Новый Афон

Ко дню памяти выдающегося русского экономиста, публициста, писателя, общественного деятеля Сергея Федоровича Шарапова (01/14.06.1855–26.06/09.07. 1911) (см. о нём подробнее: «Как бы мы низко не упали, Россия таит в себе все нужные силы для возрождения...») мы переиздаём ряд очерков одной из его книг.

С начала сентября 1894 года в составе экспедиции министра А.С. Ермолова он проехал от Новороссийска до Батума и далее – до Тифлиса. Очерки наблюдательного путешественника, написанные под впечатлением от этой поездки по «важнейшей южной окраине» России, были собраны им в книгу «По Черноморскому побережью» (СПб., 1896).

Публикацию (в сокращении), специально для Русской Народной Линии (по изд.: Шарапов Сергей. По Черноморскому побережью: письма из поездки в составе Экспедиции министра Земледелия и государственных имуществ осенью 1894 г. – СПб.: Тип. «Общественная польза», 1896. – 110, [1] с.) подготовил профессор А.Д. Каплин.

+ + +

Я буду придерживаться в описании хронологического по­рядка, а потому, несмотря на то, что мы с А.Ф. Баталиным по­святили почти три дня предварительному осмотру сухумских культур и садов, расскажу об этом при втором осмотре в со­ставе всей экспедиции, а теперь перехожу к нашей поездке в Новый Афон, куда мы отправились на встречу министра и где нам предстояло ознакомиться с культурной деятельностью русских монахов.

В Сухуме прекрасные извозчики в фаэтонах, запряженных парой бойких кавказских лошадок. Мы наняли одного из них за 4 рубля туда и обратно, то есть на целый день, хотя могли бы воспользоваться и срочными дилижансами, берущими до Но­вого Афона всего по 50 копеек с человека.

Расстояние около 20 верст. Местность – очаровательный нагорный берег, по которому шоссе то приближается к самым кручам, то огибает невысокие холмы, то наконец спускается вниз на плоский берег. Культуры почти никакой, если не счи­тать ничтожных поселков.

Кому принадлежат эти благодатные земли, казне или ра­зобраны частными лицами – нам узнать не удалось. Но боль­шая часть их в совершенно диком состоянии. И это там, где скромная семья могла бы безбедно существовать и кормиться на ¹/2 десятине. И вот вместо цветущего и людного берега с высокой культурой расстилаются живописные пустыри, пле­щет безграничное море, на котором не видно в соответствии безлюдному берегу ни одного дымка парохода, ни одного па­руса да вырезываются на горизонте дикие вершины альпий­ских или итальянских сосен.

Самый резкий контраст с этой дичью и глушью, с этими бесконечными чередованиями плантаций гигантских папорот­ников, держи-дерева и шапок ломоноса на изуродованных де­ревьях, представляет монастырская территория. Сразу из то­мительной пустыни путник попадает в царство кипучего, ог­ромного труда, не оставляющего ни одного клочка земли без внимательной обработки. Раскрывается картина широкого и разнообразного хозяйства, в котором сразу чувствуется пре­восходно соображенный и неутомимо-последовательно проводимый план.

Как побывавший на старом Афоне, я сразу узнал и это хо­зяйство, и это неуловимое «нечто», которое им движет и кото­рое здешний монастырь, питомец старого Руссика, принес с собой как традицию, как культурный завет. Это «нечто» – про­светительная и культурная работа «Бога для» с полным отрече­нием от своего «я», с полным пожертвованием своего личного труда и своей земной жизни ради, высших целей, вверенных строгой, можно сказать, железной руке настоятеля.

Ново-Афонский Симоно-Кананитский монастырь – оби­тель сравнительно очень молодая. Первая мысль об основании на Черноморском берегу отделения русского Пантелеймоновского монастыря возникла всего в 1874 году, то есть не больше 20 лет назад. В это время в старом Руссике шла упорная нацио­нальная борьба между греками, захватившими русскую обитель, и ее хозяевами. Изнемогающая горсть русских, лишенная всяких прав, доходила до такого отчаяния, что уже подумыва­ла о выселении со святой Горы. Предчувствовались также и неблагоприятные политические обстоятельства. Воздух Вос­тока был пропитан собиравшейся грозой. Нужно было приис­кать место, где бы русская братия Афона могла найти верное прибежище, не разрывая вместе с тем связи с Афоном. Руссик начал искать такой уголок в пределах России, на Кавказе.

Эта мысль русского Пантелеймоновского монастыря со­вершенно совпадала с видами нашего правительства. Тогдаш­ний наш посланник в Константинополе граф Н.П. Игнатьев указал Сухум в качестве места для новой обители как ввиду его стратегического положения, так и ввиду культурного значения монастыря среди полудикой Абхазии, и, заручившись благо­склонным содействием наместника кавказского великого князя Михаила Николаевича, горячо ходатайствовал перед покойным Государем Александром II о даровании Руссику земельного надела близ Сухума, на месте, выбранном в 1875 году уполно­моченными монастыря с иеромонахом Арсением во главе.

Земля в количестве 527 десятин с необходимым лесом бы­ла отведена осенью 1875 года, а с весны 1876 уже начались ра­боты под управлением строителя, прибывшего с Афона иеро­монаха Иерона, нынешнего настоятеля монастыря. Работы подвигались с такой быстротой, что 17 октября того же года освятили главный монастырский храм во имя Пресвятой Бого­родицы (Покровский). Одновременно братия выстроила по­мещения для жилья, необходимые службы и хозяйственные постройки, и приступила к заготовлению материала для во­зобновления древнего полуразрушенного храма, выстроенного в VI веке над могилой скончавшегося здесь по преданию апо­стола Симона Кананита.

Тотчас же вслед за освящением храма была открыта шко­ла для абхазских детей. Но ей на этот раз почти не пришлось работать. Через месяц по открытии, в ноябре 1876 года, было предложено местным начальством школу закрыть и учеников распустить по домам, а затем, ввиду опасностей войны, было предложено и братии удалиться из монастыря в более безо­пасное место.

Все движимое имущество и церковная утварь монастыря были вывезены, братия перешла в грузинский Гелатский мона­стырь, а на Новом Афоне остались иеромонах Иерон с монахом и двумя послушниками. Они стерегли монастырь и служили обедни до 8 апреля 1877 года. Затем война была объявлена, русский отряд, занимавший Сухум, было решено вывести в Це­бельдинское укрепление, город и монастырь оставались со­вершенно беззащитными. 28 апреля подошли два турецких броненосца и сделали высадку. 1 мая последовала бомбарди­ровка Сухума и разграбление его турками и абхазцами. Тогда же до основания был разграблен и сожжен и Ново-Афонский монастырь.

Во время войны братия, подготовившись заблаговремен­но, почти вся служила санитарами в военных госпиталях, а по заключении мира немедленно принялась за возобновление обители. 1 октября 1878 года приступили к работам, 3 февраля 1879 года уже освящали отстроенный главный престол По­кровского храма.

С этих пор начинается мирное процветание обители и широкая культурная и просветительная деятельность. Прежде всего были выстроены при помощи пожертвований и отчасти субсидий со старого Афона: корпус для братии, большой дом для училища, трапезная, просфорная, странноприимный дом. Восстановлен древний храм во имя апостола Симона-Кананита, возле него в глубоком скалистом ущелье поставлена каменная плотина и мельница. Устроен пчельник, скотный двор, про­ложены дороги, расчищены леса и дикие заросли, и повсюду основаны сады и плантации. Работа представляла неимовер­ные трудности; особенно тяжело было выкорчевывать буко­вые, дубовые и грабовые деревья. Затем упорную борьбу при­ходилось вести с цепкими и колючими кустарниками и гигант­скими папоротниками, в несколько дней разрастающимися здесь на свежевзрыхленной земле до огромной величины. Прежде чем начать вскопку земли, необходимо вырубить осо­быми топорами на длинных рукоятках и сжечь весь этот сор. Затем, обработав землю неглубоко цапками, вроде ручной мо­тыги, можно сеять кукурузу, которая дает здесь на девствен­ных землях баснословные урожаи, и, вместе с тем, притеняя почву и заглушая сорные травы, подготовляет землю к даль­нейшей культуре.

Сейчас же по возобновлении обители была возобновлена и школа, рассчитанная на 20 человек абхазских детей, преиму­щественно сирот. Цель школы – подготовить местных маль­чиков к учительскому или священническому званию. Обыкно­венно дети поступают, даже не зная ни слова по-русски. Курс школы соответствует в первых двух классах сельской началь­ной школе, затем двухклассной министерской. Выйдя оттуда, мальчик является уже достаточно подготовленным для учи­тельской или духовной семинарии.

Во всю дорогу мы обгоняли толпы богомольцев, преиму­щественно женщин. Трудно даже понять, откуда набирается столько их при редкости здешнего русского населения. Прав­да, что в толпе можно было заметить и мужчин из коренных местных жителей. В монастыре мы нашли их еще больше. Как говорили, движение населения в монастырь постоянное и непрерывное. Кроме духовных целей, местные жители привыкли ходить в Новый Афон на заработки. Монастырь, по-видимому, поставил за правило никому в работе не отказывать, и если готовой работы нет, то постоянно придумывать новую. Иногда по зимам в монастыре кормятся и получают небольшую по­денщину до 2000 человек ежедневно. Легко себе представить, что сделано при помощи стольких дешевых рук и какое куль­турное воспитание дают населению не только самые работы на плантациях, но даже один их осмотр. Я уже не говорю о специально нравственном воздействии обители. Богомольцы живут здесь по неделям, присутствуют при долгих и благочин­ных по старому афонскому уставу богослужениях, говеют, слышат сердечные и доступные поучения, получают различ­ные духовно-нравственные издания для чтения. И таков харак­тер русского народа: самая хозяйственная культура, являю­щаяся не целью, но служебным элементом другим высшим целям духа, производит на простолюдина гораздо более могущественное действие, чем та же культура, так сказать, лаицизованная.

Мы уже видели в этих очерках разные типы культурных деятелей: крупного владельца-предпринимателя, интеллигента-колониста, монаха. Без всякого колебания пальму первенст­ва нужно отдать последнему. Русский монастырь на дикой и непросвещенной окраине является могущественнейшей куль­турной силой, начиная с Печенги за Полярным кругом, Валаама и Соловок и кончая полутропическим Сухумом. В этом отно­шении ничего бы лучше не могло придумать правительство, как основывать как можно более новых монастырей на дале­ких окраинах России, тем более, что охотников всегда доволь­но и для казны это почти ничего не стоит. Один такой пункт уже избран недавно для Восточной Сибири, и можно смело предсказать, что каждая подобная обитель явится настоящим культурным центром огромного радиуса.

XVI. Монастырские культуры

Вид на Ново-Афонский монастырь из келии о. Тиверия. Фото С. М. Прокудина-Горского, между 1905 и 1915 гг.

Веселый трезвон колоколов, пестрые толпы богомольцев, бегающие за разными распоряжениями послушники, необыч­ное оживление в монастыре указывали, что экспедиция, сле­довавшая по шоссе, уже прибыла. Мы прошли в главный храм, где находились почетные гости и где уже заканчивался молебен.

Нас тотчас же провели в «архондарик», то есть приемную для почетных гостей, имеющуюся в каждом афонском и во­обще восточном монастыре. Был приготовлен чай с разными печеньями. Собрались несколько старших старцев-иеромонахов с настоятелем монастыря, архимандритом Иероном во главе, и, кроме того, несколько видных богомольцев из местных жителей.

Я представился отцу Иерону, который знал о моем пребы­вании на Афоне в 1889 году и читал мои письма оттуда, а пото­му отнесся ко мне с лаской и любезностью.

• Вам будет у нас особенно любопытно. Мы стараемся в точности хранить устав святой Горы и ее порядки. Сравните и увидите сами. Конечно, у нас не может быть ни той уединен­ности, ни той внешней строгости, потому что мы не так отре­заны от мира, как Афон, и к нам легче добраться. Мы здесь на перепутьи. Но во внутренней нашей жизни мы стараемся сколько можем приближаться к Пантелеймону. Постепенно усиливаем службы...
• Бдения у вас, как и на Старом Афоне?
• К сожалению, число их значительно меньше. Там бде­ния совершаются до 80 дней в году, мы столько не можем. Но зато у нас гораздо больше строительных и хозяйственных ра­бот. Когда обитель будет окончательно устроена, тогда и по бдениям Господь поможет сравняться. Отец Нерон взялся сам быть проводником, и действительно, вряд ли кто в монастыре знает все подробности дела так хорошо, как этот старец, сам лично вникающий во все отрасли огромного дела, всем лично руководящий и сверх того не упускающий ни одной службы и держащий все административные нити исключительно в своих руках. Трудно поверить, сколько душевной силы и железной энергии, соединенной со строгостью и приправленной сер­дечной лаской, заключается в этом маленьком, худеньком че­ловеке, усвоившем себе даже привычку быстро ходить и гово­рить почти скороговоркой. Он должен все знать и все пом­нить, поспевать всюду и всем показывать.

Осмотр хозяйства начался с расположенного тотчас же за главным братским корпусом цветочного и фруктового сада. Здесь помещается довольно значительная плантация лимонов, апельсинов и мандаринов, вывезенных с Афона. Рассажены деревца довольно густо, отчасти шпалерой и обильно покрыты плодами, дозревающими зимой. Деревья имеются уже 12-летние и постоянно подсаживаются новые; плодоносят с 6–7 лет. На зиму слегка прикрываются, но это скорее предосторожность, чем действительная необходимость. На этой части побережья апельсины и лимоны вымерзнуть могут лишь в 20 лет раз. Са­мое большое, что может сделать утренник,– повредить пло­ды и обжечь кончики ветвей, но и это крайняя редкость.

Тут же в саду показали нам очень хороший экземпляр фи­никовой пальмы, тоже плодоносящей, и так называемое дын­ное дерево, пересаженное три года назад из Сухума.

До какой степени могущественна здесь растительность, можно убедиться на гигантском розовом кусте, фотографию коего я взял на память. Это, собственно, не куст, а целое ог­ромное раскидистое дерево, покрытое несколькими тысячами великолепных махровых роз.

Из сада мы в экипажах поднялись на широкую площадку, господствующую над нижним монастырем, где теперь дост­раивается настоящая обширная каменная обитель в строго афонском стиле. Стены уже готовы и несколько келий. В кафоликоне, или главном соборном храме, занимающем середи­ну громадного прямоугольника, заканчивается каменная клад­ка, но несколько приделов, или по-афонски параклисов, рас­положенных в разных местах здания, уже отделано и освящено. Над лестницей в один из таких параклисов надпись, воспрещающая вход посторонним. Как объяснил отец Иерон, это сделано «немощи ради» братии, которую невольно развле­кают богомольцы. Необходим хотя бы один придел, где бы пришельцы не «смущали» молящихся иноков.

Постройка производится из собственного кирпича, для чего основан кирпичный завод. Глину месят волами, употреб­ляя огромные колеса от арб. Обжигают, как и известь, в усо­вершенствованных печах и доставляют на постройку по осо­бой переносной железной дороге на лошадях. Эту железную дорогу длиной в 4 версты вместе с подвижным составом отец Иерон приобрел случайно, довольно дешево, и проложил ее от завода к постройке, затем на мельницу и к пекарне.

Монастырь изготовляет не только кирпич для своих строений, но и свою собственную черепицу и глиняные трубы для водопроводов. Вода с гор проведена во все здания.

Любопытно, как устраивалось воздушное отопление в главном новом корпусе обители. Очень сложный калорифер был заложен в одном из коротких фасадов. Архитектор дал лишь самые общие указания и затем уехал. Сначала отцу Иерону было очень трудно понять устройство печи и топки, но затем он догадался.

– Пресвятая Богородица помогла! Мало ли было у нас за­труднений и вопросов; мы люди не ученые. Помолишься Ей, Владычице, глядь, Она и подскажет, что нужно. Вот и тут: ка­кой я архитектор! А вот же дошли до всего и справились... Яв­ное Ее к нам милосердие.

Выйдя из массивных святых ворот, мы вновь сели в экипа­жи и поехали по прекрасной дороге среди холмов, засажен­ных оливковыми деревьями. Можно только удивляться, до чего отстала кавказская культура, и как мало для. нее делалось до сих пор. Маслина растет здесь превосходно. Втыкается кол, как у нас на севере ива или ветла, он пускает листья и ветви, и на третий-четвертый год уже начинается плодоношение. На Новом Афоне посажено уже до 8000 деревьев на значитель­ном пространстве. Колья привезены из Артвина на турецкой границе; хотя афонские и греческие маслины считаются луч­шими, но доставить оттуда было невозможно вследствие за­прета ввоза живых растений из-за филоксеры,

Сейчас масличные сады монастыря дают уже очень поря­дочный урожай от 10 фунтов до 3 пудов оливок с дерева. Мас­ло у братии уже свое и на еду, и на лампады. Свое и вино, очень легкое и вкусное, из виноградника, занимающего теперь до 10 десятин. Маслина в гидрофильной полосе идет особенно быстро и может быть разводима без всяких приспособлений на самых крутых склонах гор.

В местностях более сухих, как, например, на Старом Афоне и в Малой Азии, при посадке масличных дерев на крутизнах более 30° необходимо против каждого дерева устраивать: ни­же его каменную стенку, выше – ложбинку для задержания воды, как я видел это в Карее, главном городе монашеской республики. Здесь ничего подобного не нужно. Корни будут иметь всегда достаточное количество влаги.

Сбыт оливок и в зеленом, и в черном виде совершенно обеспечен, равно как и масла, ныне сплошь привозимого из-за границы. И между тем, масличных садов на Кавказе почти нет, как нет ни виноградников, ни настоящего садоводства.

XVII. Монахи-инженеры

Верстах в полутора от монастыря расположен древний храм во имя апостола Симона-Кананита, долгое время стояв­ший разрушенным, теперь восстановленный отцом Нероном. Около храма монастырская мельница, горное озеро, огороды и знаменитые пруды с вододействием, в своем роде шедевр инженерного искусства.

Осмотрев храм, несколько мрачный, как и все подобные же храмы на Кавказе, и остановившись над «усыпальницей кос­тей», где была по преданию могила апостола и где, согласно афонскому обычаю, хоронят кости умерших монахов после того, как тело истлеет во временной могиле^[i], мы вышли в необыкновенно живописное ущелье реки Псыртсхи, на одном краю которого, почти прислонившись к отвесной скале, стоит храм Симона-Кананита.

Ущелье невелико и окружено огромными отвесными ска­лами. На одной из них, на довольно большой высоте, изобра­жен масляными красками Страшный Суд, произведение хотя в художественном отношении и не высокое, но весьма замеча­тельное по техническим трудностям. Отец Иерон объяснил, что писал эту картину монах Савин, желавший показать свое искусство раньше, чем был допущен расписывать храм.

Отвесные скалы почти запирают течение горной речки, которая поэтому имела здесь чрезвычайно быстрое течение и кипела, как в котле. Вырвавшись на простор, она разливалась по низменности и образовывала у самого моря довольно большое болото с постоянно менявшимся уровнем в зависимо­сти от дождей в горах. Это болото производило, как и всегда на Кавказе, жестокие лихорадки. Уже только ради этого его было необходимо уничтожить.

Но отцу Иерону этого было мало. Ему были нужны пруды для рыбы, а речка должна была, кроме поливки огородов, приводить в движение еще и мельницу.

И вот что он придумал. Во-первых, перегородить ущелье в узком месте каменной прочной плотиной, чтобы сзади образо­валось озеро, во всяком случае, более стойкое при горных до­ждях, чем речка. Во-вторых, отделить от успокоенной речки два рукава на мельницу и на орошение, и в-третьих, остальной водой наполнить соответственной величины пруды, на место никуда не годного и вредного болота.

Отец Иерон, человек простой, самородок-костромич, ни с какой гидротехникой не знакомый, но многое видавший на Афоне, а главное неистощимо изобретательный. Поставлен­ную задачу он разрешил так, что нам всем пришлось изумлять­ся. Ни один инженер не сделал бы более верного и обстоя­тельного расчета и не решил бы вопроса так дешево и просто.

Мы поднялись по деревянным мосткам на плотину выши­ной сажени 4 и длиной сажен 12. Она выложена на цементе. Через нее красивой завесой шумит водопад, высверливший внизу в камне глубокую и хорошо укрепленную промоину. За плотиной прибита мраморная доска с надписью о посещении этого места Царской Семьей в 1888 году. По отвесным пестрым скалам вьется плющ и лепятся самые причудливые растения. Холодная, почти ледяная пыль от воды стоит столбом.

За озером узенькая дорожка под скалой, где можно лю­боваться одним из самых очаровательных видов. Не видно ни плотины, ни речки выше озера. Скалы, обвитые зеленью, ухо­дят в самое небо и кольцом окружают озеро – холодное, спо­койное и прозрачное, на большую глубину. Земли как будто нет вовсе, кроме узенькой дорожки между водой и скалой. Сажень пятьдесят – и эта дорожка кончается, упираясь в вер­тикальную стену. Вода имеет чудный бирюзовый оттенок, свойственный альпийским озерам. Рыбы здесь нет вовсе.

Уголок этот до того восхитительно прекрасен при ярком блеске солнца и темных, почти черных, тенях скал, что невоз­можно оторваться. А между тем надо уходить. Наш художник- инженер, отец Иерон, со счастливой улыбкой сам любуется на свое детище и нетерпеливо ждет осмотра главных результа­тов своего искусства.

В нескольких шагах от плотины широкий рукав воды от­веден под огромные колеса мельницы, перемалывающей соб­ственную монастырскую пшеницу и кукурузу. Тут же пекарня, где хлеб месится машиной. Ржи здесь нет, хлеб пекут из необ­работанной, натуральной пшеницы, так же заквашивая, как ржаной. Вид его совершенно тот же, что и черного монастыр­ского хлеба, но вкус несколько другой.

Около мельницы и храма Симона-Кананита хорошенький садик, замечательный по силе растительности и красоте. К немалому нашему удивлению, отец Иерон показал нам до 50 экземпляров роскошно развившихся наших северных берез.

– Вот говорят, не пойдет наша береза! Чудесно идет. Ну, мы, как русские люди, не могли... Выписали и посадили. Все-таки север, родину напоминает.

Здоровая и порядочно толстая береза росла у самой доро­ги рядом с большими олеандрами, нисколько не смущаясь этим странным соседством.

Рядом с мельницей начинается каменная голова большого арыка, орошающего монастырские огороды.

Остальная, свободная вода из водопада заключена в ши­рокое и высокое русло с каменными стенками и направлена по старому, углубленному и расчищенному ложу. На высоте при­близительно двух сажен над болотом сделана новая каменная голова арыка, очень широкая, с деревянными шлюзовыми за­творами. В сухое время, при низком уровне воды, она почти вся уходит в этот арык и питает пруды, образованные из прежнего болота; во время дождей шлюзы запираются, и вся масса горной воды низвергается прямо в море, не вредя ниче­му и не затопляя ничего.

Самые пруды образованы снятием очень небольшого слоя земли и насыпкой длинного ряда валов, на плане являющихся почти кольцеобразной сетью, напоминающей паутину. Вал шириной от 5 и до 20 аршин обсажен тополями, разросшими­ся очень густо, и имеет дорожку, убитую щебнем. Пруды, от­граничиваемые этими валами, занимают общую поверхность не меньше 10 десятин и состоят из ряда водоемов, лежащих один выше другого приблизительно на ¹/2 аршина. Вода из арыка входит в самый верхний пруд и наполняет его. Избыток выли­вается в нижележащий, оттуда в следующий и т. д. Сеть пру­дов идет кольцом, и на каждом шагу встречаются на валах мостки, под которыми бежит из пруда в пруд вода. Сначала очень трудно понять систему вододействия, так как вода дела­ет сравнительно длинные и крутые зигзаги. Но затем вы начи­наете понимать и изумляться тонкости и точности гидротех­нического расчета. Дело в том, что объемы отдельных прудов приблизительно равны, превышение одного над другим то же, равна повсюду и скорость истечения воды, которая рассчитана так, чтобы нигде вода не могла застояться. Поэтому же при всей видимой неподвижности пруды чрезвычайно чисты и прозрачны, свободные от всяких зарослей и тростников. И все это сделано на глаз, без всякой нивелировки.

• Кто это вам устраивал, отец архимандрит? – спрашиваем.
• Был у нас приглашен один персиянин, мастер по водяной части. Только вижу я, что у него ничего не выходит. Ходим, бывало, с ним да спорим. Наконец я помолился Богу и начал сам показывать. Он говорит: ничего не выйдет. Я отвечаю: у меня может быть не выйдет, а у Пресвятой Богородицы вый­дет, уж ты, брат, не спорь. И действительно, все вышло в точ­ности, переделывать ничего не приходилось. Да разве же Вла­дычица обманет?..

Было сделано весьма справедливое замечание, что эта ве­ликолепная утилизация горной речки в связи с осушением бо­лота представляет наилучший образец для остальных горных речек Кавказа, и что нашим инженерам следовало бы многому поучиться у отца Иерона.

На прудах плавают великолепные экземпляры лебедей.

• А рыба разведена? – спрашиваем.
• Как же, как же,– отвечает отец архимандрит,– Есть кар­пы, караси, есть форель, Но вот уж настоящая милость к нам Пресвятой Богородицы. Слыхал ли кто-нибудь, чтобы кефаль жила в пресной воде? Никогда! А у нас вот уж два года, как живет и множится. Как раз помню: служу я обедню преждеосвященную в первую среду поста, шепчут мне: кефаль к нам пришла. Ну и слава Господу, отвечаю, и велел ее тотчас-же задержать. Пудов на пятьсот примерно оказалось. Так она и осталась жить.

С прудов отец Иерон провел экспедицию на знаменитые монастырские огороды, любопытные тем, что заключают в себе почти все как среднерусские, так и здешние овощи и ра­ботают непрерывно круглый год. Гряды почти не пустуют. Зи­мы нет, и как только кончается один овощ, тотчас же на его место засаживается другой.

Огород занимает десятины три почти ровного места, вни­зу лощины с мягкой суглинистой почвой. Он разбит на кварта­лы с хорошими дорогами между ними и орошается по мере надобности арыками, проведенными из главного арыка, от во­допада. Мы долго любовались роскошным ростом здешних овощей и мастерским за ними уходом, слушая подробные объ­яснения отца Иерона о заготовке их впрок. Овощи в мона­стырском столе занимают самое важное место, и потому запа­сы из них – вещь первостепенной важности и старого традиционного искусства.

И здесь невольно напрашивается вопрос: отчего никто на Кавказе не разводит торговых огородов? Отчего на этом побе­режье нет консервных фабрик и сушилен, которые могли бы работать не только на всю Россию, но и посылать избытки за границу? Капуста дает здесь два урожая в году, огурцы, выса­женные в августе, плодоносят весь октябрь и ноябрь, и дос­тавка их в центр России вполне возможна. Что мог бы зарабо­тать здесь сметливый и предприимчивый огородник! Но пред­приимчивых людей нет, кредита нет, знаний нет... нет и культуры.

XVII. В горах на монастырской пасеке

У выхода из огорода нас ждала огромная пестрая каваль­када всадников-мингрельцев, абхазцев и имеретин в живопис­ных форменных костюмах, между которыми были и офицер­ские. Десятка полтора рослых монастырских лошадей были оседланы. Тут же гарцевали отец эконом с громадной боро­дой, в клобуке и рясе, полковник Бракер, начальник Сухумско­го округа, и низшее начальство. Нашей экспедиции предстояла прогулка на монастырскую пасеку и пастбища, в горы, по пре­красной, устроенной монахами дороге, которую, впрочем, нельзя назвать вполне колесной, так как ее крутые уклоны до­пускают только движение арб.

Там ожидал нас обед, хотя предупредительный отец ар­химандрит, предполагая, что некоторые члены экспедиции от этой поездки откажутся, распорядился второй обед заготовить внизу.

Первыми сели на коней министр и отец Иерон, которые и открыли шествие. За ними попарно мы, остальные члены экс­педиции, несколько монахов; кругом, толкаясь довольно не­вежливо, тронулись наши джигиты, составлявшие на этот раз не только излишний, но, пожалуй, даже и вредный элемент. Эти господа здесь до крайности распущены и, обскакивая экспедицию по узенькой дороге, ежеминутно могли кого-нибудь низвергнуть в пропасть. Наконец на них прикрикнул начальник округа, они стянулись впереди и сзади нашей кавалькады и уже более не доставляли себе неприятных для нас развлече­ний. В числе почетных гостей был также командир «Черноморца», Писаревский, с маленьким сыном Сережей, всеобщим любимцем на лодке, великолепно сидевшим на лошади, которого отец не без гордости рекомендовал настоя­щим «морским волчонком», ибо десятилетний хлопец, проде­лав все плавание, знал довольно основательно морскую службу.

Дорога построена прекрасно, вся- шоссирована, с отвод­ными канавами и опорными стенками, частью высечена в ска­ле. Как я уже сказал, подъемы довольно круты, но для арб достаточны. Любопытнее всего ее стоимость. В то время, как шоссе из Новороссийска в Сухум только по первоначальному исчислению было расценено в 12 тысяч рублей верста, или в 24 рубля сажень, а в действительности обошлось без малого вдвое, здесь, правда, при несколько уменьшенном и упрощен­ном профиле подрядчик-персиянин запросил с отца Иерона по 5 рублей с сажени. Цена эта показалась слишком высокой, и архимандрит начал строить дорогу хозяйственным способом. В конце концов шесть верст дороги со всеми каменными и водо­отводными сооружениями обошлись в среднем от 1 рубля 25 копеек до 1 рубля 50 копеек погонная сажень.

Очень скоро, сделав несколько крутых поворотов по сплошному скалистому подъему, мы достигли значительной высоты, поднявшись почти до уровня прибрежных гор, на од­ной из которых расположена старая генуэзская крепость и вы­строена небольшая монастырская церковка. Назад открывался поразительный по красоте и грандиозности вид. Безбрежное море без единой волны, освещенное ярким солнцем и все по­дернутое причудливыми полосами, зеленые горы со всех сто­рон в самом живописном нагромождении, а внизу, почти в плане,– огороды, плантации и пруды обители.

Полюбовавшись этим чудным видом, мы вступили на ши­рокое, волнистое нагорное плато, составляющее монастыр­ское пастбище, и скоро добрались до хутора и пасеки, Тут же под огромным раскидистым дубом, одиноко стоящим на весе­лой лужайке, был приготовлен длинный обеденный стол.

Пока мы осматривали пасеку и постройки на хуторе и умывались с дороги, министр вместе с архимандритом напра­вился осмотреть отчасти пустопорожний, отчасти лесной сво­бодный участок, прилегающий к монастырскому юрту. Отец Иерон ходатайствовал перед А. С. Ермоловым, чтобы этот не­культурный и бесхозяйственный участок был передан в собственность обители, которая нуждается и в лесе, и в расшире­нии пастбищ. Хотя размер участка довольно значительный, около 2600 десятин, но ввиду чрезвычайно важной для края хозяйственной и просветительной деятельности Нового Афо­на, кажется, было решено исполнить просьбу настоятеля, тем более, что доступ на эту землю возможен только через мона­стырскую землю и по монастырскому шоссе.

Обед прошел очень оживленно. Кроме недурного вина собственных виноградников, отец Иерон угощал нас особен­ным медовым квасом, сделанным здесь, на пасеке, имеющей до 750 пчелиных семей. Пробовали мы также прекрасный свежий мед в сотах. Здесь на хуторе живут постоянно несколько монахов, для нужд которых предполагается устроить свой параклис и тут же отправлять службы.

Здесь же узнал я об отношениях, какие существуют между Старым Руссиком и его Кавказским отделением. Согласно Вы­сочайше утвержденному 8 декабря 1879 года уставу, Ново-Афонская обитель признана общежительной с правилами афонских монастырей и имеет права, одинаковые с инород­ными православными монастырями в Москве, Киеве и Бессара­бии. Она находится под наблюдением местного епархиального начальства и святого Синода, а в хозяйственном отношении подчинена Руссику. Первый настоятель избирается на Афоне, как и был избран отец Иерон, следующих будет уже избирать сама братия и утверждать святой Синод. На первый раз поло­жено иметь 50 человек братии, которая может увеличиваться без особых разрешений. Братия, отправляемая со старого Афона, может быть только русская и получает паспорта из нашего константинопольского посольства. Все земли и имуще­ства Нового Афона, приобретаемые не на средства Старого Руссика, составляют неотъемлемую собственность новой оби­тели. В случае смут на Востоке и необходимости для старо-пантелеймоновской братии искать убежища, таковое имеет она на Новом Афоне, причем, с приездом оттуда настоятеля Руссика, к нему тотчас же переходит управление обителью. Наконец, новая обитель обязана по уставу не производить в Империи никаких сборов, подаяний по книгам и не испраши­вать у казны никаких пособий.

В настоящую минуту всей братии с послушниками нахо­дится налицо около 600 человек при среднем количестве ежедневных богомольцев до 250 человек, из которых многие живут по неделям на полном содержании монастыря.

^[i] См. мои письма «Десять дней на Афоне». Сочинения, т.II.