Лев Толстой как «богослов» либерализма

«Единственное средство в наше время служить человечеству состоит в разрушении извращенного христианства...», - запишет в своем дневнике 13.12.1902 Л.Н. Толстой. Толстой о либерализме не писал. Он был выше этого: он разрабатывал «богословское» его обоснование.

Начал Лев Николаевич познавать мир с себя, со своих желаний. А они, как известно, всегда вступают в противоречие с требованием аскезы Церкви. Хочется здесь, на земле, жить удобно и комфортно. Причем для Толстого комфорт заключался не в материальном, а в душевном спокойствии. Он искал состояния, чтобы совесть не обличала, для чего постоянно переводил духовные категории в область ума, заглушая голос сердца. Питала его теорию вся та же сила, что заставила Еву послушать диавола, - гордыня. Желая стать учителем всего человечества, Толстой рассуждал следующим образом.

За православными пошли немногие, а надо искать то, что объединяет всех. «Признак истинности церкви есть всеобщее единство», - записывает Толстой. «Мы все разбиты на партии, сословия, веры, секты... Наше дело: ломать все преграды, отделяющие нас, держаться только того, что единит не только с христианами, но с буддистами, магометанами, дикими. В этом христианство». Что же мешает этому? Авторитеты! Церковь взяла на себя право решать, что истинно, не позволяя любому человеку придумывать свою истину, а так хочется стать выше Церкви, стать всемирным авторитетом. Недаром Толстой постоянно выстраивает цепочку мировых мыслителей - Конфуций, Будда, Сократ и т.п., ставя в этот ряд и великого «мыслителя» Христа. В конце ряда он мыслил... себя. Именно ему выпала доля обобщить и закончить поиски смысла на земле. Так верил Толстой.

«Только бы религия не держалась внешнего авторитета, и не будет разделения», - делает он вывод, лелея мечту всех либералов - мирное существование добра со злом.

Если мы поглядим на сегодняшних учителей жизни, то увидим все то же самое - ненависть к любым авторитетам, к любым проявлениям силы и власти. Путин - далеко не Петр I и не Александр III, но и его не могут вынести наши любители полной свободы.

«Долой идеалы!» - кричал Добролюбов. Толстой решил рассмотреть идеальное поближе, лично, для чего попробовал с годочек жить по евангельским заповедям и пришел к выводу: не просто тяжело, а невозможно, нереально! Идеал человека, предлагаемый Церковью, недостижим и порождает только лицемерие. «Христианин не может быть святым: сам Христос не был им», - утверждает новый философ. Вера церковная - лицемерие, т.к. никто не способен достигнуть святости. А вот если принять за норму падшую природу человека, обыватель с радостью примет эту реально достижимую цель. Да еще и спасибо тебе скажет, и с радостью пойдет за тобой. И Толстой, желая, чтобы пошли за ним, а не за Церковью, бросает творчество и начинает в многочисленных статьях теоретически доказывать принцип полной свободы человека.

«Люди предпочитают веру сознанию, потому что вера легче, как следование обычаю, и легко переходит в привычку», - высокомерно объясняет он причины веры русского народа. «Веры шатки и противоречивы, а сознание одно и неизменно». «Мы убеждены, что разум и есть та единственная основа, которая соединяет всех нас в одно». Что же это за новый бог такой - «сознание», где искать его? «Познание этого закона разума человек нигде не может почерпнуть, кроме как там, где он и открыт ему: в своем разумном сознании». «Судьей в поступках может быть только сам человек», - приходит он к выводу, ласкающему слух всем новоявленным либералам.

А чтобы угодить и верующим, ибо вся крестьянская Россия крепко держалась христианской веры, Толстой называет это общее сознание всех людей богом, а свою веру - «истинным христианством». Начинается то, что сегодня назовут политикой двойных стандартов, когда либералы каждое свое скрытое, самовольное, корыстно-эгоистическое желание прикрывают общепринятыми представлениями, наполняя привычные для обывателя понятия новым содержанием. Одним из первых это смело стал делать Толстой, всюду применяя термин «христианство», хотя в Христа как Бога он абсолютно не верил.

Бог для него - это то, что «соединяет весь ряд последовательных сознаний в одно». «Бог не личен». «Богом я называю то, что я сознаю в себе». «Я - часть его». «Человек осознает себя богом, и он прав, потому что бог есть в нем». И так далее. У Толстого таких высказываний много - ясных и однозначных.

Из них «великий писатель земли русской» делает скромный вывод: «Бог и я одно и то же». «Я желаю пойти к тому, от кого я пришел». «Я есмь орудие, орган бога, и желаю одного: исполнять свое назначение без напряжения, постоянно сознавая, что через меня действует сила божия».

Вот это «без напряжения» - и есть кредо современных либералов. Церковь «напрягает», предлагая каяться, считать себя, по Достоевскому, «виноватым за всех», для чего отказаться от собственного комфорта и пожертвовать собой, своей жизнью для окружающих нас - не приятных и пушистых, а немощных и грешных.

И от совести как гласа Божиего в человеке Толстой предлагает отказаться, заменив его на глас собственный: «Совесть есть не что иное, как совпадение своего разума с высшим». Обратим внимание - «своего»!

«Самый лучший человек, который живет своими мыслями, худший - чужими... Люди, живущие только своими мыслями, - это мудрецы, пророки».

Всюду, как видим, одно желание: отрешиться от всяких авторитетов и полагаться на свое и только на свое мнение. Сам человек и желание его ставятся в центр мироздания. Либерализм начинает свое массовое шествие по нашей стране, собирая все больше и больше поклонников.

Сама жизнь Льва Толстого стала яркой иллюстрацией его либеральной теории, жизнь, полная лицемерия и фарисейства.

Лучше всего это замечала его жена.

«Лев Николаевич все, что отрицал, были только слова: собственность - он оставил за собой при жизни права авторские; документы - он под расписку банка отдал дневники. Отрицал деньги - теперь у него всегда для раздачи несколько сот рублей на столе. Отрицал путешествия - и три раза выезжал в одно лето...».

«Жизнь в избе - это предлоги, чтобы стать в роли мученика и святого». «Часа три подряд Лев Ник. играл с большим увлечением в карты. Как грустно видеть все его слабости именно в тот возраст (82 года), когда духовное должно над всем преобладать!» (19.08.1910), - замечает с грустью жена. «Л.Н. человек огромного ума и таланта,...но он человек без сердца и доброты настоящей. Доброта его принципиальная, но не непосредственная» (1908), - женской интуицией чувствует она.

Тысячи людей просили у Толстого помощи, но он сделал хитрый ход: перевел все свое огромное состояние на имя жены и отнекивался от просящих: у меня ничего нет. Впрочем, некоторым крупно помогал - сектантам, заявляя: «У нас глупое Православие, - и разумные секты».

Толстой матерился, играл в карты до конца жизни, любил роскошь. Любовь Толстой понимал чисто по либеральному, не как любовь к Истине, а как желание нравиться людям, по принципу «не быть, а казаться». Всю силу своего таланта он бросал на то, чтобы казаться милосердным, добрым и любящим.

На призывы примириться с Церковью Толстой толерантно и ласково отвечал, что «никогда и не разъединялся с нею», с той «всемирной церковью», которая объединяет всех людей, искренно чтущих бога».

Как это сегодня похоже на заявления американских международных убийц, рассуждающих о своей гуманитарной миссии!

С 1859 г. у Л.Толстого очередное увлечение - он взялся создавать новую школу. Съездил в Европу, походил там по школам - не понравилось: мало свободы. Он не стал посылать свои предложения в министерство образования, а просто создал свою школу. На ее примере мы видим, до какой степени свободы жаждал довести человечество новый его учитель. Главный принцип новой школы - никакого авторитета, никакого насилия, естественная свобода, полное раскрепощение своего «я». Его ученики были освобождены не только от любого вида принуждения или наказания, но даже от домашних уроков. Между учениками и учителями снимались всякие барьеры.

Сам Л.Н. Толстой в журнальной статье «Яснополянская школа» описывает ее так: «С собой никто ничего не несет - ни книг, ни тетрадок. Уроков на дом не задают. Мало того, что в руках ничего не несут, им нечего и в голове нести. Никакого урока, ничего, сделанного вчера, он не обязан помнить нынче. Он несет только свою восприимчивую натуру и уверенность в том, что в школе нынче будет весело, так же, как и вчера. Никогда никому не делают выговоров за опаздывание, и никогда не опаздывают.... Учитель приходит в комнату, а на полу лежат и пищат ребята, кричащие: «мала куча»... Садятся они где кому вздумается: на лавках, столах, подоконнике, полу и кресле. По расписанию до обеда значится 4 урока, а выходит иногда три или два, и иногда совсем другие предметы. Учитель начнет арифметику и перейдет к геометрии, начнет священную историю, а кончит грамматикой. Иногда увлечется учитель и ученики, и вместо одного часа класс продолжает три часа».

Догматы, авторитеты, правила, традиции для Толстого были главным врагом. Поэтому Толстой терпеть не мог Петра Великого. В 1870-е годы задумал роман об эпохе Петра I, но не выдержал, бросил.

Показное смирение и спокойствие оставляло Льва Толстого, когда он сталкивался с Православием. Это лакмусовая бумажка для любого либерала.

«Разве можно серьезно рассуждать с человеком, - возмущается Толстой, -который верит в то, что есть только одно правильное воззрение на мир, то, которое выражено 1500 лет назад собранными Константином эпископами в Нике, - мировоззрение, по которому Бог - Троица, 1890 лет назад пославший сына в деву, чтобы искупить мир и т.д. С такими людьми нельзя рассуждать, можно их жалеть, пытаться излечить, но на них надо смотреть, как на душев-но больных, а не спорить с ними».

Осталось только запеть про «православие головного мозга», что и сделают его современные последователи.

Главное понятие христианства - любовь - либеральным мировоззрением трактуется чисто эгоистически.

«Знаю Бога потому, что знаю свою душу, - «богословствует» Толстой. - А душу знаю потому, что люблю свою душу...».

Если без привычной витиеватости, то получается: знаю бога, потому что люблю себя, хорошего.

«Ничто так не подвигает к добру, как сознание того, что тебя любят»,- отмечает в дневнике. «Не любишь себя - пропал».

И далее главный принцип либерализма, борющегося не с правительством, не с бедностью, не с коррупцией, а с Абсолютной Истиной: «Утверждение о том, что ты во лжи, а я в истине, есть самое жестокое слово, которое может сказать один человек другому» (Исповедь). «Свободен человек только тогда, когда никто не воспрещает ему известные поступки под угрозой насилия». «Делай все, что тебе хочется, что вложено в тебя, но делай не для добра (добра нет, как и зла), а для того, что этого хочет бог», - рассуждает Лев Толстой. (Бог, как мы помним, у Толстого - это мое сознание).

«Неверно думать, что назначение жизни есть служение Богу. Назначение жизни есть благо». Опять красивое слово - «благо». Но что скрывается у Толстого за этим понятием? Цитируем Толстого: «чтобы все жили для тебя, чтобы все любили тебя больше себя».

Ну и конечно, отношение ко злу. Для либерала абсолютного зла нет, есть только то, что мешает свободе другого.

Вот и Лев Толстой не признает зла и предлагает смириться с ним, ни в коем случае не бороться со злом. Поэтому правильнее известную толстовскую мысль называть - «непротивление злу». Это будет и точнее, и честнее, и ближе к его воззрению. «Под непротивлением злу разумеет потворство всякому злу», - дает точную характеристику мудрый батюшка отец Иоанн Кронштадтский.

Сам поступок для Толстого и его последователей не является нравственным или безнравственным, суть нравственности (любви) - сохранить мир со всеми окружающими, с добром и со злом. Так что американская улыбка, надо сознаться, рождалась не в Калифорнии, а в недрах тульской губернии...

«Как только речь пойдет о том, - рассуждает Толстой в одном из писем, - как креститься,...был ли Христос Бог или человек, или о том, есть ли Бог личное существо или безличное, так люди разделяются и ссорятся... Но если мы будем держаться только того, что согласно с разумом каждого человека,...жизнь всех была бы самая хорошая... И потому всякий человек должен для своего блага стараться разрушить все ложные веры с тем, чтобы руководствоваться светом разума. Прежде всего надо верить в разум, а потом уже отбирать из писаний - и еврейских, и христианских, и магометанских, и буддийских, и китайских, и светских современных - все, что согласно с разумом». Религию либералы не отрицают, но ставят ее на определенное место в своей иерархии ценностей - конечно, ниже себя.

Либерализм всегда антигосударственен. Толстой - известный анархист, написавший немало статей против государства. Он был уверен, что «лишь без властей, без правительств, без войска, без полиции, без судов люди заживут мирно и счастливо».

Как западный мир отреагировал на сатанинскую гордыню нового спасителя человечества из России? Либеральные, антихристианские, антиправительственные статьи Толстого, которые запрещали в России, издавались моментально на всех языках Европы! Такими тиражами, которые ни Пушкину, ни Достоевскому и не снились.

А уж как радовалась пятая колонна! В геометрической прогрессии возрастающая либеральная интеллигенция в России бросилась петь великому писателю свободы дифирамбы, нелегально распространяя то, что было запрещено цензурой. Копировали и по 5 рублей продавали.

Вот какие эпитеты дают Толстому в поздравительных телеграммах его поклонники: «искатель правды», «богом вдохновляемый старец», «народный учитель» и т.п.

Один крестьянин пишет: «Вы, великий учитель, апостол Христова учения...». А вот из письма рабочих: «Мы, простые работники, понимаем чуть ли не глубже истины Христова завета, чем члены Синода. Не вас должны отлучать от Церкви, а их...» И т.п.

Закончим обращением к либералу, если он нас слышит. К финалу жизни Толстой искренне удивляется: «Какая странность: я себя люблю, а меня никто не любит». Впору задуматься над этим замечанием тонкого психолога и талантливого художника.