Недоученные уроки прошлого в Российской современности и пути их исправления

События девяностых годов прошлого века не только изменили политико-экономическую структуру нашего государства, они ещё и странным образом вытеснили из нашего сознания, всё то, что имело хоть малейшее отношение к революционному движению в Российской империи. То, что ещё лёт тридцать назад непрерывным потоком врывалось в наше сознание со страниц учебников, из газетных статей, фильмов, спектаклей. Невозможно даже перечислить всё, что так, или иначе частично упоминало или полностью основывалось на тех событиях, описывая людские судьбы. Оперируя нынешними терминами, можно утверждать, что это была целая индустрия, со своими «брендами», устоявшимися «штампами», стереотипами. Но благодаря ним, вольно или невольно, все жившие в советское время, имели пусть частично искажённое, идеологизированное, но целостное представление о порядке революционных событий, их причинах и последствиях.

Сейчас же нынешнему поколению достаются отрывочные сведения, выдернутые из общего контекста как доказательства чьей-нибудь очередной политической тирады о состоянии современной России. Мало кому из молодёжи удаётся не ограничиваться простым перечислением проблем конца 1916 года, что нарастающим комом катились по Российской империи. Большинство даже толком не различают ни по времени, ни по событийности, то время. Всё сводится к некому блюду составленному по рецепту «Верхи не могут, низы не хотят», кипящему на огне Первой мировой войны, приправленной многочисленными экранизациями о Распутине и детективами о борьбе «хороших» полицейских с «плохими» бомбистами - революционерами.

Между тем неплохо хотя бы для разнообразия вспоминать что-то ещё. Например, слова современника февраля 1917 года Альбера Тома, французского министра - социалиста: «Самая солнечная, самая праздничная, самая бескровная революция». Коротко, эмоционально и по-доброму. Или мнение российского депутата Шульгина, вошедшего в первый официальный орган обновлённой России - Временный комитет Государственной думы, созданный наспех, для заполнения вакуума власти. Он выразился несколько пространней, но тоже эмоционально: «Мы были рождены и воспитаны, чтобы под крылышком власти хвалить ее или порицать... Мы способны были, в крайнем случае, безболезненно пересесть с депутатских кресел на министерские скамьи... С первого же мгновения этого потопа отвращение залило мою душу... Боже, как это было гадко!.. Пулеметов - вот чего мне хотелось. Ибо я чувствовал, что только язык пулеметов доступен уличной толпе и что он, свинец, может загнать обратно в его берлогу вырвавшегося на свободу страшного зверя... Увы - этот зверь был... Его Величество русский народ...».

Интересное начало демократической России: праздник, организованный вопреки желаниям организаторов и состоявшийся исключительно по причине «отсутствия» достаточного количества пулемётов. Более смахивает на некий психологический срыв, получившийся на почве того, что реальность оказалась далёкой от мечтаний, а предположения разошлись с будущностью. Похоже, как это ни парадоксально, политики тех лет чего-то не знали о своей стране и её народе. Или не хотели знать? А всё ли известно нам о самих себе и своём прошлом? Максим Горький писал: «Не зная прошлого, невозможно понять подлинный смысл настоящего и цели будущего». Попробуем, следуя совету Горького, разобравшись с прошлым, примерить его к настоящему.

Самым сложным и запутанным в то время и сейчас можно считать состояние общества и его отношение к власти, по той простой причине, что по большому счёту не было, и нет на этот счёт всеобъемлющих точных критериев оценки.

На чём в Российской империи в тот момент основывались, выказывая недовольство окружающей действительностью? В первую очередь на собственных ощущениях о происходящем, частично совпадающих для разных сословий, но в большинстве разнящихся в зависимости от региональной принадлежности, партийных симпатий - антипатий и даже личных качеств отдельных представителей.

К началу 1917 года произошёл некий слом в понимании роли и значения центральной власти. В предвоенные годы отношение к императору в обществе колебалось от истеричной экзальтации при его появлении на публике, до отстранённого равнодушия в иное время. Причём во втором случае сохранялось восприятие монарха как некой высшей справедливой третейской инстанции во всём и всегда. Императора как бы очищали от наносной грязи придворных интриг, прощали слабости, оправдывали недостатки. Монархия для большинства населения империи было вековое, естественное состояние государства. Мнение немногочисленных маргиналов шелестящих по углам зловредными книжонками, а то и размахивающих бомбами и револьверами подвергалось осуждению. Всем хотелось сытой стабильности. При наличии хотя бы минимальной надежды на возможность обладать этой сытостью и довольствием, люди игнорировали любую политическую деятельность.

Но появление официальных партий, а затем Государственной думы и частично свободной печати, сыграло злую шутку не только с монархией, потерявшей при каждодневном освещении своих действий былое величие, но и с теми, кто махал «фонарём свободы» в рамках «законности и порядка». Всевозможные комитеты, общества, союзы городов, земские и дворянские собрания, профсоюзы апеллируя от имени народа к монарху и правительству, добились не только того, что развилась глубокая убеждённость в апатичности и бездушии помазанника Божьего к подобным обращениям, но за одно приучили часть общества к самостоятельности в анализе и критике происходящего. В результате многие начали отделять сам факт существования монархической формы правления в стране от целесообразности её сохранения, а далее по аналогии и факт существования официальных политико-общественных структур от того насколько в действительности те представляют интересы народа.

В то время как с конца 1916 года «пользующиеся общественным доверием лица» хлопотали перед государем о новом составе правительства, о неких «эффективных мерах устранения бюрократических препон», в среде ранее практически не политизированных обывателей, крестьян, солдат и рабочих зрел тот самый критический подход к окружающей действительности. Для большинства критика не имела какой-то ярко выраженной политической окраски, а целиком основывалась на ежедневных экономических и бытовых проблемах, обостряющихся в условиях военных поражений и отсутствия внятных объяснений от власти как долго ожидать улучшений.

На этом фоне политики из Государственной Думы составляли заговоры с целью отстранения действующего монарха от власти, просчитывая варианты привлечения членов царской фамилии и верхушки офицерства «к делу спасения Отечества перед лицом тевтонской угрозы». Пока «пользующиеся общественным доверием лица» интриговали против монархии, народ путём примитивнейшего неорганизованного бунта упразднил саму монархию. После чего явился к Думе ждать появления «новой правильной власти», тем самым дав возможность создать некую легитимность и преемственность в происходящей смене форм правления, а попутно трансформировать бунт в якобы логически неизбежную революцию, подготовленную всё теми же «пользующимися общественным доверием лицами».

Рассматривая нынешнее общественно-политическое состояние в стране, можно только обладая изрядной долей фантазии найти прямые аналогии с событиями столетней давности. Вернее будет схожесть этих процессов описать известным одесским выражением: «Вот точно такое, но другое».

Для начала вспомним, что предыдущее для нас столетие включало в себя семьдесят с лишним лет советской власти. Можно как угодно долго спорить о достоинствах - недостатках той системы, но отрицать существенные изменения в людях за это время просто невозможно.

Наличие базового уровня обязательного образования у людей в совокупности с доступностью средств массовой информации с альтернативными точками зрения (как отечественными, так и зарубежными), автоматически ведёт к тому, что склонность к критическому анализу действительности развивается у большинства граждан самостоятельно. Ждать прозрения и образовывать народ, как столетие назад нет необходимости.

Сегодня большинство граждан хотя бы приблизительно представляют себе свои права или хотя бы способы консультации и отстаивания этих прав для себя и близких. Это является одновременно и сдерживающим и дестабилизирующим фактором в обществе. Сдерживающим - в случае если есть надежда на законное разрешение нарушения прав, дестабилизирующее - при отсутствии такового. Причём если люди не протестуют открыто и в резкой форме, то это не значит, что они не представляют о существовании ущемленности своих прав. В данном случае играет роль опять-таки широкая информированность: соизмеряя, имеющиеся на основе знаний предполагаемые выгоды и потери от протеста, граждане «откладывают» свои протестные действия до некой критической черты. Большинство привыкли жить плохо и этим плохо их уже не удивишь. Для них переход от «плохо» к «ещё хуже», чаще всего заключается в ограничении расходов: покупать более дешёвые продукты, активнее пользоваться скидками и т.п.

Это подтверждается опросами ВЦИОМ проведёнными в конце 2016 года: 24% считают, что переживают самые тяжёлые времена, 42% считают, что «бывает и может быть хуже», и 25% оптимистически настроены на улучшения. Причём среди респондентов старше 60 лет 67% высказывают оптимизм. А эта группа традиционно привыкла переоценивать советскую стабильность по сравнению с любой нынешней ситуацией. Даже среди лиц с малым достатком позитивные ожидания достигают 30%. Это то самое «соизмерение выгод и потерь от протестов», на основе исторических знаний, в том числе и по революционным движениям, действующая, как сдерживающий фактор.

Иначе говоря, степень раскачивания ситуации в стране зависит от самооценки большинства россиян своего материального положения, как существования на грани выживания по сравнению с доходами меньшинства, находящегося на грани «объедания». Согласно аналитике ООН, при разрыве в уровне доходов беднейших и богатейших слоёв общества в восемь и более раз, в государстве резко возрастает социальная нестабильность. В странах Европы в среднем этот показатель составляет различие кратное семи и протесты уже на лицо, правда основным детонатором является миграционная политика Евросоюза, но взрывчатке всегда безразлично от чего детонировать: искры, толчка, электрического импульса или вялотекущей химической реакции.

Возвращаясь к февралю 1917, можно упомянуть, что по некоторым воспоминаниям ситуация взорвалась в тот момент, когда привычная опора царизма - казаки изрубили один из полицейских кордонов, в помощь которому и были направлены для сдерживания бунтующей толпы. Народ понял «уже можно» и дальнейшее проделал без казаков, тем более что их место стремительно заняли солдаты запасных полков. То есть имел место классический случай: переход к силовым действиям толпы при отсутствии сдерживания, а дальше ситуация начала развиваться как раскручивающаяся спираль.

В современной России признаком нарастания социального расслоения можно считать сокращение реальных доходов большинства населения за счёт замораживания уровня зарплат и пенсионных выплат, при «не замороженной» инфляции. Об этом чаще всего судят косвенно по снижению розничного товарооборота, то есть уровню потребления в сегментах продовольствия, бытовой техники, услуг, в том числе и возрастающей задолженности по ЖКХ. Причём наличествует определённая специфика: привычного чёткого деления на классы и слои, в отличие от столетней давности, теперь практически не наблюдается.

Дело в том, что ныне в обществе превалируют индивидуалистические тенденции: возмущаются вместе, проблемы предпочитают решать порознь. Большинство восприняло идеологию 90-х годов, согласно которой материальное благополучие не связано с уровнем образования или личными усилиями, а основывается на принципе «оказаться в нужное время, в нужном месте и быть знакомым с нужными людьми». На практике это выглядит следующим образом: если человек смог укорениться внутри некой клановой структуры, то соблюдая принципы личной лояльности, он может рассчитывать на сумму благ в соответствии с занимаемым местом в иерархии данной структуры. В данном случае речь идёт не о частном бизнесе, где подобный подход во многом оправдан и служит защитным механизмом от разорения, а о государственных и муниципальных предприятиях, организациях.

При этом не играет роли сфера действия организации: культура, образование, предприятия городского транспорта, оборонная промышленность, департаменты, министерства в той или иной мере заражены тем, что в советское время называли «кумовством» и старались скрыть, а, теперь не стесняясь, стараются подчёркнуть, тем самым указывая на свою принадлежность к слою «избранных». Именно к этому слою сейчас и появляются претензии общества по несоответствию размеров доходов с реальным вкладом в управление государством, отдельными регионами, муниципальными образованиями, госпредприятиями. Признавать за самопровозглашёнными элитами наличие организаторских талантов, столь щедро оплачиваемых из казны, в большинстве случаев просто невозможно. В лучшем случае это отсутствие какой-либо эффективности, в худшем деградация взятых «в кормление» структур.

Масштабность и значимость этих процессов столь велика, что в конце прошедшего года представители центральной власти заговорили о необходимости хотя бы ограничить размеры поощрительных выплат зарплат руководителям подведомственных госструктурах.

Но курьёзность данной ситуации в том, что:

1) Действующий министр труда и социальной защиты Максим Топилин в середине 2014 года уже давал заверения, что в 2015 это положение будет исправлено. Ныне подобные речи мы услышали от другого члена правительства. При этом вновь ни слова не упоминается о сломе системы «кумовства», а без подобных мер реальные доходы кланов за счёт бюджета при снижении зарплат, не пострадают. Дело даже не в навязших всем в зубах коррупционных заработках на занимаемых должностях, а в том что «сделавшие сами себя элиты» великолепным образом научились применять принцип брежневской эпохи: «главное не сколько тебе платят, а сколько ты имеешь».

В госструктурах существует немало сравнительно честных способов отъёма средств из госказны в пользу небольшой руководящей верхушки той или иной организации. Примеры наиболее распространенных простейших вариантов:

- Получение руководителем материальной помощи из общего фонда оплаты, возглавляемой им же организации. При этом размер «самопомощи» многократно превышает размер оклада руководителя.

- Получение беспроцентных невозвратных ссуд.

- Признание руководителей нуждающимися в улучшении жилищных условий и на льготных условиях получение квартир, с последующей их приватизацией и перепродажей. Может быть, именно для этих целей, и принято 10 февраля Госдумой решение о бессрочности бесплатной приватизации жилья, спустя пару месяцев после того как было объявлено, что 73 депутата прошлого созыва не намерены сдавать служебные квартиры в Москве?

- Оформление выкупа дорогих ведомственных автомобилей по остаточной цене, при каждой компании пересаживания чиновничества на отечественные авто или очередной «оптимизации» ведомственных гаражей. При желании, этот список можно пополнять и далее.

Законность подобных ситуаций состоит в том, что клановая бюрократия опирается на всевозможные внутренние положения, предназначенные для поощрения и помощи всех сотрудников и, поэтому одобренные на собраниях трудовых коллективов или даже утверждены вышестоящими органами управления данной госструктуры. Но используя своё положение и связи, применяет теоретически верные инструкций на практике преимущественно только для себя и своего окружения.

В итоге, чтобы увидеть бесперспективность примитивной регулировки зарплат для членов клановой бюрократии, достаточно взглянуть на декларации нигде ничего до конца не разваливших перспективных управленцев: доходы складываются из официально минимальных зарплат и крупных сумм от продажи «ненужного» движимого и недвижимого имущества. По форме всё законно, по сути: «чтобы продать что-нибудь ненужное, нужно купить что-нибудь ненужное», но у декларантов формально не было на это денег! Как мы только что увидели, можно зачастую обходиться без высоких зарплат или премией, а потому и предпринимаемые усилия по их ограничению бессмысленны. Только убрав эти узаконенные лазейки, можно говорить, что достигли хотя бы частично поставленной цели ограничения поощрительных выплат руководителям госструктур.

Повторяясь, напомню выше сказанное: перед февральской революцией 1917 года, общество было структурировано на чёткие классы и слои, имевшие складывающиеся веками объединяющие принципы. Сейчас же из-за воспитанных индивидуалистических мировоззрений каждый человек, чуть ли не одномоментно вписавшийся в некий клан в госструктуре, действует по отношению к бывшему окружению в соответствии с психологией уже нового окружения: «Наше благоденствие заслуженно, ваши претензии не обоснованы и являются следствием зависти неудачников».

Для примера: лет шесть назад работа Омского городского совета была временно парализована забастовкой обслуживающего персонал, по причине того что у данных категорий работников зарплата была ниже минимального размера оплаты труда. Иначе говоря, речь шла не просто о повышении её до прожиточного уровня, граничащего с биологическим выживанием, а хотя бы до законодательно установленного уровня. При этом депутаты от различных партий, в том числе и коммунисты, были возмущены меркантильностью уборщиц, гардеробщиков и электриков, помешавших их законотворческой деятельности в интересах всеобщего городского благоденствия. То есть, нынешнее поколение «пользующихся общественным доверием лиц», теоретически и практически ничем не отлично от своих предшественников столетней давности, хотя жизненный путь зачастую начинали с рабоче-крестьянского происхождения, о чём даже любят поговорить в качестве доказательства своей «органически врождённой связи с народом».

Этот единичный случай является лишь малой частью общероссийской тенденции. Сегодня в стране по заявлению вице-премьера Ольги Голодец, численность категории людей получающих зарплату ниже уровня МРОТ составляет 4.9 миллиона человек. На момент написания этой статьи с подобной проблемой в том же Омске столкнулись некоторые категории сотрудников дошкольных учреждений. И всё тот же горсовет, но в уже другом составе не отреагировал на это, так как был занят - устанавливал доплаты бывшим высшим чиновникам муниципалитета. Большинством голосов было принято решение дифференцировать эту социальную выплату в зависимости от ранее занимаемой должности от 10 до 30 тысяч рублей, в том числе и тем, кто ныне проживает за границей и имеет свой бизнес. Как заявил один из подобных «целевых получателей социальной помощи»: «Мне эти деньги не лишние».

Этот факт и им подобные, в немалой степени опровергают распространяемое мнение, что граждане, получающие зарплаты ниже МРОТ пользуются «серыми схемами» и в реальности не бедствуют, т.к. сомневаюсь, что муниципалитет выдаёт воспитателям из детсадов зарплату в конвертах, а уехавшие за рубеж на ПМЖ бывшие чиновники отчисляют налоги в местный бюджет.

В подтверждении того, что эта болезнь присуща зачастую именно госструктурам приведу статистику министерства труда и социальной занятости. Доходы ниже МРОТ получают 2.2% всех работников образования, 1.4% здравоохранения и 4.5% работников предприятий связи. Все эти структуры являются либо федеральной, либо региональной собственностью. То есть государство, декларируя законность на высшем уровне, творит беззаконие на уровне принятия решения конкретным местным руководителем.

Можно ли в подобной ситуации говорить о каких-то классовых противостояниях? Очень сомневаюсь, ибо «нахождение в нужном месте и знакомство с нужными людьми» никак невозможно назвать устоявшимися группами общества, сформировавшимися на основе отношения к собственности на средства производства, т.к. не менее 70% собственности в стране продолжает оставаться в разной форме принадлежащей государству. То есть клановая госбюрократия не будучи окончательно сформировавшимся классом или сословием, а более того оставаясь довольно аморфным образованием и является активным дестабилизирующим фактором в обществе. Её проклинают, с ней борются и при этом мечтают вписаться в её иерархию, а затем не только сохранить «своё место под солнцем», но и расширить его, желательно располагаясь ещё ближе к «солнцу».

В феврале 1917 года объединяющим врагом общества была центральная власть: царь и его окружение, правительство и Ставка главнокомандующего. Их подозревали не просто в некомпетентности, а в прямой измене, все легальные и нелегальные партии, все сословия, вся Дума, начиная от Пуришкевича и кончая Чхеидзе. Выражаясь нынешним языком, центральная власть свалилась из области рейтинга в антирейтинг. Поэтому и решение казалось очевидным - сменить правительство. Если не получится, сменить форму правления и правительство сменится само собой.

Сейчас, когда говорят о недовольстве властью, то используют это понятие не столь однозначно, как сто лет назад. Можно сомневаться в достоверности статистических данных по социальным опросам, дискутировать насколько они завышены на 5, 10 или 15%, но принцип уже не изменен - центральная власть имеет высокий рейтинг доверия. Разумеется, он очень колеблется по различным конкретным персоналиям и министерствам, и совершенно очевидно, наибольшие очки для всей команды набирают немногие: президент, министры обороны, иностранных дел, руководство Центробанка и Минфина. Остальные по тем или иным причинам значительно отстают в конкретных делах, или им нечего предъявить что-то существенное, что и служит именно в их отношении источником недовольства центральной властью.

Но самое главное раздражение вызывает терпимость центра к нижестоящей региональной бюрократии о чьей компетентности и порядочности люди судят по виду из окна, по ухабам на дорогах и уголовным делам. Ситуация с реакцией на последнее не может не поражать. За исключением структур министерства внутренних дел и ФСБ, по-моему мнению, нигде не введена персональная ответственность руководства за подбор кадров. В некоторых регионах и муниципальных образованиях руководители остаются у власти, при условии того, что все их первые заместители осуждены по коррупционным делам. Достаточно «местному атаману» заявить, что «представить себе не мог подобного, у них (у него) был абсолютно нормальный послужной список» и кроме кабинетной взбучки в верхах, руководителю ничего не грозит.

Какую ответственность может нести мэр за то, что в подведомственном ему Департаменте имущественных отношений правоохранители вместе со всей документацией изъяли и весь персонал? Он знал их как порядочных людей, ещё по совместной работе в крупной строительной фирме. Замену убывшим на казённые харчи набирают почему-то в той же фирме.

Минимальные результаты выполненных работ по госзаказу в регионе не соответствуют максимальным объёмам «освоенных средств»? Губернатором будут даны поручения специалистам «выяснить по существу и доложить». Но дальше общих заявлений в последующих докладах о «необходимости усилить, углубить, всесторонне содействовать», без появления людей в погонах, не идёт. Сама система внутри себя не меняется. Организм явно не имеет иммунитета к проникновению вирусов некомпетентности и корыстолюбия, более того активно и осознанно поглощает эти вирусы, и без сторонних принудительных действий только имитирует нормальное функционирование.

Именно недовольство конкретным руководителем и его избранным окружением, конкретной госструктуры и понимается под абстрактным недовольством властью. При этом нынешняя ситуация в корне отлична от ситуации столетней давности - тогда равнодушное игнорирование в верхах и призывы о необходимости реформ с нижних этажей власти, при поддержке толпы, а сейчас реформы на макро уровне, официальное озвучивание существующих проблем центральной властью и попытки их решения административными методами, при равнодушии региональных управленцев.

В первом случае мы имеем пример «революции снизу», во втором - «революции сверху». В первом - на роль организаторов новых властных структур выдвигаются наиболее активные кандидаты от народа, по терминологии Маяковского «горланы - главари», во втором необходимо вливание во власть сторонних, ранее не связанных с властью лиц. В своё время реформы Александра II потребовали увеличения численности чиновничества в финансовых, судебных, земских структурах, грамотного технического персонала на железных дорогах, промышленных предприятиях. В том случае «новой освежающей кровью» во власти послужили разночинцы.

Нечто подобное необходимо проделывать и сейчас, с учётом того, что повторяемые как мантра призывы либеральных реформаторов о необходимости создания среднего класса, оказались бесполезными заклинаниями. Двадцатипятилетний опыт строительства новой Российской государственности показал несостоятельность этих надежд: ваучерная приватизация не сделала из новоявленных акционеров реальных собственников; численность мелких предпринимателей с лёгкость увеличивается в «сытые» годы и с такой же лёгкостью уменьшается в кризисные. Но, несмотря на все перемены и кризисы, под критерии среднего класса остаются подпадающими руководители госструктур регионального уровня из выше упомянутой клановой бюрократии. На мой взгляд, это всё более смахивает на попытку восстановить принцип распределения должностей по родовитости, отвергнутый ещё Петром I, открывшим доступ представителям не дворянских сословий к карьерному продвижению и к получению дворянства на принципах личной выслуги на государственной службе.

Перспективы страны и современного общества в этом отношении будут проглядываться яснее, если, вспоминая Февральскую революцию не ограничиваться только временными рамками конец 1916 - март 1917г, а заглянуть немного дальше - приблизительно до июня.

Чего достигла Февральская революция? Для того времени немалого: отмены сословных, национальных и вероисповедальных ограничений для народов России; введение всеобщего, тайного голосования; свободы слова. Но применительно к нынешней ситуации лозунг «Да здравствует свобода!» никого не вдохновит как чистая абстракция. Для нас это уже советское наследство, в том числе перестроечных времён. В чём-то лишь подкорректированное позже в 90-е.

Далее, были упразднены старые административные структуры, в том числе существовавшие правоохранительные органы. Проводилось это обычно путём замены губернских чиновников на комиссаров, набираемых в тот момент преимущественно из присяжных поверенных. Попутно потеряли своё полное влияние земства, союзы городов и прочие прежние «авторитетные» общественные представительства, активно вытесняемые политическими партиями. Опять-таки это процесс 90-х годов, отправивший в небытие надуманные общества рационализаторов, трезвенников и т.п. «влиятельных» общественников, а в области государственного управления мы получили, тот же хаос, что и реформаторы столетней давности.

Значительным прорывом в общественной жизни того времени стало провозглашение свободы собраний и союзов. Сейчас же это опять-таки не актуально. Многие ли россияне смогут сходу ответить: сколько у нас на данный момент зарегистрировано партий? Семьдесят семь? А где они и чем отличаются? Кто может по риторике отличить хотя бы представленных в Государственной Думе единороссов от справедливороссов? Переход госпожи Мизулиной из одной «авторитетной» политической партии в другую, не вызвал негативных эмоций ни у прежнего партийного руководства, ни тем более у нынешнего. Как говорится: от перемены мест слагаемых сумма не меняется.

Великолепно подходит к этим современным процессам описание после февральских событий в воспоминаниях Деникина:

«Многие как будто играли заученную роль на сцене жизни... Побуждения тактические, партийные, карьерные, осторожность, чувство самосохранения, психоз и не знаю еще какие дурные и хорошие чувства заставляли людей надеть шоры и ходить в них...

Странные на вид противоречия, князь Львов, говоривший с трибуны: «... каждый прожитый день укрепляет веру в неиссякаемые творческие силы русского народа, в его государственный разум, в величие его души». И тот же Львов, в беседе с Алексеевым горько жалующийся на невозможные условия работы Временного правительства, создаваемые все более растущей в Совете и в стране демагогии».

Получается если подходить с мерками 1917 года, то современная ситуация уже давно не сродни «до февральской». Всё что давал Февраль 1917 обществу и отдельным сословиям, мы уже располагаем, а современная ситуация более схожа с «пост февралём». Дальше только новые предложения от Октября 1917. Однако специфика нынешнего положения заключается в том, что реализовывать нечто подобное тем событиям просто некому. Если на тот момент буквально за полгода в стране были сформированы прекрасно организованные в отличие от февральских толп, идейно сплочённые оппозиционные силы, несколько различающиеся в тактике и целях борьбы, то сейчас наличествует оппозиционность без оппозиции.

Тех, кого ныне принято называть оппозицией, можно классифицировать следующим образом:

- Мажоры - переростки, с удовольствием пользующиеся в свободное от оппозиционности время всеми благами, предоставляемыми родственными связями с той самой клановой бюрократией, против которой «шумят».

- Деятели культуры, среди которых чаще всего встречаются мало читаемые или теряющие популярность писатели, шоумены, журналисты.

- Бывшие политические и государственные деятели, оставшиеся за бортом нынешней бюрократии, иногда даже с характерными прозвищами «Миша - два процента».

- Политические деятели из числа «вечной думской оппозиции».

- Солидные эксперты, многократно побывавшие в качестве советников, помощников в администрации президента, а то и министрами в правительстве.

Первые две группы из этого перечня наиболее востребованы в тусовках «Вместе весело шагать по Болотной». Остальные три предпочитают круглые столы, ток-шоу на общественно-политические темы и интервью. В целом эта оппозиция смахивает на ту, что существовала на излёте Российской империи, обитая в арткафе и Думе, готовые по упомянутому определению Шульгина «безболезненно пересесть с депутатских кресел на министерские скамьи», но неготовые к «народному потопу», которого так страстно желали. На творцов нового «Октября» они явно не подходят, а без «руководящей и направляющей силы» возможно только и дальше то расшатывать экономику страны по рецептам всё тех же солидных экспертов, то подлатывать её, давая народу надежду на перемены к лучшему.

В этом отношении не лишне было бы пронаблюдать, чем февральские перемены 1917 аукнулись экономике и финансам государства, что бы понять, насколько верны нынешние рецепты спасения России исходящие от правительства и оппозиции.

Перед революцией динамика развала финансов империи была следующей: из-за запрета продажи винной продукции в период войны, бюджет страны потерял 30% наполняемости. Доходы от казённых учреждений рухнули - железные дороги перешли в основном на перевозку некоммерческих военных грузов и продукции сельского хозяйства, изъятых по продразвёрсткам, а, следовательно, оплачивались бюджетом. Казённые заводы обеспечивали военные заказы, оплачиваемые из того же казённого кармана. То есть те, кто ранее наполнял бюджет ещё на 30.6%, теперь превратились в гигантские «черные дыры» всасывающие финансовые и материальные средства.

В то же время частный капитал процветал. По данным на ноябрь 1916 года его прибыльность взлетела. При уставном капитале в 10 миллионов рублей, меднопрокатные заводы Товарищества Кольчугина получили 12.2 млн. чистой прибыли. Аналогично: Тверская мануфактура Морозова 111% прибыльности, Товарищество Рябушинских - 75%. Если вспомнить, что прямого налогообложения в стране практически не существовало, а те же Рябушинские владели и финансово-кредитными организациями, то вместо притока доходов в бюджет, получим отток капитала за границу (чем не нынешняя ситуация с олигархическими капиталами?).

Возрастание расходной части бюджета за годы войны в 5 раз в конце 1916 года повлекло за собой денежную эмиссию в размере 3.5 млрд. рублей, займы за рубежом, внутренние займы. Но вместе с тем самыми крупномасштабными расходами в стране на войну из так называемого «Военного фонда» ведал начальник штаба Ставки Верховного главнокомандующего. Вот последовательная сменяемая цепочка «экономистов» от которых во многом зависело утвердить или нет, ту или иную смету, на тот или иной заказ: генералы от инфантерии Янушкевич, Алексеев, генерал от кавалерии Гурко, и вновь Алексеев.

Совершенно очевидно, что они не обладали ни достаточными знаниями, ни кадрами, ни временем (первичная обязанность начштаба - планы боевых действий) чтобы проверять законность конкурсов на военные поставки, а тем более их ценовую часть. Иными словами, финансовую систему энергично разваливали с двух сторон: военное руководство, распыляя имеющееся, и штатское правительство, занимая, где можно и где нельзя, попутно протежируя своих доверенных лиц перед Ставкой при получении военных заказов.

Как результат, инфляция, падение покупательской способности, неспособность казны оплачивать уже произведённую продукцию, принудительная безработица и далее февральский взрыв народного негодования. Однако последующие события становятся ещё более интересными именно в части использования государственных финансов. Царское правительство, ранее представляемое монстром за некомпетентность и коррупционность, оказалось собранием сдержанных тихих прохвостов по сравнению с той вакханалией, которую устроили «компетентные» экономисты и политики из Временного правительства, набираемые из «пользующихся общественным доверием лиц» до февральской закваски.

Исчезнувшие ещё во времена Горемыкина - Штюрмера из доходной части 60.6% поступления от винной монополии и казённых учреждений, разумеется, не вернулись. Более того, и невеликая толика собираемых прямых налогов рухнуло. Пытаясь спасти положение, повысили акцизы на спички, сахар, чай. Но тут же, опасаясь повторного взрыва народного недовольства в условиях падения производительности труда на 20-40%, подняли расценки для рабочих и открыли нерентабельные заводы. Популизм Временного правительства обошёлся казне дополнительно в 90 млн. рублей по вновь заработавшему Путиловскому заводу, по металлургии Урала и югу России в 1.1 млрд. и горняки Донбасса получили 240 млн., при валовой выручке в 75 млн.

Ситуацию спасали привычным образом: к июлю 1917 года наличность в обращении составила 13.92 млрд. Ручеёк полугодовалой давности заграничных заимствований превратился в реку. На этом фоне царские премьеры Трепов и Голицин, обвиняемые в развале финансов и экономики к февралю 1917, могли только поражаться, чем их денежная эмиссия в жалкие 3.5 млрд. была губительней действий профессионалов Временного правительства, сорвавших предохранительный клапан на инфляционных процессах страны. И почему закрытие заводов в феврале считалось катастрофой, а летняя остановка 20% российской промышленности и 105 тысяч безработных стало называться процессом становления новой демократической России? Июльские столкновения возникли, оказывается на основе более масштабных финансово - экономических провалов, нежели их можно насчитать при царе. С той лишь разницей, что в июле мечта Шульгина о «доступности языка пулемётов уличной толпе» оказалась воплощена в жизнь, в отличие от февраля.

Теперь попробуем проследить возможную динамику нынешних событий с учётом опыта столетней давности. Так же как и сто лет назад два основных «кита» наполнения бюджета - монополия и косвенный налог НДС. Первый источник крайне зависит от цен на нефть и газ (корреляция курса рубля и цен по некоторым оценкам составляет 80%) и нам постоянно повторяют, что нужно «слезать с нефтяной допинговой иглы». С этим не поспоришь, так же как и с тем, насколько медленно и неэффективно это делается. Но для меня в данном случае интересен иной момент: насколько можно прислушиваться к тем, кто это заявляет? Как мы уже увидели между предлагаемыми «экспертами» рецептам до февраля 1917 и их воплощением после, мягко говоря «дистанция огромного размера». Да и самих «экспертов» это воплощение смело напрочь из страны, оставив им возможность лишь вспоминать собственные промахи в мемуарах за границей.

Поэтому начнём анализ достоверности современных оценок с малого: 25-26 ноября 2016 г. либеральные экономисты прочили резкое падение цены на нефть (и соответственно рассчитываемой по ней цене на газ) вследствие того, что запланированная через несколько дней встреча ОПЕК сорвана, из-за отказа участвовать в ней Саудовской Аравии. Предлагаемый сценарий был катастрофическим: рубль просядет, инфляция, далее народное негодование, вновь Февральская революция!

Спустя несколько дней после подобных «достоверных экспертных оценок» все страны ОПЕК встретились 30 ноября в Вене. Обо всём договорились, сократили добычу, причём «неуступчивые» арабы в большей степени, чем кто-либо ещё. Куда делись «компетентные» экономисты, та самая пятая категория оппозиционеров? Они начали развивать мысль о невозможности существования в условиях западных санкций. Никто, разумеется, не спорит, что санкции тормозят нашу экономику и вредят её развитию, но почему вдруг агентство Bloomberg в начале 2017 года включило Россию в рейтинг инвестиционной популярности, имеющей максимальную привлекательность среди развивающихся стран? Аргументация, приводимая агентством интересна для темы нашего разговора: это сделано в связи со снижением в стране экономических рисков, улучшения политического климата и самое главное - независимости внутренних рынков от внешних факторов.

Да обидно, что мы не среди развитых экономик мира. В этом мы сами виноваты из-за «нефтяной иглы», но, оказывается, немаловажно выстраивать собственную экономику таким образом, чтобы держать санкционные удары противника, не обращая внимания на его сопутствующие громкие возгласы: «Сейчас тебе конец!». То есть мы получили очередное несовпадение экспертной оценки будущего с этим самым наступившим «будущим».

И вновь происшедшее никого из оппозиционных либерально-демократических экономистов не смущает, благо теперь для них важно заявлять об ошибочности действий по сдерживанию инфляционных процессов в стране, забывая свои ноябрьские опасения по поводу снижения курса рубля, при авторитетно гарантированном падении цен на нефть, но так и несостоявшемся. Господа Кудрин, Глазьев в той или иной форме теперь доказывают пользу инфляции, при включении печатного станка: для производства это послужит источником кредитования, а для населения это будет борьбой с бедностью и повышение покупательской способности за счёт увеличения зарплат и пособий.

По их мнению, неплохо бы так же девальвировать рубль процентов на 5-8%, а то и 10%, т.к. он переоценён и экспортёры несут убытки на курсе рубля. Но позвольте, в прошедшем году тот, же господин Глазьев цитировал оценку Организации экономического сотрудничества и развития, из которой он заключил, что покупательская способность одного доллара на уровне 23-25 рублей! Правда и тогда он говорил о девальвации рубля, но не выдвигал как теперь в качестве причины «переоценённость», а более честно заявлял, что это необходимо в интересах нефтяных монополистов, наполняющих бюджет, но привыкших к сытой и спокойной прибыльности валютных спекуляций.

В связи с этими рекомендациями макроэкономических действий по образцу министров финансов Временного правительства Терещенко-Шингарёва, хотелось уточнить некоторые моменты лично для себя и многих других привыкших не к «макро», а к «мини» экономике собственных кошельков.

Судя по содержимому этих кошельков, инфляция прекрасно развивается и не в тех масштабах, о каких говорят статистические данные и прогнозы. Опять простейший пример, наблюдаемый ежегодно: повышение всех тарифов на энергоносители. Это в то время как СМИ последние 2-3 года пестрят сообщениями, что председателей Региональных энергетических комиссий периодически снимают с должностей и возбуждают на них уголовные дела по статье «халатность»: за систематическое завышение тарифов, путём включения в себестоимость тарифа в прямом смысле чего угодно. Как то: семинарские обучения высшего управленческого персонала на курортах, оплату персональных самолётов, даже компенсации на погребения. Перечень бесконечен. Кстати, подобных нарушителей, обычно, осуждают условно или они подпадают под очередную амнистию, после чего трудоустраиваются в те же структуры, которым неправомерно утверждали завышенные тарифы. Пересчёта излишне уплаченных сумм для населения не проводится, всё ограничивается штрафами, накладываемыми на энергетических монополистов, в размерах намного ниже полученной незаконной прибыли. Таким образом, виновные несут исключительно моральное наказание в виде некоторой потери репутации, что, по-видимому, их никоим образом не волнует, в сравнении с полученными материальными благами.

Нынешние январские события полное тому подтверждение. Вот лишь один заурядный пример: руководитель департамента по тарифам Новосибирской области Асмодьяров объявил о повышении тарифов на холодную воду на 20%, горячую - 15, 9%, отопление - 14.9%. Причина проста: компенсация выпадающих доходов ресурсоснабжающих организаций. Проще говоря, население, поверившее предыдущим экспертным рекомендациям (вновь без экспертов не обошлось!), установило счётчики и на законном основании снизило свои коммунальные затраты. После чего руководители энергопредприятий пожелали получать старые суммы, не задумываясь о возможности социального взрыва нищающего населения, поверивших в сказочку о выгодности оплаты по счётчикам, а не по нормативам и уже оплативших их установку, опломбировку и поверку в прошедшие периоды. В понимании топ-менеджеров проблемы борьбы с бедностью, относятся к сфере действия исключительно федерального центра, а региональные власти обязаны своими решениями обеспечивать монополистам неиссякаемый источник доходов, что почему-то так услужливо и осуществляют.

Тоже инфляционное действие произведут запланированное повышение акцизов, опять-таки для наполняемости бюджета, по примеру 1917 года. Так к чему ломать копья, доказывая, что ранее анонсированную правительством инфляцию в 4% на этот год, нужно подымать до 6-7%, что бы «оздоровлять и стимулировать» производителя? Население судит об инфляционных процессах по наиболее социально болезненным удорожаниям (продукты питания, тарифы ЖКХ, топливо), а не по неким усреднениям изменениям всего ценового спектра отечественной экономики. Какой смысл в «экспертном» сожалении о снижении инфляции при изъятии за два прошедших года из наличного оборота пяти триллионов, если из Резервного фонда вливалось по два триллиона безналичных рублей на поддержку отечественного производителя и развитие импортозамещения? Что, в конце концов, на данный момент представляют собой российские промышленность и сельское хозяйство после подобной помощи?

На начало февраля 2017 г. в открытом доступе присутствовала лишь обобщающая информация о состоянии российского производства за девять месяцев предыдущего года. Судя по эти данным, совокупная прибыль отечественных предприятий, увеличилась на 20.6% в сравнении с предыдущим аналогичным периодом, что не может не радовать, если только не сделать то, что называется «копануть глубже».

Для начала вспомним, что за тот же период инфляция в рублях составляла 7.5%, и, следовательно, можно понять, что часть прибыли получена самым простым способом: повышением цен и тарифов. Но как бы, ни было, прибыль имелась. При этом собираемость налогов составила чуть более 100%, с учётом того, что 28,5% предприятий в стране убыточны. То есть нынешняя ситуация коренным образом отлична в лучшую сторону от ситуации столетней давности, когда отмечалась стабильное падение платежей в бюджет при 20% убыточности производств.

Возникает вопрос: куда вкладывалась та часть прибыли, что осталась в распоряжении предприятий? Может быть в модернизацию производства? И от теоретиков - аналитиков и от практиков - производственников только и слышно, что до 70% оборудования физически или морально устарели. Но, как оказалось, большинство руководителей не тратится на подобные изыски: затраты по этой статье в обрабатывающей промышленности уменьшились на 5%, на транспортных предприятиях на 2.1%. Если вновь вспомнить о повышении цен за счёт инфляции, то ситуация будет ещё плачевней: за меньшую сумму, да по повышенной цене явно больше не купишь. А между тем многие производства еле держатся на оборудовании конца 70-х - середины 80-х годов. Иногда достаточно выйти из строя буквально одному звену технологического цикла (например, последнему работоспособному фрезерному станку) и всё предприятие по номенклатуре, производимой на этом оборудовании, элементарно остановится.

Разумеется, есть и положительные примеры, в частности по приборостроению. Но, как известно частности не затмевают общей тенденции. Руководители предприятий в качестве основного аргумента выдвигают существование высоких банковских ставок по долгосрочным кредитам. Формально соглашусь, действительно - высокие. Тем более что большинство банков на такие цели предпочитают выдавать краткосрочные кредиты, а там процентные ставки ещё выше, а срок погашения короче.

Однако давайте задумаемся над одним фактом: за период с 1 января 2014 года по 1 февраля 2017 года в стране были лишены лицензии 267 банка, в большинстве случаев со стандартной формулировкой: «Высоко рискованная кредитная политика». Проще говоря, организации берут кредит и его не возвращают. Не будем сейчас разбираться в том, насколько это умышленно делается и присутствует в данном случае наивность сотрудников кредитного отдела или элементарный сговор с кредитополучателем. Важно другое:

1) Наивных банкиров в действительности или наивных искусственно, практически упразднили. Те, кто остались либо не действуют столь топорно, либо стали более бережливы.

2) Практически все производства, получившие отказ в кредитовании, имеют низкую репутацию не только среди банков, но и среди других предприятий.

Вот примеры самых распространённых признаков присущих подобным потенциальным получателям кредитов, которые не могут не настораживать:

- частые перерегистрации, когда активы и пассивы переводятся на другое юридическое лицо;

- исполнение текущего заказа за счёт авансового платежа последующего заказчика, рискующего оказаться «крайним» в этой цепочке без денег и товара;

- задолженности по зарплатам персоналу, по налогам, по оплате контрагентам.

И самое главное: наличие прибыльности предприятия при всех перечисленных проблемах и в то же время желание взять кредит. Как говорится: если у вас есть деньги, куда вы их тратите, накапливая проблемы? И где гарантия, что и кредит не будет потрачен так же, а ваши проблемы станут проблемами поверившего вам банка.

Так что хочется или нет, но первичную модернизацию в большинстве случаев необходимо начинать за счёт собственных средств и лишь тем доказав чистоту своих намерений, можно рассчитывать на кредитование. Однако как мы увидели, в большинстве случаев использование собственной прибыли в этом направлении только сокращается.

Можно привести весомый аргумент: зачастую, найдя инвестора проще построить высокотехнологичное новое производство, чем латать старое. Попутно создав новые рабочие места и снизив социальную напряженность, которой как мы уже заметили, накопилось немало. Опять-таки, как и во многих предыдущих вопросах, невозможно поспорить с формулировкой его постановки, интересно лишь пронаблюдать статистику воплощения этого благого начинания.

По источникам в СМИ за прошедший год предполагалось открыть в России 64 новых предприятия, при этом:

1) Среди инвесторов этих предприятий числятся десять зарубежных фирм, представляющих страны объявившие ввод санкций в отношении России, что не может не радовать: бизнес находит возможность не плестись в фарватере политических решений.

2) На территории Урала, Сибири и Алтая нашлось место только девяти заводам. По одному в Дагестане и Карачаево-Черкесии, а оставшиеся пятьдесят три сгрудились в Центральной и Приволжской России.

3) Лишь пять предприятий из этого числа имеют приблизительную численность рабочих мест в 1000 человек, в большинстве случаев этот показатель колеблется на уровне 60-300 человек (что по советским меркам более смахивает на цех, а не самостоятельный завод). Общее число вакансий оценивается в 10 тысяч, при условии того что только с начала этого года общая численность зарегистрированных безработных в стране увеличилась на 32 тысячи, достигнув 8 февраля 908 тысяч. Последняя цифра не учитывает немалого числа лиц находящихся в неоплачиваемых отпусках, а так же работающих неполную трудовую неделю.

Так что, на мой взгляд, статистика ввода новых предприятий отдаёт горечью: положительные сдвиги есть, но где и в каких масштабах? На Северном Кавказе при максимальной по стране безработице в 10.2% открыто минимальное количество предприятий. Чуть лучше положение с вводом новых производств на востоке страны, но там безработица колеблется на уровне 5.8-7.5%. Наибольшее число дополнительных рабочих мест получили регионы с наименьшей безработицей в 3.4-4.6%.

Я понимаю, что на решение создать, то или иное производство влияет масса факторов: сырьевая и энергетическая база, развитие транспортной структуры, способность региональной власти создать реальную, а не в большинстве своём случаев декларируемую заинтересованность для потенциальных инвесторов. Только столь рассудительные высказывания социальную напряженность в регионах с высоким уровнем безработицы не снизят. Там нужны рабочие места, а не глубокомысленные объяснения их отсутствия.

Далее, при нынешнем уровне безработицы в среднем на поиски подходящей работы у каждого безработного россиянина уходит до семи месяцев, в течение которых он пытается на рынке труда подобрать вакансию с достойной гарантированной оплатой в соответствии со своими навыками. И здесь приходится сталкиваться со следующими нелицеприятными фактами. Разброс средних зарплат по регионам достаточно велик: от максимума в 81 тысячу на Чукотке до минимума в 18.6 тысячи в Дагестане. Казалось, для желающих изменить свою судьбу выбор есть, однако по опросам в большинстве случаев реально выплачиваемый доход составляет 7-13 тысяч в месяц. В подобных случаях принято ссылаться на то, что это оплата низко квалифицированных работников. Но факты это объяснение ставят под сомнение.

Для начала опять статистика: зарплаты грузчиков и подсобных рабочих в строительстве составляют 15-33 тысячи, в сфере услуг и магазинах - 15-35. А на высокотехнологичном производстве ракетоносителей реальные зарплаты квалифицированных рабочих по заявлению вице-премьера правительства Дмитрия Рогозина, колеблются на уровне 10-15 тысяч. Теперь давайте вспомним, многочисленные заявления руководителей промышленных предприятий, что они всячески готовы сотрудничать с техническими ВУЗами в плане подготовке на их базе инженерных работников, способных трудится на современном импортном станочном оборудовании. Иными словами, на рабочие вакансии уже сейчас на модернизируемые производства требуются специалисты инженерного уровня для заполнения рабочих вакансий. При этом потенциальные работодатели готовы платить им ниже, чем грузчикам в иных отраслях. А службы занятости и заводские кадровики при такой постановке дела вздыхают о привередливости соискателей.

Есть и второй немаловажный аспект: возможность карьерного роста. Любой мало-мальски обладающий амбициями человек желает хотя бы к пенсионному возрасту подняться на несколько ступенек в своей карьере, в плане самоуважения и уважения окружающих. Да те же кадровики обожают задавать соискателям вопрос: «Ваши достижения, ваши стремления?»

Давайте вспомним систему «социальных лифтов» советского периода. Существовали определённые правила для всех, соблюдая которые человек мог занять более высокое положение: учись, будь активным в работе и общественно-политической жизни, желательно вступление в партию.

Ныне как мы видим ни уровень образования, ни успехи в работе не гарантируют тебе не только карьерного роста, но даже и материальной обеспеченности. Это происходит по всё той же ранее озвученной причине - верхушка руководства в большинстве госструктур, в том числе и производственных, это закостенелое клановое образование, защищающее своё сытое спокойное состояние от возможных реформаций при проникновении квалифицированных специалистов с нижних кадровых ступеней.

Такое состояние дел имеет не только отрицательный социальный эффект, в виде недовольства не имеющих жизненных перспектив большинства работников, но и стагнацию экономического развития многих промышленных отраслей. Посудите сами: зачем выкладываться сверх меры, если результат твоего труда присваивает узкая группа лиц, даже не являющаяся собственниками производства? Зачем специалисту готовить полноценную себе замену из молодёжи, если он точно знает, что уходить ему некуда, что он позднее просто будет уволен при очередной «оптимизации», чтобы освободить место более молодому напарнику, который, скорее всего так же состарится на этой должности.

В результате «секреты мастерства» утаивают, нюансы технологий скрывают, искусственно создавая собственную необходимость. Большинство специалистов, не имея перспектив карьерного роста или реального материального поощрения согласны «волочь воз» и далее, но не более того. О какой модернизации, инновационных процессах, повышении производительности труда зачастую можно говорить в данной ситуации? Руководители сыты за счёт привилегий вне зависимости от состояния производства, а подчинённые незначительно поощряемы вне зависимости от собственных достижений.

Поэтому давайте не будем скатываться в эйфорию от перспектив по открытию новых «инновационных» производств. Эта капля в море даже не снижает социальную напряжённость именно там, где она наиболее востребована. Она лишь поддерживает в регионах близких к столице всё тот же уровень «соизмерения выгод и потерь от протестов», упоминаемый в начале.

Создавая вольно или невольно подобный защитный пояс вокруг столицы от возможности возмущений, нужно учитывать, что тем самым толкаем остальное население страны пусть и не к бунту, а к вынужденной трудовой миграции. Получаем замкнутый порочный круг: постоянно увеличиваем запустение большей части России, покидаемой жителями, при бесконечно возрастающей необходимости решения социальных вопросов на меньшей части территорий, из-за прибывающих искателей лучшей доли.

Наибольший удар получают сельские местности. Региональные СМИ Алтая, Сибири пестрят репортажами о заброшенных деревнях. Причём зачастую речь идёт не о зарастающих бурьяном покосившихся избах, а о целых улицах покинутых добротных домов, с наличием мебели и бытовой техники. Всё это люди бросали, не имея возможности забрать из-за отсутствия транспорта, дорог и самое главное чёткого понимания, где и на каких условиях, они устроятся жить, в том числе и с детьми. Главным отличием нынешнего исхода из деревень (например, от бегства крестьянства на стройки в период коллективизации), является то, что брошенное имущество не разворовывают. Потенциальные мародёры уехали в числе первых.

Прирост населения во многих зауральских регионах держится только за счёт русских мигрантов из Казахстана, на время задержавшихся, на этих территориях, чтобы оформить гражданство, осмотреться и двинуть по проторенным путям вслед за местным населением.

То есть если для крестьянства 1916-1917 гг. основным жизненным вопросом было получение собственного надела, достаточного для кормления и развития, то ныне большинство крестьян не имеют возможности самостоятельно обрабатывать землю и в лучшем случае сдают её в аренду, а в худшем - забрасывают. Согласно прошлогодней сельскохозяйственной переписи количество самостоятельных крестьянских хозяйств за последние десять лет уменьшилось на 110 тысяч. Одновременно произошло и сокращение количества аграрных предприятий на 39%, оставивших без работы наёмных сельских жителей. Подтверждением массовости этого процесса даже без всякой статистики может служить появившиеся обсуждения необходимости изъятия необрабатываемых земель у владельцев. Хотя непонятно кто в отличие от ситуации столетней давности сможет массово воспользоваться ею.

Я умышленно использовал слово «массово», т.к. за последние годы произошли структурные сдвиги от ранее широко пропагандируемых крестьянско-фермерских хозяйств к единичным крупным агрохолдингам, имеющим возможность внедрения передовых технологий и способных наполнить полки в супермаркетах. Именно им идёт практически вся широко разрекламированная господдержка, вследствие того, что крупные фирмы всегда обладают большими возможностями в юридическом оформлении необходимой конкурсной документации и выходами на местных чиновников, от которых зависит принятие решения.

В 1916 году разорению мелких сельхозпроизводителей способствовало установление твёрдых (фиксированных закупочных) цен, фактически обесценивающих труд крестьян и не дававших возможности приобретать первоначально вздорожавшие промышленные товары, а затем и ставшие дефицитными. В нынешней ситуации главным могильщиком аграриев стало изменение технологических процессов в пищевой перерабатывающей промышленности: введение заменителей и добавок. В результате проще стало заменять традиционную продукцию животноводства мясо и молоко на сою и растительные жиры, причём даже зачастую не российского производства.

Давно свершившийся переход текстильной и швейной промышленности с бытовавших ранее натуральных материалов на синтетические, опять в большинстве случаев импортного производства, почти похоронили производство льна и кожи. Производство меховых изделий приобрело иной характер: массовый охотничий промысел сменился продукцией от нескольких звероферм, большая часть которой уходит на пушных аукционах за границу и готовые изделия возвращается к нам же. То есть, как и во многих иных подобных случаях, Россия поставляет в основном более дешевое аграрное сырьё, практически не занимаясь его переработкой.

Таким образом, рыночные отношения, на которые вначале 90-х уповали как на панацею, способную за счёт конкуренции товаропроизводителей залатать все огрехи планового советского сельского хозяйства, в очередной раз подтвердили уже известную по западноевропейскому сельскому хозяйству истину: при развитой логистике, проще привести, чем произвести.

Поэтому агрохолдинги, как отдельные оазисы финансового благоденствия на общероссийских просторах забрасываемых сельхозугодий, также как дореволюционные помещичьи хозяйства, которые основывались на труде небольшого числа наёмных работников - батраков, неспособны обеспечить всеобщую занятость сельского населения и тем самым снижать социальную напряжённость. А перемещающееся не от хорошей жизни в промышленные центры сельское население сталкивается и там с не меньшими трудностями в плане занятости и оплаты труда, как это уже упоминалось в той части статьи, где говорилось о проблемах производства.

Подводя итоги можно сделать следующие выводы:

1) Несмотря на явные социальные проблемы в современном обществе, радикального взрыва народного недовольства при текущем положении дел ожидать не приходится. В стране нет реальной организованной оппозиции, способной выдвинуть действенную программу преобразований и повести за собой недовольных к захвату власти. Максимум на что они способны, так это при денежных вливаниях из-за рубежа организовать локальные кратковременные уличные беспорядки.

Та часть оппозиционеров, которая предлагает якобы альтернативу экономическим действиям правительства, фактически является его зеркальным отражением. В этом сказывается единство профессиональной подготовки и долговременная совместная работа в администрации президента и правительстве тех и других представителей. Это люди, привыкшие к одним и тем же простейшим решениям, приносящим скоротечные достижения. Так, например, министр сельского хозяйства Ткачёв из-за снижения валютной выручки агрохолдингов солидарен с теми оппозиционными экономистами, кому претит укрепление рубля и низкая инфляция. Но в этом случае можно напомнить на примере 1917 года, что лёгкие решения в макроэкономике чаще всего имеют сложные последствия в обществе.

2) Президент и часть правительства будут сохранять и далее высокий уровень доверия в силу того, что большая часть народа за прошедшие годы получило некоторую стабильность, пусть в материальном плане и затруднённую. Для многих более приемлема политика медленного поступательного движения или даже стагнации, чем резкие повороты и скачки 90-х годов.

3) Последующая мирная динамика общества и экономики страны возможно лишь при устранении власти клановой бюрократии в госструктурах и госпредприятиях. Без этого любые действия по борьбе с коррупцией, бедностью, попытки проводить масштабную модернизацию в промышленности, импортозамещения будут иметь лишь частичный успех, не сопоставимый с выделяемыми финансовыми ресурсами. Это тот случай, когда принято говорить о полученном результате, что гора родила мышь.

Таким образом, правительство для проведения «революции сверху» имеет явный запас времени, если не произойдёт нечто экстраординарное. Ограничение здесь может накладывать только опасность затягивания решения проблемы с устранением клановой бюрократии до того времени, пока иссякнут доступные финансовые средства и без денежных вливаний сценарий пойдёт по пути столетней давности, при чём скорее всего уже после Февральскому.

Устранить негативное воздействие клановой бюрократии, не прибегая к радикальным мерам сталинской эпохи можно путём:

1) Введения персональной административной ответственности (вплоть до увольнения, брань как говорится на вороту не виснет) руководителей госпредприятий, администраций регионов и т.д. за криминальные действия их ближайшего окружения. Даже в случае недоказанности их совместного участия в противоправных действиях, пора наказывать руководство, за их вполне осмысленный выбор к себе в подчинение знакомых и родственников, обладающих явным корыстолюбием.

2) Возврата к строгому нормированию статей формирующих себестоимость продукции, путём запрета раздувания статьи «непроизводственные затраты» за счёт зарплат и премий управленческого персонала, всевозможных консультационных и экспертных услуг сторонних псевдоинжиниринговых фирм, проведения бизнес - семинаров и тому подобных мероприятий. Подчёркиваю, речь не идёт о полном запрете подобных вещей, главное остановить ценовую вакханалию, оплачиваемую бюджетными средствами по целевым программам поддержки. Государство вправе выделяя финансовые средства, диктовать правила их использования.

3) Законодательного запрета на участие в тендерах и конкурсных поставках товаров и оборудования организаций, не имеющих собственной производственной базы или не производящих предлагаемый на конкурс товар (услугу). Тем самым отсечь всевозможных посредников, дающих «законное» основание в повышении цен и создании «бумажной» прибыльности.

4) Лишением клановой бюрократии возможности удовлетворения собственных амбиций и внешне показного статуса путём приобретения за госсчёт дорогостоящих служебных автомобилей, меблировки и ремонтов кабинетов, при каждой смене руководства. Для этого достаточно ввести временные нормативы на износ и чёткие ограничения в ценовом и опционном описании товара заявляемого госструктурой к закупке на тендерных площадках.

5) Существующие положения о материальной помощи для трудовых коллективов, равно как и получения беспроцентных ссуд и тому подобное не должны распространяться на высшее руководство, прикрывающей начисление самим себе многотысячных выплат, копеечной помощью остальным сотрудникам. Так же как и не должно существовать отдельных положений о материальной помощи для руководителей. При действующих уровнях зарплат руководства госструктур, смешно говорить об их материальной зависимости от каких либо видов социальной поддержки.

Выполнение первых трёх требований приведёт к снижению действующих цен, получаемых сейчас во многом путём «бумажных» накруток. Далее, совокупное выполнение всех этих требований не даст клановой бюрократии, козыряя в налоговых декларациях старенькими «Жигулями» в гаражах и внешне невысокими официальными зарплатами, годами с удобством передвигаться на казённых авто, стоимостью несколько миллионов рублей и пользоваться бюджетными средствами всласть. Эффективнее лишить бюрократа возможности злоупотреблять, чем бесконечно призывать его к скромности.

Таким образом, для тех из руководителей госструктур, кто привык жить в достатке за счёт казны и подчинённых, при перекрытии этих в настоящий момент самому себе назначаемых «источников благоденствия», возникнет несколько альтернативных решений.

Вариант первый. Такие лица будут уходить на новое место работы, оставляя без поддержки членов своего клана или уводя их с собой. Тем самым нижестоящие сотрудники могут получить возможность карьерного роста, но уже не на принципах приверженности местной клановой бюрократии, а по деловым качествам. Те, кто попытается воссоздать разрушенную клановую структуру, столкнуться с той же проблемой, что и ушедшие предшественники - сумма получаемых материальных благ ниже амбиций, а требования к занимаемым должностям выше имеющихся организаторских способностей и вновь будут отсеиваться. Заработают социальные лифты, и повысятся выплаты всем категориям работников хотя бы в части организаций, при тех же объёмах финансирования.

Вариант второй. Клановая бюрократия, потеряв законные источники материального удовлетворения за счёт бюджета, оставшись исключительно на фиксированном достаточно высоком окладе, может сосредоточиться на коррупции или явном расхищении. Это уже будет являться исключительно сферой действия правоохранительных органов. С той лишь разницей, что желающих занять высвобождающиеся должности с коростными целями поубавится: не все готовы рисковать перед законом, а чаще довольствуются просто действующими привилегиями. Отсутствие последних снизит привлекательность высвобождающихся должностей для явных корыстолюбцев.

Вариант третий. Он наиболее возможен в сферах культуры, образования, здравоохранения и тому подобных мало финансируемых госструктурах. Масштабы привилегий здесь не велики, потеряв их клановая бюрократия вряд ли устремится в поисках более сытых мест, рассчитывая сохранить хоть что-то, вместо того чтобы терять всё. В данном случае социальные лифты не сработают, но, по крайней мере, произойдёт перераспределение бюджетных средств в пользу низкооплачиваемых сотрудников, опять таки без дополнительного увеличения его объёмов.

Необходимо отходить от хаотичного показушного принципа поощрения отдельной личной инициативы, к сочетанию возможности карьерного роста и размера достойных заработных плат для всех категорий работников, а не узкого круга особ приближённых к руководителям. Без этого низовые категории работников будут оставаться равнодушными наблюдателями с малой инициативностью и производительностью труда при любых реформах, т.е. существующее положение дел можно выразить афоризмом советских времён: «Им предложили шире размахнуться в прежних рамках, но они остались глухи к мудрым призывам руководства».

Прудцких Виталий Артурович, инженер, Омск