К 105-летней годовщине со дня кончины замечательного русского православного мыслителя - теоретика и историка русского самодержавия, публициста, историка русской литературы, пушкиноведа, театрального и литературного критика - Николая Ивановича Черняева (1853- 13/26 мая 1910) (см. о нем) мы публикуем третью главу из его сочинения «Мистика, идеалы и поэзия русского Самодержавия».
Публикацию, специально для Русской Народной Линии (по изданию: Черняев Н.И. Мистика, идеалы и поэзия русского самодержавия. Глава III. Поэзия русского Самодержавия // Мирный труд.- 1904.- N3.- С.1-7) подготовил профессор А. Д. Каплин. Постраничная ссылка заменена на концевую.
+ + +
Поэзия и монархизм. - Русское искусство и Самодержавие. - «Жизнь за Царя» Глинки. - Музыка П. И. Чайковского.- Русское Самодержавие и русская художественная литература. - Поэтические моменты в истории царской власти.- Грандиозность ее целей и деяний.- Поэтические воззрения народа на русское Самодержавие.
Граф А. К. Толстой, в одном из писем к жене, говоря о своих политических убеждениях, заметил, что он поэт, и потому не может не быть монархистом.
Всеобщая история литературы свидетельствует, что поэты всех времен и народов могли бы сказать о себе то же самое, ибо их любимыми героями были цари и царицы, а любимыми сюжетами - воспроизведения подвигов успехов и несчастий монархов. Чем объясняется такое тяготепие поэтов к носителям монархических начал? Тем, что эти начала исполнены поэзии. Эта поэзия чувствовалась и сознавалась и нашими лириками, и нашими политическими мыслителями. С особенной ясностью о ней говорили Гоголь и Белинский.
Изучать русский монархизм, оставляя в стороне русскую лирическую поэзию и, вообще, русскую поэзию, значило бы лишать себя возможности понять русское Самодержавие и то влияние, которое он оказывает на умы и сердца. Иной стих Пушкина или Жуковского объясняет цель и сущность русского Самодержавия гораздо лучше, чем может объяснить ученый трактат. Проявление русского монархизма в нашей художественной литературе могло бы быть предметом интересного и поучительного сочинения.
Русское Самодержавие вдохновляло не только поэтов, но и
композиторов. Достаточно указать на «Жизнь за Царя» - Глинки; достаточно
напомнить, что наша первая национальная опера воспела мученический подвиг Сусанина и истолковала звуками тот душевный
процесс, который приводит людей такого типа, как Сусанин, к решимости жертвовать собою за Веру, Царя и
Отечество. Глинка не случайно остановился на сюжете, подсказанном ему Жуковским и обработанном бароном Розеном,
а потому, что этот сюжет находил отклик в душе гениального
композитора Этот сюжет всегда будет вдохновлять русских поэтов, композиторов,
живописцев и скульпторов. Заметим, кстати, что он
вдохновлял и Рылеева. Много говорили
по поводу того, что либретто «Жизнь за Царя» было написано обрусевшим немцем. Но обрусевший немец был лишь орудием
Жуковского и Глинки. Он разработал тему, предложенную ему Глинкою и Жуковским,
и руководился их указаниями. Вот почему либреттист не помешал да и не мог помешать Глинке осуществить свои новаторские замыслы. Подробный разбор «Жизни
за Царя», не только с музыкальной. но и с политической точки зрения, - дело будущего. Он
выяснил бы лучше отвлеченных разсуждений поэзию русского монархизма, как
государственного строя и душевного настроения, делающаго из русских
людей - героев, возвышающего их до подвигов самоотречения, не уступающих высшим
проявлениям античной доблести.
Делались попытки развенчать память Сусанина. Безпристрастная история не может отвергнуть его подвига. Он подтверждается не одними преданиями, но и грамотою Царя Михаила Феодоровича. Скептицизм Костомарова не находит оправдания ни в критике источников русской истории XVII века, ни в соображениях, касающихся русского быта и русской народной души. Сусанин был один, но люди его типа всегда бывали и будут на Руси. Погибая, Сусанин знал, что он жертвует собою для спасения жизни царя Михаила Феодоровича, но капитан Миронов и Иван Игнатьевич, из «Капитанской дочки» Пушкина, без всяких колебаний обрекали себя на смерть, - единственно для того, чтобы сохранить верность Императрице Екатерине II, верность долгу и присяге. Известно, что подвиг капитана Миронова и кривого поручика не был вымышлен Пушкиным: Пушкин узнал о нем из архивов. Лучший русский роман и первая национальная опера вполне подтверждают слова Белинского, что «повиновение царской власти есть не одна польза и необходимость наша, но и высшая поэзия нашей жизни, наша народность».
Одним из ярких подтверждений этой истины служит и кантата, исполнявшаяся на парадном обеде, в день венчания на царство Е. И. В. Государя Императора Александра Александровича - «Москва». Эта чудная кантата, написанная А. Н. Майковым и положенная на музыку П. И. Чайковским, составляет один из крупных памятников проявления русского монархизма в искусстве. «Москва» может быть названа одним из самых законченных и вдохновенных произведений Майкова. В лице Чайковского она нашла композитора, достойного увековечания памяти важного исторического дня. Чайковский обладал всеми данными, чтобы справиться с выпавшею на его долю задачею. У него был не только крупный творческий дар, у него было и истиннорусское отношение к Самодержавию. В коронационной кантате он воспел московских Царей; в симфонической картине, предшествующей последнему акту «Мазепы» - Полтавский бой, а следовательно - и Самодержавие Петра Великого; в конце сцены бала в «Пиковой даме» -прибытие Императрицы Екатерины II, а в «Тысяча восемьсот двенадцатом году» - борьбу России с иноземными завоевателями, или, другими словами,-Самодержавие Александра I.
Можно составить целую книгу из стихотворений русских поэтов, воспевавших русское Самодержавие. В этом сборнике были бы напечатаны стихотворения Пушкина, Жуковского, Лермонтова, Майкова, Тютчева, Мея; гр. А. К. Толстого, словом, - всех гениальных, крупных и выдающихся русских поэтов. Русское Самодержавие вдохновляло и таких поэтов, которые не считаются монархистами. Рылеев написал в день рождения Великого Князя Александра Николаевича (впоследствие Александра II), оду, напоминающую знаменитое послание Жуковского «К Великой Княгине Александре Феодоровне» (по случаю рождения Великого Князя Александра Николаевича в Москве). Некрасов, в поэме «Русские женщины», с благоговением говорит об Императоре Николае I и об его письме к графине Волконской, укрепившем ее решимость ехать в Сибирь за мужем-декабристом. То, что было сейчас сказано о Рылееве и Некрасове, можно сказать и о некоторых из наших поэтов-прозаиков, причисляемых обыкновенно «к крайней левой» нашей художественной литературы. В романах и повестях графа Л. Н. Толстого можно найти обильный материал для изучения русского монархизма, как чувства и настроения. Его можно найти и у В. Гаршина. Вспомним Царский смотр войскам из «Записок рядового Иванова». Картины этого смотра и все, что говорит нем рядовой Иванов, имеют автобиографическое значение и представляют поэтому весь интерес мемуаров, как один из документов «человеческой жизни» и - вместе с тем - как один из документов русской жизни.
Но может ли быть поэзия у той или другой формы правления? Конечно, может. Кто не заучивал в детстве повествований об античной доблести, порожденной республиканским строем древней Греции и древнего Рима? Русское Самодержавие тоже исполнено поэзии. Это видно, между прочим, из истории, из нашей народной поэзии, из веками слагавшихся молений о Царе, из веками слагавшагося Чина Священного Коронования, из неотразимого впечатления, производимого на народ появлением Членов Династии.
История русского Самодержавия изобилует поэтическими моментами всенародного ликования, всенародной благодарности Монархам и полного единения народа с Государями. Нужно ли перечислять такие моменты? Они всем известны.
Разве не был исполнен поэзии тот день, когда Владимир Святой принял крещение? Разве не был исполнен поэзии тот день, когда он крестил киевлян? А Куликовская битва? А свержение татарского ига? А взятие Казани? А присоединение Малороссии? А Полтавский бой? А радость Петра Великого и его сподвижников по случаю заключения Ништадтского мира? А день объявления Манифеста 19-го февраля? Такими вопросами можно наполнить несколько страниц, ибо почти вся история России сводится к истории русских монархических начал. Если вычеркнуть из нее истории русских Монархов и их биографии, она сделается неузнаваема, обмелеет до чрезвычайности. Все, что сделала Россия, она сделала под руководством своих Государей. - Есть ли поэзия в истории России? Если она есть в истории России, она есть и в истории Русского Самодержавия, исполненной грандиозных идей и грандиозных замыслов, великих целей и великих дел.- Что такое русское Самодержавие? Олицетворение, в образе одного человека, материальной и нравственной мощи русского народа и созданного его пόтом и кровью его государства. Поэтому Самодержавие, как движущее начало всей Империи, не может не иметь того поэтического оттенка, которым характеризуется все великое и священное для народов. В нашей народной поэзии ярко сказалась непоколебимая преданность русского народа его самодержавным монархам; одних из них он чтил больше, чем других, но он себя не считал их судьями, повиновался им, как помазанникам Божиим.
В своих исторических песнях народ как бы отожествляет даже Иоанна IV с идеей Самодержавия:
Зачиналась белокаменна Москва,
Зачинался в ней и Грозный Царь.
В одной из олонецких былин Грозный Царь говорит:
Есть чем царю мне похвастати:
Я вынес царенье из Царяграда;
Царскую порфиру на себя надел...
В других вариантах:
«Повынес я порфиру царскую из Царяграда...
Царский костыль себе в руки взял,
И повыведу измену с каменной Москвы».
(Рыбников)[i].
Народ инстинктивно понимал и понимает поэзию русского Самодержавия, что и засвидетельствовал в целом ряде песен о наших царях и императорах. Он давно опоэтизировал историю нашего Самодержавия с такою глубиною понимания минувших судеб России, какой могут позавидовать весьма многие историки, обладающие несомненной эрудицией. Вот, например, приговор, произнесенный народом над Иоанном Грозным по случаю его смерти:
Уж ты, батюшка, светел месяц;
Что ты светишь не по-старому,
Не постарому, не по-прежнему:
Из-за облачка выкатаешься,
Черной тучей закрываешься?...
У нас было на святой Руси,
На святой Руси, в каменной Москве,
В каменной Москве, в золотом Кремле,
У Михайла у Архангела,
У Собора у Успенскаго, -
Ударили в большой колокол:
Раздался звон по всей матушке сырой земле.
Съезжалися все князья, бояре,
Собиралися все люди ратные
Во Успенский Собор Богу молитися.
Во Соборе-то во Успенскиим,
Тут стоял нов кипарисов гроб,
Во гробу-то лежит православный царь,
Православный царь Иван Грозный Васильевич...
В головах у него стоит животворящий крест,
У креста лежит его царский венец,
Во ногах его вострый грозный меч:
Животворящему кресту всякий молится,
Золотому венцу всякий кланяется,
А на грозный меч взглянет - всяк ужáхнется.
Вокруг гроба горят свечи восковыя,
Перед гробом стоят все попы, архиереи:
Они служат, читают - память отпевают,
Отпевают память царю православному,
Царю грозному, Ивану Васильевичу.
Народ чтил и чтит память Иоанна Грозного, несмотря на его казни и опалы. Народ смотрит на покорителя Казани, как на сурового, но мудрого монарха, и инстинктивно понял его историческое значение не хуже С. М. Соловьева.
Если народ опоэтизировал мрачный облик Иоанна Васильевича, то он, конечно, должен был опоэтизировать и величавый образ великого Преобразователя России. И он действительно опоэтизировал его. В памяти народа доселе сохранилась песня о рождении Петра I:
А что светел, радошен на Москве
Благоверный царь Алексей, царь Михайлович:
Народил Бог ему сына царевича, Петра Алексеевича,
Перваго императора по земле...
Все-то русские как плотнички-мастеры
Во всю ноченьку не спали - колыбель-люльку делали
Они младому царевичу;
А нянюшки, мамушки, сенныя красныя девушки
Во всю ноченьку не спали - одеялицо вышивали
По белу рыту бархату оне красным золотом;
Бояре тюрьмы все, с покаянными, все распущали,
А погребы царские они все растворяли.
У царя благоверного еще пир и стол на радости:
А князи сбиралися, бояре съезжалися и дворяне сходилися-
А все народ Божий...
На пиру пьют, едят, прохлаждаются:
Во весельи, в радости не видали, как дни прошли
Для млàдого царевича Петра Алексеевича,
Перваго императора.
Эта песня показывает, как высоко ценил народ. труды и подвиги первого Императора и как искренно он откликался на семейные радости своих государей.
Всем сердцем он откликался и на их утраты. Когда в 1670 году скончался 16-ти летний сын Царя Алексея Михайловича, царевич Алексей Алексеевич, народ так оплакал его безвременную смерть:
Погасла свеча местная,
Упадала звезда поднебесная,
Померкало на Руси красно солнышко:
Не стало у нас молодого царевича!
Лежит наш царевич - не двигнется,
Порасправлены его руки белыя,
Позакрылися его очи ясныя,
Призамолкнули его уста алыя...
Ты возстань, возстань, царевич млад!
Изрони слово жемчужное,
Что жемчужное слово ласковое...
Не вставать, видно, солнышку от запада -
Не вставать из гроба царевичу!
Царевич Алексей Алексеевич ничем не заявил себя и ничего не сделал для народа, да ничего и не мог сделать по молодости лет, но он был сыном Царя, членом династии, и народ проливал искренние слезы, когда узнал, что его уже нет.
Могла ли бы существовать такая преданность Монархам и Царствующему Дому, если бы русское Самодержавие не было осенено в представлении народа ореолом высокой поэзии?
Очевидно, что политическая лирика Пушкина, Жуковского, Лермонтова, Тютчева, А. Майкова и т. д. и т. д., воспевавшая и выражавшая преданность русского человека Престолу и Отечеству, русскому Самодержавию, русским Самодержцам и Династии, имеет чисто народную основу.
[i] А. В. Романович-Славатинский, «Система русского государственного права», 3.
