Повесть я точно раньше читала. А вот про фильм почему-то не помню точно, смотрела раньше или просто читала про него.

Сейчас сначала перечитала повесть, потом посмотрела фильм. Стефанию Станюту на роль Дарьи Пинигиной ещё Лариса Шепитько нашла, и когда она погибла, и фильм доснимал её муж, Элем Климов, он ничего не поменял.

Стефания Станюта - белорусская актриса, я её знала по «Беларусьфильму». В той единственной картине, где я работала, «Сад», про послевоенный детский дом, у неё был эпизод: старая старуха, подобравшая во время войны чужую девочку, предчувствуя смерть, вела эту девочку в детдом.

Снимали сцену на берегу реки, Станюта сидела на старом поваленном дереве, девочка уходила от неё и вслед за ней отъезжала камера, морщины на коре дерева и на лице старой актрисы казались завершающей рифмой в какой-то непрочитанной элегии.

Теперь я понимаю, что этой элегией и было «Прощание», в «Саде» Стефания Станюта уже после него снималась.

Когда читаешь повесть Валентина Распутина, в которой он сибирский говор своих героев передаёт, через него, этот говор, всех героев и воспринимаешь. У Стефании Станюты  в фильме его нет, её героиня говорит на литературном русском. Ну правильно, не могла же сибирская старуха на белорусском говорить. А жаль, на белорусском Станюта ещё органичнее играла, в сущности, это тоже народный говор, только не восточносибирский, а западнорусский.

Это вроде бы мелкое замечание, но для меня оно существенно тем, что выявляет разницу между актрисой и её героиней, не будь этого зазора - можно было бы и забыть, что это ж кино, понарошку всё. Внешне Дарья Пинигина в исполнении Стефании Станюты - так на мою бабушку Прасковью похожа. Но говорила бабушка иначе.

Всякий раз возникает это чувство. Когда Василь Быков пишет о думах Степаниды в «Знаке беды» или Валентин Распутин о думах Дарьи в «Прощании с Матёрой» - сжимается сердце от благодарности к ним, сумевшим ТАК написать.

Я бы ни за что не сумела. Читала, что «Восхождение», фильм Ларисы Шепитько по повести Василя Быкова, чуть не запретили, но поскольку тема фильма была связана с Беларусью, фильм посмотрел тогдашний первый белорусский партийный секретарь Пётр Машеров, сам воевавший в партизанах, и расплакался прямо в зале. Фильм вышел.

А во время съёмок «Прощания с Матёрой» по Распутину Лариса Шепитько погибла, и уже после её смерти вышел фильм её мужа, Элема Климова, про другого Распутина, Григория - «Агония». «Прощание» он тоже доснял, и потом был у него ещё один фильм, про войну, «Иди и смотри».

Все три фильма можно как трилогию смотреть. Но я не стала бы, в «Агонии» и в «Иди и смотри» настолько всё тяжко. В последнем пронзительный финал: после всех ужасов, после того, как сожгли каратели его деревню, поседевший мальчик пытается и не может расстрелять портрет Гитлера, потому что этот портрет оживает, усатая рожа сменяется всё более старыми фотографиями, и вот уже Гитлер - младенец на руках у своей матери, невинный, как все младенцы. Мальчик бежит догонять уходящий в припорошенный снежком лес отряд, камера взмывает ввысь, глаза заливает светом, а уши - финалом моцартовского Реквиема.

И мне только этот финал по силам, как жгут людей - не могу смотреть. В «Прощании» я тоже кое-что перемотала, не смогла смотреть, как горит старое дерево, у Распутина в повести это Царский листвень, в фильме - дуб. И прописано и снято это дерево так, что видишь в нём Иггдрасиль, Мировое древо.

Которое сначала пытаются своротить бензопилой и трактором, а когда не вышло - обливают бензином и жгут пусть и похожие на космических пришельцев в своих целлофановых накидках - но свои, свои.

Это так страшно, страшнее карателей. С теми хоть понятно, как воевать.

Изба Дарьина, которую перед тем, как отдать пожёгщикам, она убирает как невесту своими старыми руками - один текст Георгия Федотова мне напомнила. Есть у него такая статья - «Эсхатология и русская культура». Пишет он в ней о том, что в Новый, Небесный Иерусалим войдёт вся красота, сотворённая человеком на земле, это и есть смысл культуры.

Не то что бы меня эти совпадения удивляли. Что же тут удивительного? Это на поверхности «культуры» горы пены и мусора, а чем глубже - тем чище, и вот оно - Мировое древо и дом как космос...

И этот дом, и это Древо - сгорают. Хотя должны были быть затоплены. Но потопа мы так и не увидим. Ведь он уже был, конец привычного нам мира будет огненным.

В повести Валентина Распутина центральная тема - неотвратимое приближение этого конца. Ничем не отвратимое. В фильме я такого напряжения, как в повести, не почувствовала. Пока смотрела, думала о том, что вот если бы я жила в Матёре и решила б её спасти - то что бы сделала?

Подписи собирала? Сколько их там сейчас нужно, чтоб обратили внимание власть предержащие? Сто тысяч? Глупая затея, конец света подписями не остановишь. Только то и можно сделать, что сделали Дарья с другими матёринскими старухами: погибнуть вместе со своей родиной.       

Хотя вот остановили же поворот северных рек русские деревенщики, тот же Валентин Распутин. Писали и собирали подписи...

Может и неуместное сравнение, но так уж вышло, что мне пришлось недавно объясняться, почему не люблю я Набокова. В стихах у него неземная любовь к России и «весь в черёмухе» овраг, в котором расстреляли его во сне. А в прозе - про любовь к нимфеткам романы. Ну а что ему ещё в эмиграции оставалось делать, жизнь оказалось длинной...

И советские деревенщики. Которые не такими тонкими стилистами были, но, если бы не они - кто знает, где б мы сейчас жили, в какой стране. Наша совесть. И когда читаешь их - болит она страшно.   

Хочется сказать этим старикам с мальчонкой, оставшимся на Матёре, когда всех уже согнали, и ушли все с непрочными корнями:

- Возьмите меня к себе.