Ко дню памяти русского православного мыслителя, церковного историка, публициста, писателя, журналиста, издателя, поэта, искусствоведа, церковного композитора и дирижера Виктора Ипатьевича Аскоченского (1/14 октября 1813-18/31 мая 1879) мы переиздаём одну из его статей.
Публикацию (приближенную к современной орфографии) специально для Русской Народной Линии (по изданию: Аскоченский В.И. [Без подп.] Русская грамматика // Домашняя беседа.- 1877.- Вып.38.- С.1067-1070) подготовил профессор А. Д. Каплин. Примечание - составителя.
+ + +
Русская грамматика
(Письмо к А. И.-ой)
Вчера вы сделали мне строгий выговор за то, что я не сам преподаю дочери моей русскую грамматику, а пригласил для этого учительницу, ничем не доказавшую особенных познаний в русском языке. Со всею покорностию принял я ваш выговор, и чтобы не отнимать у вас дорогого времени, великодушно смолчал; но тогда же положил в уме своем не отменять моего распоряжения. Должен признаться, что когда-то и я брался за эту работу; но через два-три урока бросил ее, заметив, что забираюсь в такую трущобу, из которой и выхода нет.
Теперь с стесненным, сердцем я слушаю, как добрая учительница возится в мозгу моей дочери, перепутывая ее понятия и отучая ее говорить по человечески, - как натужится ребенок, чтоб усвоить себе неудобоваримые определения, деления и подразделения разных частей речи. В эти минуты я чувствую себя похожим на того несчастного болгарина, перед глазами которого мучат его малютку сына или дочь, а он не может пошевельнуться и вырвать свое дитя из рук мучителей.
Прежде всего ставлю вопрос: возможна ли грамматика живого языка? Отвечаю: невозможна. Кто ж таки изучает анатомию на живом организме? Для этого берутся трупы, которые нечувствительны ни к каким вскрытиям и кромсанью; а пока организм одушевлен, до тех пор он изучается только снаружи. Так и с живыми языками. Ни один из них не дается анатомическому кромсанью, ни один не раскрывает таящихся внутрь его сокровищ и каждый презрительно смеется над хлопотами и усилиями резаков, снующих вокруг него с тупыми ножами и согнутыми пилками.
Вот почему ни одном живом языке нет твердой и постоянной грамматики. Все до одной они врут без зазрения совести, растягивая на Прокрустовом ложе живой организм, и только тиранят и мучат его.
Грамматика возможна лишь в языке мертвом, свершившем свой цикл и уже не подвигающемся вперед и не растущем. Хорошо ли писал Ломоносов для своего времени? Хорошо. Хороша ли речь у Карамзина, у Пушкина в прозаических его сочинениях? Превосходна. А Гоголь с своим живым, самородным, в глаза бьющим словом?... Попробуйте же подойти к ним с вашим грамматическим зондом, и вы тотчас увидите, что-то не так, вот это следовало бы выразить вот так-то, а тут расставить слова вот этак, - и вышла бы чушь и галиматья. Говорят, великий грамотей, Греч, редактировавший, как известно, «Мертвые Души» Гоголя, прочитав две первые главы, бросил о земь толстую свою грамматику, очень сожалея, что он напрасно потратил на нее laborem et oleum. Потому-то я положительно держусь того определения, что «грамматика есть наука, которая учит говорить так, как никто не говорит, и писать так, как никто не пишет».
Так что же, скажете вы, значит, не нужно обучать грамматике? И нужно, и не нужно. Нужно, чтоб ознакомить детей с рутинными, техническими терминами, сковавшими разговорную речь; и не нужно по тем убийственным руководствам, какие имеются в наших учебных заведениях. Покажите детям, что вот мол это слово принято называть именем существительным, это - прилагательным, это - глаголом, это - местоимением, это - предлогом; растолкуйте им, - что это за штуки, и за тем уже не мучьте их изменениями в окончаниях по падежам, наклонениям и временам, особенно толкованием, как это делать. Русское дитя само знает это; а вы только собьете его с толку и напустите в голову туману.
Иностранцу другое дело: ему ваши лекалы нужны, хоть по ним все-таки не выучите вы его говорить и писать чисто и правильно по-русски. Придерживаясь, как слепой за поводыря, за ваши правила с их дополнениями и исключениями, он, вместо «зубов», скажет вам «зубей», вместо «говорил» - «говаривал», вместо «был у вас» - «был вам». И это естественно, потому что он учился по грамматике, а не по живой молви. Тоже могло бы быть и с детьми, которых мучите вы вашею мнимою наукою: заставьте-ка их говорить по вашей грамматике,- они заговорят не лучше Карлов Карловичей и Иванов Ивановичей.
Позвольте спросить вас, грамотеи-педагоги; откуда взялись эти технические термины в ваших убийственных грамматиках. Из языков греческого и латинского, то есть, из мертвых языков. Значит, снятую с трупа кожу вы приставляете кусками к живому организму. Как тут не хитрить! Как обойтись без определений, делений подразделений, исключений и разного рода примечаний? Как не заговорить бестолково какому-нибудь г. Иванову, поучающему юношество - легко сказать, - уже четырнадцатым изданием своей грамматической ерунды? На то, впрочем, они и мучители русского языка, баши-бузуки его, отрубающие руки и ноги в угоду теории, высиженной ими в клинике, в которой уложили они русскую молвь, обложив ее гипсовыми повязками и длинными бинтами.
Бедные дети! Как хорошо и складно говорите вы, когда нет возле вас учителя или учительницы русского языка! А посадят они вас подле себя, и пошли истязания. Вы скажете: «у меня голова болит от ваших уроков»; сейчас вопрос: «почему вы сказали голова, а не голов? Какой падеж «уроков»? Как зовется высказанная вами мысль? Где тут подлежащее и сказуемое? Нет ли тут «вводного», подводного и подземного? С чем согласуется «голова» и проч. Чья, спросил бы я, господин учитель, или учительница? Ваша? Ни с чем, и менее всего с здравым смыслом. Не уж то вы не замечаете, что в светлую головку вашего воспитанника или воспитанницы напускаете только туману и отучаете их мыслить и говорить, как Бог велел!
Как присяжный писатель и литератор, скажу вам, многоуважаемая Анна Ивановна, что если бы меня стал пытать так какой-нибудь Иванов или Иванова, то я не удостоился бы получить от них и двойки, не смотря на то, что, в течении сорокалетнего служения моего на поприще науки, литературы и журналистики, никто, ни однажды не упрекнул меня незнанием русского языка. И уж никак не виноваты в этом мои педагоги-грамотеи.
Впрочем, в наше время учили нас этой псевдо-науке проще, не по мертвым и затхлым руководствам, а по живому слову в лучших творениях современных писателей. Грамматика Соколова [1] (в сокращенном виде грамматика Ломоносова, несравненно лучше всех нынешних грамматик), была у нас лишь подспорьем; из нее мы узнавали только техническую терминологию русской речи и, слава Богу, научились говорить и писать не хуже всех нынешних грамматиков, которые чувствуют себя в роли Собачкина, когда им приходится написать самую обыкновенную записку: «так, кажется, на словах все бы словно изъяснил; а примешься за перо,- просто, как будто бы кто-нибудь оплеуху дал: конфузия, конфузия, не подымается рука да и полно».
Пусть сердятся на меня грамотники и грамотницы, но я скажу, что это самый непроизводительный, самый бесполезный род наставников и наставниц во всем учебном персонале. Дело, за которое берутся они так смело, может быть - под силу только Павским, а не каким-нибудь Ивановым, Кирпичниковым, Антоновым и tutti guanti.
Р. S. Разбирать грамматики этих господ я не стану: слишком много будет им чести; а при первой же оказии явлюсь к вам с ними и доставлю вам полное удовольствие похохотать над нелепостями, какими они потчуют детей наших.
Примечание
[1] Соколов Пётр Иванович (1764-1835) - член Российской академии и непременный её секретарь. В 1786 г. назначен учителем русского языка в гимназию и занимал эту должность около 18 лет. С 1800 по 1825 гг. работал преподавателем российской грамматики, логики и риторики в Училище корабельной архитектуры. Кроме того, был редактором «Санкт-Петербургских Ведомостей», редактором «Журнала департамента народного просвещения», в течение 30 лет заведовал академической типографией.
Выступая на торжественном открытии Российской Академии, Е. Р. Дашкова так определила основные направления ее деятельности: «Сочинение грамматики и Словаря да будет первым нашим упражнением». По инициативе Е. Р. Дашковой работа по составлению учебника российской грамматики была поручена П. И. Соколову, который успешно справился с заданием. В 1788 г. были изданы «Начальные основания российской грамматики» с посвящением Е. Р. Дашковой.
Грамматика выдержала пять изданий. Одним из самых больших достоинств этого сочинения признавалось то, что здесь впервые были помещены подробные правила «российского словоупотребления».
Автор учебника был избран членом Российской Академии и в 1793 г. награжден Большой золотой медалью - высшей наградой Российской Академии. После смерти И. И. Лепехина в 1802 г. непременным секретарем был избран П. И. Соколов.
