«Не помню момента своего существования, когда я не знал бы Церкви, не знал Бога...»

От редакции РНЛ. Продолжаем публикацию цикла бесед с архипастырями Русской Православной Церкви. Сегодня предлагаем читателям беседу с архиепископом Элистинским и Калмыцким Юстинианом. Благодарим нашего постоянного автора Алексея Александровича Федотова за проделанный труд.

***

Жизненный путь архиепископа Элистинского и Калмыцкого Юстиниана - это уникальный путь человека в Церкви - он студентом ходил в храм, когда это запрещалось, был иподиаконом архиепископа Амвросия, после университета поступил в семинарию, его оттуда забрали в армию, отслужив, очно окончил семинарию. Получил магистерскую степень на богословском факультете в Румынии. Служил в Твери, стал епископом и служил в Молдавии, Приднестровье, США, теперь Калмыкия...

Опыт прихожанина, иподиакона, священника, архиерея помноженный на опыт архипастырского служения в сложнейших местах - непризнанной республике, Соединенных Штатах; опыт жизни в Церкви в разные годы и знание изнутри исключительно острых проблем советской и постсоветской реальности - все это настолько впечатляло, что я просто не мог не сказать Владыке, что его знаниями нужно поделиться с широкой читательской аудиторией. Итогом наших бесед стала книга «По тропе воспоминаний», вышедшая в этом году к 20-летию архипастырского служения архиепископа Юстиниана.

В данной публикации Вашему вниманию предлагается беседа, посвященная детству и юности Владыки.

Владыка, детство - особый период в жизни человека, когда он наиболее чувствителен к воздействию духовного мира. Как сказал Христос Спаситель «если не будете как дети, то не сможете войти в Царство Небесное». Острое ощущение причастности к иной реальности бывает нередко и у детей, не получающих никакого религиозного воспитания. Но с годами все это забывается, начинает казаться глупыми фантазиями. А у Вас в памяти остались какие-то детские религиозные впечатления?

Из того, что я помню - а сколько мне тогда было трудно сейчас сказать: четыре, пять лет - то, что осталось у меня в памяти это хождение в храм на родине - в Троицкую церковь. И запомнился момент, как я сейчас понимаю, где-то середины литургии. Храм был полон людей, горящие свечи, лампады, паникадило, и вот это в моей памяти с детства сохранилось очень хорошо, просто зримо вижу и сейчас как картинку. Думается, что вот самое первое мое воспоминание, связанное с религиозными переживаниями.

Помню, как я был поражен словами молитвы Господней «Отче наш»: «И остави нам долги наши, якоже и мы оставляем должником нашим». Почему-то мое детское сознание настолько всколыхнули эти слова, что, оказывается, нужно прощать другого, чтобы тебя простил Бог. И открыв для себя эту истину, я с книжкой в руке перебегал от одного члена семьи к другому и с горящими глазенками спрашивал: «Вы понимаете, что нужно прощать других людей, а то Бог не простит нас? Понимаете, что от того любим ли мы других, зависит, будет нас Бог любить или нет?»

Вы воспитывались в верующей семье?

Я не помню момента своего существования, когда я не знал бы Церкви, не знал Бога. Для меня это было очень естественным, за что я благодарен мудрости своих родителей, доверивших мое духовное воспитание бабушке с дедом. Я с благодарностью к ним отношусь, и поражаюсь насколько они простые крестьяне, родившиеся в нынешней Липецкой области, были мудры. Не обладали специальным педагогическим образованием, но сумели в те сложные годы самое главное мне передать - свое живое чувство отношения к Богу.

Научение - момент вторичный. Сначала я увидел, почувствовал то, как они относятся к молитве, к Церкви, как переживают Бога в своей жизни. И естественно это было для меня примером, я как маленький камертончик начал звучать в тоне верующих душ этих замечательных людей, переживших трудные времена раскулачивания, попытки убежать в большой город - в Москву, Подмосковье, как-то там закрепиться.

Дед пережил сложный период, будучи в плену во время Великой Отечественной войны. Бабушка сохраняла веру, и она была известна как верующий человек в своем окружении, не скрывала этого. Вызвала однажды этим грубое вторжение местного работника милиции, который просто бесцеремонно вошел в комнату в бараке, где они жили, забрал со стола Евангелие, молитвослов. Хотя бабушка и просила: отдай, соседки умоляли оставить ее в покое. А сколько человек по его доносам было уже арестовано...

То есть они прошли трудную школу выживания, но сохранили верность Богу и Церкви. И вот в этой среде, наверное, было очень естественно для меня унаследовать их отношение к святыне, их веру.

Мне в свое время было очень интересно разговаривать с самыми разными церковными людьми - через это я узнавал особенности церковной жизни в Советском Союзе, так как доступной для обычного молодого человека религиозной литературы в то время не было практически никакой. У нас с Вами, наверное, десятки общих знакомых в Ивановской области, многих из которых уже нет в живых еще из «той» эпохи. Что, на Ваш взгляд, их отличает от современных священнослужителей и прихожан?

Алексей Александрович, вопрос большой. Но сразу отмечу, что я думаю, что принципиально ничем не может отличаться верующий, который жил и тысячи лет назад и сейчас. Ведь человек по своим важнейшим качествам, способностям один и тот же. Во все времена в нем заложено чувство неудовлетворенности от своей земной жизни. Есть заложенная жажда общения с Богом. Поэтому мне думается, что верующий человек спокойно понимает верующих людей из любой страны. Он может не говорить на их языке, но он может видеть, чувствовать их душу, их стремление угодить Богу. И верующий человек может также спокойно понять религиозные чаяния людей, живших в древности. Отношение человека к Богу относится к таким фундаментальным основам человеческого бытия, которые не менялись со временем. Могут меняться формы, та или иная степень приобщения к истине, но внутренняя потребность человека в Боге она всегда была, есть и будет.

Если говорить о сравнении верующих людей тридцати-сорока летней давности с нынешними верующими - есть, конечно, нечто, что их различает. Как часто было в жизни Церкви мы сейчас проходим через время, когда нет пока еще внешнего давления на Церковь, на религиозную жизнь, как общества, так и отдельно взятого человека. За то, что ты окрестил ребенка, повенчался тебя, не лишают каких-то социальных благ. Ты можешь поступать сегодня в вуз без того, что ты комсомолец, а раньше это было практически невозможно. Особенно на гуманитарные направления подготовки. И вот такая свобода она сегодня многими мыслится как нечто само собой разумеющееся, и не закаливает чувства верности человека по отношению к Богу, по отношению к Церкви. Хотя в последние годы мы видим, как начинает ополчаться вражеская сторона на Церковь, выискивая какие-то негативные стороны жизни священнослужителей, давить на больное, порой превратно истолковывать что-то. Вот-вот мы с вами приблизимся к тому, что церковную веру, воцерковленность нужно будет отстаивать. Не просто некую аморфную веру в некоего аморфного бога, а истину Православия, церковность скоро придется отстаивать перенесением скорбей. Будут выкладываться факты из жизни отдельных священнослужителей, с целью показать недостоинство, безверие духовенства, его ненужность, ненужность и самой Церкви. Будет со временем все больше и больше осложняться ситуация, но это нормально.

Может быть, какие-то моменты из детства Вам еще запомнились?

Сейчас, приезжая на родину, я слушаю рассказы тех моих земляков, с которыми я был в одной группе в детском саду. Некоторых, к сожалению, уже нет в живых. А некоторые вспоминают, я и сам это хорошо помню, как я стал в песочнице что-то строить. Это привлекло внимание воспитательницы, которая спросила: «Что ты строишь?» А это было после моего посещения Троице-Сергиевой Лавры. И я ответил: «Монастырь». «Какой монастырь? Сейчас нет монастырей!» «Нет, есть! Я знаю, я там был!» Чем поверг, конечно, воспитательницу в изумление и, наверное, в ужас: как ребенок в первой половине шестидесятых годов говорит, что строит монастырь?

Владыка, советская школа - очень сложное место для верующего ученика. В ее арсенале было много способов для того, чтобы заставить его изменить свои убеждения. Пришлось ли Вам с этим столкнуться?

Я это чувствовал на себе. По отношению к ребенку, что можно было сделать? Отобрать у родителей и отправить в детский дом? Но все-таки это были шестидесятые-семидесятые годы, не то время. Но ощущение своей инаковости, оно само по себе было для детской психики тяжелой и ответственной ношей. Я понимал, что во всем классе и во всей школе я единственный в такой степени приобщен к церковной жизни, знал о Боге и о Церкви столько, сколько не знали мои сверстники. И мои сверстники знали обо мне, что я таков. Поэтому, когда отдельные какие-то всплески словесного негатива возникали по отношению ко мне, то они были общей частью атмосферы негатива по отношению к верующим, в которой я жил. Например, директор восьмилетней школы мне прямо говорил о том, что на областном собрании директоров школ ему было поставлено на вид, что в его школе есть верующий ученик, который регулярно ходит в храм, и что ему было из-за этого стыдно. Он говорил мне, подростку тринадцати-четырнадцатилетнему с каким-то визгом, криком. А потом на уроках старался, по своему даже неумно, не скрывая снизить мне оценки по физике, по черчению, преподавателем, которых он был. И мне было очень обидно, что он старается меня обидеть этими несправедливо заниженными оценками.

Владыка, какими были Ваши первые церковные послушания?

Иподиаконствовать в те годы было непросто. Естественно моим желанием было стать иподиаконом как можно скорее, но получилось так, что сначала я приобщился к тому, что был алтарником, стал привыкать к чтению на клиросе. Начиналось это после окончания восьмого класса, когда я первый раз приехал в Иваново, познакомился с духовенством. И тогда Царство ему Небесное, батюшка отец Михаил Зимин, который служил на сельских приходах, не имел семинарского образования, был священником-простецом, у которого была очень горячая, я бы сказал юношеская верующая душа, стал приглашать к нему на приход, где я как мог начал привыкать к алтарничеству, чтению на клиросе. Объяснять мне особо было некому, поэтому научение чтению, пению и алтарничеству происходило сходу. Помню первым приходом, куда я стал ездить к отцу Михаилу, было село Бородино Гаврилово-Посадского района. В малой части этого огромного храма отгороженной для богослужений стал я пытаться читать часы, Апостол.

Я мечтал об иподиаконстве. Какой церковный юноша не мечтает быть на службах у архиерея? Но я мог в то время смотреть только издали, ждать, когда мне исполнится восемнадцать лет, потому что до этого возраста, как мне сказал протоиерей Николай Винокуров, секретарь епархиального управления это было невозможно: «Прости, дорогой, но до восемнадцати лет мы не можем тебя взять, потому что будут у нас проблемы с уполномоченным, с властями, так что подожди». И я все мечтал, чтобы мне поскорее исполнилось восемнадцать лет, и я мог сказать: «Владыка, я тоже хочу иподиаконствовать!»

Но так получилось, что я, закончив среднюю школу по настоянию родителей, по благословению моего духовника, в то время отца Николая, подал документы на исторический факультет в Иваново и нежданно-негаданно для себя поступил, хотя хотел после средней школы идти в армию. Знал, что в семинарию, как правило, не берут не отслуживших, поэтому хотел дождаться осени, призыва. Но поступил на исторический факультет, и опять мое иподиаконство в полной мере не могло меня радовать, потому что в соборе иподиаконствовать архиерей и отец Николай мне не разрешали. Говорили: «Мы должны тебя сберечь! Ты учись!»

Поэтому местом моей молитвы в соборе был алтарь. Мне говорили: «Стой в алтаре, никому не показывайся, стихарь не одевай!» И отводил я душу, когда мы выезжали на приходы, и за пределами Иваново начались мои первые опыты иподиаконства, чтобы меня не видели, что я, будучи студентом, не только хожу в церковь, но и активно участвую в службе. Ивановскую епархию я тогда хорошо узнал, сначала алтарничая у священников на сельских приходов, а потом приезжая вместе с архиереем. Поэтому действовавшие тогда собор в Иваново и сорок три прихода были мне хорошо знакомы.

Помог ли Вам опыт алтарничества, иподиаконства в священническом и в архиерейском служении?

Конечно. В первую очередь участие в жизни прихода, начиная от того, как свечу поставить на подсвечник, как убираться в храме. Я, что называется, знаю церковную жизнь от тряпки половой. Поэтому для меня это страницы моего воцерковления. Я видел различные практики совершения тех или иных таинств, видел, в чем какой священник более опытен. Что стоит для себя взять, а что обойти. Поэтому та школа, которую я проходил, она была, на мой взгляд, просто необходимым фундаментом для моего будущего священства.

Мое рукоположение в сан священника было в июне, а в августе я приехал во время семинарских каникул подменить ушедшего в отпуск настоятеля в село Красное Палехского района, и никто из тамошних алтарников, клирошан даже и не подумал, что я всего лишь месяц с небольшим как рукоположен во священника. Никаких ко мне замечаний по службе, никто не мог сделать. И это было предметом моей гордости в своем роде. Ведь это была моя мечта, я всегда от детских лет хотел быть священником. Поэтому, когда стал священником, меня не нужно было водить, показывая, что нужно делать. Это было мое, я все это знал.

Владыка, почему Вы решили поступить именно в Ивановский государственный университет?

Чисто географически от места моей малой родины мне было бы удобнее поступать на исторический факультет Владимирского пединститута. Когда я избрал Ивановский университет, то, в первую очередь, мной двигало желание быть поближе к знакомому мне кругу церковного общения, к тому духовенству, у кого я уже бывал на приходах, поэтому и подал документы именно туда. Но самому мне это было психологически трудно сделать, я делал это, только подчиняясь необходимости сохранить добрые отношения с родителями и слушаясь благословения отца протоиерея Николая Винокурова. И я попросил, чтобы меня сопровождал в приемную комиссию университета мой ровесник и церковный друг Вячеслав, ныне игумен Хрисанф. Он помог мне первый раз пересечь линию эту, войти в здание, обратиться к сотрудницам приемной комиссии. Хотя сам он, будучи юношей одаренным и хорошо закончившим школу, к сожалению, не пошел получать высшее светское образование, но сопереживал мне, хотел быть в помощь. И вот я стал дожидаться времени экзаменов. Все эти дни проводил за богослужением в Преображенском соборе. Алтарничал, читал на клиросе. И чувствовал себя очень замечательно. Когда приходили на консультации перед экзаменами, я видел своих коллег-абитуриентов волнующимися, делящимися во сколько они ночью спать ложаться, сколько времени у них уходит на подготовку, видел, что они очень переживают, взволнованны. Мне было их жаль, потому что я чувствовал себя внутренне замечательно, переживаний у меня не было. Если бы я не поступил в вуз, то не скорбел бы по этому поводу, а стал бы дожидаться призыва в армию. Но вот пошли один экзамен за другим, и оказалось, что я принят в число студентов университета. И этот день стал последним днем моего алтарничества в Преображенском соборе. Владыка Амвросий и отец Николай сказали мне тогда, что больше я алтарничать в соборе не буду, что нужно проявлять большую осторожность, чтобы не демонстрировать явно связь с Церковью. Так я стал студентом.

Владыка, мировоззрение советского человека предполагало, что научное знание не совместимо с религиозностью. Особенно идеологизировано было преподавание общественных наук. Но Вы успешно получили высшее историческое образование в Ивановском государственном университете, несмотря на то, что было известно, что Вы верующий человек. Насколько велико было давление на Вас со стороны именно структур, отвечающих за идеологию?

Два года моего обучения в университете, как мне казалось, по крайней мере, там не было известно, что я верующий, связанный с епархиальной жизнью человек. Но вот по весне во время субботника меня отозвала в сторону куратор группы и сказала: «К нам в деканат поступил звонок, что вот ваш студент регулярно ходит на богослужения в Преображенский собор и стоит в алтаре. Обрисовали тебя внешне. Это правда?» И вот тогда в эти мгновения, когда было нужно решить какой ответ надо дать, очень многое промелькнуло перед мысленным взором. Понимал, что вполне вероятен такой порядок событий: я признаюсь, что хожу в храм. Далее меня исключают из комсомола, а потом находят повод, чтобы исключить и из университета. Само по себе это для меня было очень тяжелым. Потому что два года проучившись я вошел во вкус обучения, мне было интересно познание исторических наук. Но больше всего я подумал о родителях, которые живут в небольшом городке, где все друг друга знают, где исключение из вуза было бы воспринято однозначно: исключают кого - людей, преступивших какие-то правила и нормы. И я понимаю, что моим родителям не объяснить сослуживцам по работе, соседям, что я не виноват в нарушении каких-то законов или норм социалистического общежития, что моя вина в том, что я верующий и хочу быть в церкви на службе. Все это стало мне вырисовываться со всей тяжестью: что же будет с моими родителями? Но сказать «нет» я то же не мог. И сказал: «Да, это я!» Мой ответ привел в замешательство куратора группы. Она видимо не ожидала, что я признаюсь. И, сбиваясь, смущаясь, она стала давать мне советы, что вот, когда она бывает в других городах, особенно в Москве, Ленинграде, заходит в храмы, в том числе и во время службы. Но вот здесь в Иваново, нужно, чтобы меня не видели в соборе.

Вероятно, я попал тогда под внимание спецорганов, но внешне на себе я этого никак не ощущал. Я старался выполнить ее совет, не участвовал в богослужении в соборе в качестве иподиакона, но в алтаре по прежнему молился. Как выезжал я с архиереем на приходы иподиаконствовать, так и продолжал это делать. Где-то боялся. Не было дня, чтобы подходя к университету, не думал: «А вдруг это будет последний день моего обучения?» Понимал, что хожу по тонкому люду, который в любой момент может проломиться. Но не алтарничать, не быть на богослужениях я просто не мог - это было выше меня.

Конечно, некоторые моменты моей церковности заставляли меня поступать против того, что я хотел бы сделать, сдерживали меня. Я по натуре общительный человек. Мне хотелось больше участвовать в общественной жизни курса. Тем более отношения с однокурсниками были самые замечательные, добрые, уважительные. Мне хотелось больше с ними общаться, и когда студенты стали готовиться к участию в КВН, мне очень хотелось в этом участвовать. Но я понимал, что выступая на сцене и показываясь на более широкой публике, чем наш небольшой исторический факультет, я рискую, что найдется какое-то количество людей, которые вспомнят, что видели меня, идущего в церковь. И я сознательно отошел от этого, хотя очень хотелось быть в большем общении со своим курсом.

Многие из священнослужителей, окончив высшие учебные заведения в советское время, столкнулись с тем, что потом представители государственных и партийных структур препятствовали любым их попыткам быть рукоположенными. Было ли это для Вас проблемой?

В те времена старались бороться за людские души до последнего. До тех пор, пока я открыто не связывал свою судьбу с Церковью, это видимо еще можно было терпеть советской власти. Но как только стало ясно, что я хочу быть священнослужителем, это вызывало недоумение, обиды. Как же это так: молодой человек получал образование в средней школе, затем в вузе и оказывается, что он не терял все это время веру. Куда же смотрели школа, вуз? В августе 1983 года я решил подать документы на зачисление меня на службу в Преображенский собор в качестве иподиакона. А прошло всего лишь чуть больше месяца после того, как в июле я получил диплом о высшем образовании после окончания исторического факультета. Это вызвало, конечно, бурю недовольства у властей. И даже на такое место, как иподиакон - не диакон, не священник - нужно было получить разрешение уполномоченного Совета по делам религий. Настолько жизнь церковная была регламентирована требованиями не только официального, но и негласного права уполномоченных, что ничто не могло совершиться без их согласия. Настоятель собора отец Николай сказал мне: «Да, Виктор, надо тебе пойти к уполномоченному, потому что без его разрешения нельзя». И я пошел; он принял меня очень агрессивно, его общение со мной было на повышенных тонах. Рассматривая мои документы, он сказал: «Вы должны принести мне диплом об окончании университета». Я что-то почувствовал в тот момент и сказал: «Хорошо, принесу вам копию, заверенную нотариусом».

Как оказалось, мои смутные сомнения были справедливы и обоснованы, потому что как оказалось мой уход в Церковь вызвал недовольство атмосферой исторического факультета, тем, что «прозевали» студента. Было принято решение провести заседание ученого совета университета и лишить меня диплома. А чтобы и на руках у меня ничего не осталось, уполномоченный должен был забрать у меня диплом, подтверждающий, что я окончил вуз. Недели две я был в подвешенном состоянии. Благодарю Бога, что это происходило при Владыке Амвросии, который будучи человеком внешне очень мягким, культурным в обхождении, имеет стальные внутренние убеждения, твердость характера. Он продолжал отстаивать мое желание пойти на службу в собор, аргументируя тем, что епархия нуждается в кадрах с высшим светским образованием, использовался традиционный козырь тех времен, что могут быть какие-то церковные иностранные гости, и нам нужно для общения иметь людей способных вести достойную беседу с гостями. В итоге в августе я стал иподиаконом и сохранил диплом.

Владыка, высшее образование призвано дать человеку системный взгляд на мир. Помогло ли обучение в университете Вашему становлению?

Я думаю, что да. Конечно. Во-первых, выбирая для себя факультет, я сознательно выбирал исторический, считая, что обучение там более всего поможет мне в будущем священническом служении. Правильно организованное образование высшей школы помогло мне не только получить какие-то сведения, но и научило работе с книгой, написанию небольших студенческих научных работ, развило способность мыслить логично, системно, анализировать аргументы и делать выводы. Поэтому я очень благодарен Ивановскому университету, который помог моему становлению.

Вы имеете опыт обучения в светском вузе и в духовной семинарии. Куда Вы посоветовали бы поступить православному молодому человеку в условиях современной России?

Насколько я знаю, сейчас уровень научности в преподавании, в методике, в объеме знаний в хороших учебных церковных заведениях не сравним с тем, что имели мы. Если подойти выборочно, не по принципу, что «что ни поп тот и батька» - что ни семинария, то и иди туда, то можно найти хорошее учебное заведение, где сочетались бы научность, серьезность с возможностью ощущать себя в среде верующих, церковно воспитанных людей. Поэтому сейчас я бы предложил молодому человеку, прежде чем подавать документы в ту или иную семинарию сначала узнать каков общий настрой этой семинарии, каков подбор преподавательских кадров, что за цель ставит себе это учебное заведение. И нужно определиться, что хочет молодой человек от семинарии: ему нужен только диплом, как основание обратиться к архиерею за рукоположением или ему хочется серьезной подготовки, которая помогла бы ему сформировать внутренние убеждения, чтобы он, несколько лет пребывая в семинарии, мог задавать вопросы, слышать на них грамотные ответы, чтобы потом, став пастырем, он мог на вопросы своей паствы и внешних людей отвечать. Насколько серьезно делает свой шаг молодой человек? Поэтому хотелось бы чтобы в принципе поступление в семинарию изначально двигалось стремлением к воплощению своего призвания стать священником. Ты хочешь служить Богу и Церкви - как это сделать более качественно, высоко, одухотворенно? Для этого нужно активно и напряженно провести годы обучения в семинарии. И если сформировавшегося призвания нет, то нужно подождать, не поступать в семинарию. Я здесь перефразирую известную поговорку, которая бытует в писательской среде: «Если можешь не писать - не пиши». Поэтому я сказал бы молодому человеку: «Если можешь не поступать в семинарию, если можешь прожить без того, чтобы стать священником - не будь. Не нужно быть священником, если ты сомневаешься нужно ли тебе это. Сначала все это должно быть четко у тебя явлено. А призвание - оно ведь не от нас. Каждый имеет свое дарование. Найди себя на своем месте. Может быть ты лучше Богу послужишь, если ты не пойдешь в семинарию и не станешь священником».

Беседовал доктор исторических наук, член Союза писателей России А.А. Федотов