Ко дню памяти (22 февраля (7 марта) 1898 г.) великого русского патриота-труженика, неутомимого собирателя, хранителя и исследователя славянской (а особенно русской) народной старины и песнотворчества, большого знатока множества языков, в том числе древних, фольклориста-подвижника, филолога, историка, источниковеда, архивиста, этнографа, музыковеда, общественного деятеля Петра Алексеевича Безсонова (1827-1898) (См. подробнее о нем: «...Откуда возьмем, если бросим и загубим взятое?») мы переиздаем его «Заметку» из сборника «Песни собранные П.В.Киреевским». (Вып. 8.)
Публикацию (в сокращении) специально для Русской Народной Линии (по первому изданию: Безсонов П.А. Заметка // Песни, собранные П.В.Киреевским. Вып. 8. - М., 1870. - С. I-LXXXV) подготовил профессор А. Д. Каплин. Орфография приближена к современной. Деление на части и названия - составителя.
+ + +
«Песни собранные П.В. Киреевским».
Вып. 8.
Заметка.
В 1869 году продолжалось печатанием собрание песней былевых и исторических, именно 8-й их выпуск. «Если появление его несколько задержалось, виною того неожиданное богатство содержания. Выпуск весь посвящен лицу и эпохе Петра I-го.
В нашей литературе, в действующих доселе руководствах русской словесности и исторических хрестоматиях утвердилось господствующее мнение, подкреплявшее себя разными соображениями, что Петр Великий не оставил по себе никакого почти следа и отклика в песнотворчестве народном; точно, самый сборник П. В. Киреевского представлял тому лишь несколько образцов: но, благодаря вкладам других собирателей[1], редакций издания удалось достигнуть до цифры почти двух сот номеров, и все они дают более или менее живую картину - и высокого лица, и обстоятельств его времени, притом, чтό особенно замечательно, в выражениях искреннего сочувствия к истинному смыслу великих событий той эпохи. - Дело потребовало усиленного труда и напряженных разысканий: за то, надеемся, оно восполнит значительный пробел в нашей науке и литературе, с точки зрения совершенно уже беспристрастной и неподдельной, одним словом народной[2].
Песнотворчество народное следует шаг в шаг почти за всеми важнейшими действиями и событиями жизни великого государя, от минуты рождения его до последнего дыхания: величавый образ носится всюду, даже в тех былевых песнях, которые единственно лишь современны своим происхождением и касаются случаев как будто посторонних; и здесь, если не действует он, то он присутствует, как зерцало, перед коим совершается действие, как дух и характер, вызов к творчеству и средоточие фантазии.-
Есть много образцов, где, по народному представлению, дела решались даже менее личностью Петра, чем было в действительности, гораздо более героями другого имени и образа: но и эти герои - люди, окружавшие царя, его близкие. Это граф Борис Петрович Шереметев, атаман Флор Миняевич, Долгорукий, Голицын, Семен Палий, и меньшие Рычков, Ефремов, даже безъимянные драгун, донской козак, темничный добрый молодец, крестьянин: имена, в народе любимые, образы, творчеством взлелеянные. -
Враги, недоброжелатели Петру, - враги народу по смыслу его песней: старший Голицын, Некрасов, Маныцкой, шведский король, шведская королевна-девица, майор земли шведской, Шлиппенбах, Мазепа, азовский паша, турецкий султан. -
Приближенные, испытавшие справедливое безучастие или прямое отвращение народа, но столь же явно обличенные самим государем, Меншиков и Гагарин нарочито выделяются из общего состава и связи былин: творчество намеренно выгораживает из вины их непричастного Петра. -
Там, где в спорном деле колеблется сочувствие народа, как бы не зная, на чью сторону склониться, стрелецкий атаманушка и большой боярин сами, выразительными словами, решают участь свою, сами послушно подчиняют себя роковому приговору, в виду несостоятельности прежних условий, в виду новых требований жизни; Евдокия Федоровна не пеняет, не жалуется, не ищет перерешения судьбе своей, отвергает возврат из кельи, молится за далекого супруга и - «спасается». -
Есть особый прием песней петровских, почти неизвестный дотоле прежнему нашему творчеству: оценка этому приему должна быть в самой области творческой, но нельзя также не видеть в нем прямого отношения к действительности внешней, к истории положительной. Именно, казни стрельцов сопровождаются великодушным прощением пытанного мόлодца, во всем виновного, во всем сознавшегося, во всем помилованного. Отверженное - ибо позднее - предложение жертв и услуг старого войска, укрощенная притязательность и сбитая надменность любимца Царевны выводят за собою смелую борьбу и откровенное слово драгуна, одобренного и пожалованного. Гроза на донцов, стоны и жалобы Дона, отчаяние беглецов, бросающих родину, - разрешаются любовным образом властителя, терпеливо слушающего нарекания заключенных, свобождающего их, протянувшего им, тому, или другому, руку помощи и пощады. «Выкатается ли он в золотой карете», жадно ли «желает себе бою да драки», - он же ходит-гуляет по просту между простым народом, «в одной сорочке без пояса, в одних чулочках без чоботов». С самых первых лет его, юноша, за похвалу и гордость гибнущий на чужой стороне, в переправах опасных, сын, отшатнувшийся отца-матери, рода-племени, не слышит проклятий отчизны, им покинутой: ему во след посылаются сожаления, к нему несутся вопли - «воротись, позабыл ты два друга сердечные, два товарища надейные», и, опутанный коварной сетью чужеземной королевны, царь вывозится на святую Русь спасающим крестьянином.
Одно из самых тяжелых дел и воспоминаний для народа чорного, «рытьё каналов» приходится однако же в средине между отрадными событиями и очертаниями. При раздраженном Некрасове - многие лета усердный Флор, из-за ядовитого Мазепы вырастает в цветущих красках удалой Краснощоков, даже из-за могилы возвещается непрерывная жизнь: когда гробовая доска прикрыла собой, казалось, все русские надежды, и тогда зовет творческое слово - «Встань, погляди на Россию свою, ждет тебя войско, как живого военачальника!»
Так, в сем же порядке следуют у нас самые былины: но то не намеренный подбор для печати, - он отвечает ходу событий, естественному току летосчисления. В полном согласии с условиями творчества, но кроме них и даже глубже их, и первоначальнее, - здесь прямое отношение к жизни действительной, здесь историческое самосознание народа. Не утаено зло, не молчат упреки, - громко говорит прощение; не беззаветная снисходительность прощения, - явное оправдание; не пристрастное оправдание, - спокойное созерцание исторической правды; не холодная правда, - теплое сочувствие; не бессознательное расположение чувства, - сознание истинного смысла и величия событий; - не одно настоящее, схваченное образом творчества в данную минуту, - прозрение будущего, зреющих плодов истории; не одна быль народного творчества, - сама История в народном сознании, представлений, образе.
Не раз говорили мы и всякий мыслящий исследователь хорошо понимает, что быль народного творчества и былина в нем по были сложившаяся - совсем не то, что событие действительности и внешняя, положительная история, а тем менее история политическая, а еще менее историческая наука или наука истории.
История Петра остается сама собою, при всем народном творчестве об нем: наши исторические воззрения могут пребывать неприкосновенными, наши взгляды и сложившиеся убеждения не склоняются и не преломляются сложенною песней; приговор наш, даже неблагоприятный, сохраняет право на всю свою силу; наше сочувствие, несочувствие и безучастие не условливаются заявлением былины; мы в состоянии признать заблуждение самого творческого воззрения. Но никому нет права - не признавать сего воззрения, нет справедливости - отзываться об нем неведением, с той минуты, как стало оно известно, слышано и записано из уст народа в творческом слове, собрано и общедоступно в печати.
История, повествуемая в народном творчестве, есть история внутренняя, история - внутри народного сознания; Быль его - событие жизни внутренней; Былина - повесть о сем событии, выносимая на свет Божий и облеченная словом творческим. Тем не менее, творчество былевое, кипящее силами народного сердца, питающееся переливами внутренней жизни, обращено лицом к событию всякой, и самой внешней, истории: рост истории внешней, положительной и даже политической, привлекает к себе внутреннее внимание из среды народа, возбуждает образ, вызывает творческое слово, воспринимается творчеством, отражается в нем; по мере роста внешней действительности и положительной истории, она усваивается в родство и сродняется при посредстве творчества; ее дело, ее событие постепенно становится народу: своим собственным, кровным.
При выходе на поприще истории внешней, народ по ее событиям мотивирует рассказ событий своих внутренних, или, чтό то же, времен доисторических; силы, нажитые в ту пору, когда слагался сам народ, приносятся в краски новым образам начавшейся исторической действительности; эпос входит первым словом в летопись, первая летопись повествует по эпическим воззрениям; былина сопровождаете историю, история находит в ней творческий себе образ народный.
Тот же, всегда неизменный, основной и коренной деятель всякой истории, равно и внутренней, и внешней положительной, народ не скоро, но не менее решительно, начинает в известные эпохи различать и эту внутреннюю, и эту внешнюю жизнь свою, признавать себя средоточием той и другой, совмещать их сознательно, усматривать и допускать по праву двойство существования своего, жить той и другой стороною в едином существе своем. В сей-то постепенности и последовательности развития вся тайна перехода народа в нацию, народности в национальность, - понятия, не всегда еще и не всеми у нас различаемые, - жизни народной в государственную, истории бытовой в гражданскую, политическую.
Здесь же разгадка тому: как эпос постепенно зреет до исторической повести, история делается народной былью; как внутренний, эпический элемент преображается в исторический, историческое, как будто в свою пору чуждое и внешнее, претворяется в собственность существа народного; как это тело, при всем видимом отличии от души, со временем сознается единым существом с нею, звук голоса является словом души, природа раскрывается в свободе исторического развития, свободная история совершается по законам природы.
Тут и с начала не было борьбы и противоположности: были только степени, последовательность предшествующего и наступившего; двойство отзывалось лишь сознанию на его первобытной ступени; единство творится им же в завершение поприща жизни народной.
Не все предшествующее, то есть в настоящем случае внутреннее, доисторическое, природное, эпическое и еще шире - народное, есть непременный закон, исключительная роковая необходимость для всего последующего: тогда начало, не имеющее других прав кроме начала, стеснило бы свободу последующего, внешнего и положительного, исторического, национального развития; не все последующее есть непременный, единственно возможный ответ на задатки основные: тогда узаконилось бы действие исторических случайностей и обстоятельств, тогда - вместо свободы всякий произвол посягал бы на естество и природу.
Тем не менее, в жизни есть период, есть срок личному бытию известного организма. После одностороннего развития разных сторон, настает своя пора и цельному существу, и завершению бытия в полноте возможной, и даже неизбежному, обратному разложению.
Не всякий проживет, как бы должен прожить, долг остается неоплаченным на каждом и уносится с ним в могилу: но, так ли, не так ли, хорошо или худо, только известные периоды и в известной степени проживает до конца человек, семья его, общество, целый народ, нация, государство. Расценка доблести их и недостаткам, успеху и ошибкам, достоинству и заблуждениям, добру и злу - завещается как задача для решения преемников общей жизни, потомства.
Былевое творчество, наше русское, в уцелевших памятниках и потому на глазах наших, вынесло с собою и в себе все силы, образы, предания, приемы и готовый язык свой из эпохи слагавшегося народа, эпохи до-исторической, в тесном и собственном смысле народной. С первых же шагов своего развития, по ступеням последовательным, оно явилось и потому именовано киевским, Владимировым, богатырским, новгородским, княжеским, суздальским, московским; в московском оно предстало нам как былевое-историческое, с историческим пошибом былины, с былевым характером воспетой истории: былины петровские по преимуществу исторические, это вернее даже не былины в смысле прежнем, тесном и собственном, это исторические песни.
Движение жизни тем не кончилось: мы еще увидим после Петра, как постепенно в творчестве стерлись и замерли черты самой истории, как история потеряла себе выражение в творческом народном слове, как наступила пора одних лишь повторений и воспоминаний, как изсякли силы для всякого нового создания творческого в прежнем роде, былевом ли чисто, историческом ли всецело.
Мало и этого: искаженные песни исторические увидали рядом с собою ослабевшие песни былевые, - те, кои потеряли всякое соотношение с историей и восполнили историческую убыль сугубым обилием безотносительных приемов эпических, в песнях безъимянных и молодецких.
И этим еще не завершилось: и они, песни безъимянные, остались в одной памяти для повторения, с силою воспроизведения, но без мощи производительной, с уделом замереть в песнях так называемых «лирических» или «женских», в той среде, в той широкой области сил и начал внутренних, из которой некогда вырос и в которую возвращается организм, уже не для новой жизни, а чтоб дожить здесь остаток бытия своего и передать новым будущим народам разложившиеся свои образы, расплывшиеся очертания, как элементы и стихии.
Здесь ли, в неотвратимом, постепенном умирании, конец творчеству устному, народному? Да, оно будет отселе изучаться по памятникам, собранным и записанным для истории - как науки. Конец ли здесь всякому творчеству? Сохрани Бог: начало и простор искусству личному, поэзии письменной, художественному слову в печати, чтобы, прошедши искус воспитания и опыт образцов народных, подняться также до самостоятельного творчества; и дай Бог быть преемнику, в его деле, таким же творцом и столь же народным вторично, каким успел себя явить народ наш в произведениях устных первоначально. Нация, государство, а быть может даже национальное государство - надолго обеспечат еще пригодную среду для успехов развития сего рода в грядущем[3].
[1]См. об них ниже.
[2]Отчет Общества Л. Р. Словесности за 1869-й год, читанный в годичном публичном заседании 18-го января 1870 года.
[3]Подробности о сих вопросах изложены нами в публичных Чтениях об истории Русского народного творчества, 1869 года, которые надеемся скоро предложить в печати, если начало их не задержится еще долее обстоятельствами.
