшей необходимости вывести из его статуса государственного языка республик, сняв его функциональное равноправие с другими языками.
Получат поддержку русские, живущие в республиках, в половине из которых они составляют большинство (и соответственно не станет вызывать сопротивления вопрос об их адекватном представительстве в органах законодательной и исполнительной власти). Будет, наконец, осознана потребность в разработке специальной политики по отношению к национальной интеллигенции республик, а Русская Православная Церковь получит дополнительную опору, которая не позволит ей ослабить свою миссионерскую деятельность, ибо вопросы веры не могут быть сведены к обеспечению этнической идентификации.
Несмотря на то, что в сегодняшней Российской Федерации сформированы основы ее политической системы, определились ключевые государственные институции и механизмы, она, с точки зрения задач национально-государственного строительства и организации ее внутреннего пространства (в том числе как пространства межнационального взаимодействия) все еще в значительной степени представляет собой переходное образование, возникшее вследствие глобального геополитического процесса, частью которого явился распад Советского Союза.
Инерция сознания мешает российскому обществу обрести себя в новой реальности. Нет больше той идеологии, которая служила идейной основой в создании существующей конструкции внутрироссийского пространства, включая ее административно-территориальное устройство. Но этнотерриториальная федерация в ее нынешнем виде продолжает восприниматься едва ли не как единственная форма, способная воспроизводить и развивать российскую цивилизационную модель. Более того, эта федеративная конструкция в ее сложившемся качестве пытается найти себе опору в признанных ценностях современного мира, в том числе сформированных в русле политики мультикультурализма, таких как этническая толерантность, равенство этнокультурных прав, значение каждой национально-культурной традиции.
Внутрироссийское пространство находится на этапе самоконструирования, поиска фундаментальных оснований, которые способствовали бы сохранению его целостности и укреплению внутреннего единства. Попытка объединить в идеологическом и политическом смысле «державность» (патриотизм) с либерализмом является выражением временного компромисса. Объективно интересам Российской Федерации соответствует движение не в сторону дальнейшего этнокультурного обособления российских народов, их расхождения по своим национальным «домам», укоренения на российской почве модели их параллельного сосуществования. Россия нуждается сегодня в выработке долговременной стратегии сближения народов, поиске такой стратегии национально-государственного строительства, которая будет способствовать усилению интегрированности ее внутреннего пространства, позволив избежать повторения случившегося с СССР.
Мурзин Андрей Эдуардович, 1962 г. р., кандидат философских наук, доцент, независимый политолог, г. Екатеринбург
[1] Межнациональные отношения в России: мониторинг [Россияне фиксируют рост напряженности в межнациональных отношениях]. Пресс-выпуск ВЦИОМ №2501. 28.01.2014 г. URL: http://wciom.ru/index.php?id=236&uid=114690 (дата обращения 22.02.2017 г.)
[2] Вандышева О. Свой - чужой: интервью с гендиректором ВЦИОМ Валерием Федоровым //«Expert Online», 27 сентября 2013. URL: http://expert.ru/2013/09/27/svoj---chuzhoj/?ny (дата обращения 22.02.2017 г.)
[3] Минтимер Шаймиев выступил против укрупнения регионов. URL:
http://www.kommersant.ru/doc/3138279 (дата обращения 22.02.2017 г.)
[4] Литвинов В. А. Вопросы симметрии и асимметрии в федеративном государстве //Вестник Омского университета. Серия «Право». 2012. №1 (30). С.55
[5] Ленин В.И. Последние письма и статьи. 23 декабря 1922 г.- 2 марта 1923 г. // Полн. собр. соч. Т. 45. С. 356-362. С.359.
[6] См. подробнее: Терри Мартин. Империя «положительной деятельности». Нации и национализм в СССР, 1923-1939. - М.: РОССПЭН, 2011.
[7] Федеральная целевая программа «Укрепления единства российской нации и этнокультурное развитие народов России (2014-2020 годы)». С.5. URL:
http://docs.cntd.ru/document/499040473 (дата обращения 22.02.2017 г.)
[8] О Концепции государственной национальной политики в Республике Татарстан. URL:
http://docs.cntd.ru/document/463304054 (дата обращения 22.02.2017 г.)
[9] Там же
[10] Игорь Жеребцов: «Москве не сразу удалось установить власть над Коми краем». URL:
http://www.gazeta-respublika.ru/article.php/61859 (дата обращения 22.02.2017 г.)
[11] Воронцова В. Смена климата: Жители Северного Кавказа едут в другие регионы страны в поисках работы, денег и справедливости // Новые Известия. 16 августа 2013 г.
[12] См. подробнее: Этнические группы и социальные границы: социальная организация культурных различий. Сборник статей / Под ред. Ф. Барта; пер. с англ. И. Пилыцикова. - М.: Новое издательство, 2006.
[13] Россияне о миграции и межнациональной напряженности. Пресс-выпуск. 05.11.2013 URL: http://www.levada.ru/2013/11/05/rossiyane-o-migratsii-i-mezhnatsionalnoj-napryazhennosti/(дата обращения 22.02.2017 г.)
[14] Национальный вопрос в российской общественно-политической жизни / Под редакцией М. В. Романова и В. В. Степанова. - М.: Общественная палата РФ, 2013 (на правах рукописи). - С.33.
[15] Россияне о миграции и межнациональной напряженности. Пресс-выпуск. 05.11.2013. URL: http://www.levada.ru/2013/11/05/rossiyane-o-migratsii-i-mezhnatsionalnoj-napryazhennosti/(дата обращения 22.02.2017 г.)
[16] Алу Алханов: от безопасности русских на Кавказе во многом зависит стабильность в стране. Пятый приоритетный национальный проект России// Новости федерации. 2007. URL: http://www.regions.ru/news/2095905/print/(дата обращения 22.02.2017 г.)
[17] См. подробнее: Ламажаа Ч. К. Архаизация общества. Тувинский феномен. - М. : Издательский дом «Либроком», 2013; Местникова А.Б.Этнокультурные аспекты предпринимательства и занятости населения в Республике Саха (Якутия)//Экономическая социология. 2005. Т. 6. № 3. С. 49-69.
[18] Карта этнорелигиозных угроз: доклад; под редакцией Ремизова М.В. - М.: Институт национальной стратегии, 2013. С.102. URL: http://www.instrategy.ru/projects/?page=2 (дата обращения 22.02.2017 г.)
[19] Минрегион удвоит число россиян за 125 млрд рублей. URL:
http://izvestia.ru/news/544965#ixzz4ZNzsKYep (дата обращения 22.02.2017 г.)
[20] Федеральная целевая программа «Укрепление единства российской нации и этнокультурное развитие народов России (2014-2020 годы)» С.11. URL: http://docs.cntd.ru/document/499040473 (дата обращения 22.02.2017 г.)
[21] Зубов А. Натоящее прошлое // Новая газета. 23 января 2013 г. URL: https://www.novayagazeta.ru/articles/2013/01/23/53219-obrazovali-sssr-a-raspalas-rossiya (дата обращения 22.02.2017 г.)
[22] Тува получит субсидию на этнокультурное развитие. URL: http://kyzyl.sibnovosti.ru/business/291823-tuva-poluchit-subsidiyu-na-etnokulturnoe-razvitie (дата обращения 22.02.2017 г.)
[23] Ордынский В. Русские в современном Татарстане: положение, проблемы, поиск путей их решения (часть 2). URL: http://zvezdapovolzhya.ru/obshestvo/russkie-v-sovremennom-tatarstane-polozhenie-problemy-poisk-putey-ih-resheniya-chast-2-10-03-2012.html (дата обращения 22.02.2017 г.)
[24] Дербент и Ярославль - города с богатой историей и культурным наследием. РИА Дагестан. URL: http://www.riadagestan.ru/news/g_derbent/derbent_i_yaroslavl_goroda_s_bogatoy_ istoriey_i_kulturnym_naslediem; Абдусамад Гамидов встретился с представителями официальной делегации Ярославской области [Новости Правительства Республики Дагестан]. URL: http://www.e-dag.ru/novosti/novosti-pravitelstva/abdusamad-gamidov-vstretilsya-s-predstavitelyami-ofitsialnoj-delegatsii-yaroslavskoj-oblasti.html (дата обращения 22.02.2017 г.)
[25] Сенаторы предлагают мультиплицировать успешный опыт регионов в области гармонизации межнациональных отношений. [Выступление В. Рязанского] URL:
http://archive.council.gov.ru/press-center/news/47116/(дата обращения 22.02.2017 г.)
[26] Новосибирск многонациональный: горячие точки на карте города. URL:
http://gorodskoyportal.ru/novosibirsk/news/society/29409702/(дата обращения 22.02.2017 г.)
[27] Волкова Т.П. Классические философские концепции мультикультурализма и толерантности // Вестник МГТУ. 2011. Том 14, №2. С.259.
[28] Сорокин П. Система социологии: В 2 т. / П. Сорокин. - М.: Наука, 1993. Т. 2. С.210.
[29] Куропятник А.И. Мультикультурализм: проблемы этнокультурной и социальной интеграции населения Сибири // Культура и менталитет населения Сибири: тезисы Международной научно-практической конференции. - СПб, 2003. С.102.
[30] Муртаза Рахимов выступил на заседании Совета Ассоциации «Большой Урал». URL:
http://www.bashinform.ru/m/news/213850-murtaza-rakhimov-vystupil-na-zasedanii-soveta-assotsiatsii-quot-bolshoy-ural-quot/(дата обращения 22.02.2017 г.)
[31] Н. А. Бердяев. Судьба России. (М., 1918. Цит. по репринт. изданию. М., 1990). - М.: Философское общество СССР, 1990. С.66.
1. Re: Россия как «этнофедерация»: пространство борьбы или борьба за пространство?