В чём национал-демократы правы?
Грубые кощунственные выпады национал-демократов в отношении героев Великой Отечественной Войны, неприкрытая поддержка ими разнообразных русофобов в спектре от украинских необандеровцев до бесноватого грузинского фюрера привели к соответствующей реакции в среде традиционных русских националистов и национал-патриотов. Здесь можно вспомнить и полемическую статью Владимира Игоревича Карпеца «Битва за историю», опубликованную в газете «Завтра» (№ 22 (915) от 1 июня 2011 г.), и заметку «Шаббес-националисты» Петра Александровича Баранова, и статью С. Сидоренко «Иерусалимский национализм». Реакция очень понятная и вполне естественная, однако, на наш взгляд, феномен «национал-демократических» идей требует более серьёзной и глубокой критики.
Итак, какую бы антипатию и неприязнь ни вызывали у нас нацдемские кощунства по поводу героев Великой Отечественной Войны, антихристианские выпады и пропаганда власовщины, попробуем отрешиться от этих «крайностей» и посмотреть на идею «национал-демократизма» в её чисто теоретической форме.
Для начала отметим, что история человечества даёт нам независимо от формационно-стадиального уровня, связанного с экономическим и научно-техническим прогрессом, три принципиальных типологически воспроизводящихся варианта государственности.
Первый и наиболее распространённый тип - это государство чиновничье-бюрократическое. Фактическая власть принадлежит в нём в большей или меньшей степени замкнутому сословию профессиональных чиновников, собственно и составляющих государство. Население отторгнуто от власти и представляет собой по существу субстрат, кормовую базу для государственного аппарата, его функция, по большому счёту, сводится к обязанности платить налоги, исполнять повинности и пребывать в полном и безоговорочном молчаливом послушании. Понятно, что этническая принадлежность подданных в этом случае мало интересует государство: неважно, какого цвета подданные, лишь бы были послушны, трудолюбивы, хорошо платили подати и не возмущались, когда их порют на конюшне. Чаще всего государства такого типа представляют собой монархии, но вполне могут быть и олигархиями или теократиями. Примеров такого рода государств не счесть, начиная от Древнего Египта и храмовых городов-государств Месопотамии, и заканчивая Византией, Османской Империей и современным Китаем.
Второй тип - это государство сословно-корпоративного типа, построенное на максимальной персонификации договорных отношений и замкнутости корпоративных структур. В наиболее чистой форме этот тип государственности был воплощён в феодально-рыцарской и цеховой Западной Европе, в домонгольской удельно-княжеской Руси (после распада единого Киевского государства) и в средневековой самурайской Японии. В определённой мере примыкает к этому типу государственности и традиционная кастовая система Индии до её мусульманского завоевания, хотя для Индии персонификация отношений как раз не характерна.
Третий тип государства - это самоуправляемая гражданская община, основанная на матрице «общественного договора» и в предельном идеале вообще не предусматривающая существования профессиональных штатных управленцев и государственных служащих. В идеале такая система подразумевает (как в некоторых демократических полисах Античной Греции и в ранней Римской республики), что все государственные должности являются не только выборными, но и исполняются «на общественных началах» - без государственного жалования, за счёт средств самого «руководителя-общественника», который поэтому должен иметь достаточно высокий имущественный статус и уровень бескорыстия. Фактически этот тип государства представляет собой самоуправляемое гражданское общество, другой вопрос, что далеко не всё население страны входит в число полноправных граждан (к примеру, в Римской республике, подавляющее большинство жителей завоёванных провинций в число римских граждан не входило).
Вполне очевидно, что западные буржуазные демократии Нового времени, хотя и не в чистом виде, но в значительном приближении воспроизводят именно этот третий тип государства. Нетрудно видеть, что комплекс либерально-демократических идей, вытекающий из принципов гражданского общества, цивилизационно неотделим здесь от матрицы национального государства и, как минимум, гражданского национализма.
Разумеется, мы вовсе не хотим упростить реальность и поставить знак равенства между национализмом, либерализмом и демократией. Даже две последние категории на самом деле находятся между собой далеко не в столь однозначных и простых отношениях, как может показаться человеку, воспитанному на опыте российских 90-х. Тем не менее, вполне очевидно, что категории демократии, либерализма и национализма относятся к принципиально одному и тому же цивилизационному и государственному типу, восходящему к европейской античности и воспроизведённому европейскими и североамериканской демократиями Нового времени.
Поэтому в самом по себе тезисе о построении буржуазной либеральной демократии в сочетании и на основе моноэтнической и монокультурной национальной государственности и гражданского национализма нет не оксюморона, ни парадокса. С абстрактно-теоретической точки зрения такая концепция представляется вполне цельной и здравой. Более того, несложно доказать, что мультикультурализм разрушителен для гражданского общества и практически несовместим с классической буржуазно-либеральной демократией.
Отметим лишь в скобках, что моноэтничность и монокультурализм гражданского общества - это не то же самое, что обязательная моноэтничность населения страны. Римская республика и даже ранняя Империя эпохи принципата была по своей сути национальным государством. При том, что в её состав входила и Галлия, и Иберия, и Греция, и Северная Африка, и Палестина, единственным национальным субъектом её оставался Populus Romanus Quiritium - Римский народ, гражданская община римлян. Всё остальное завоёванное население гражданских прав не имело и по существу было лишь кормовой базой Рима. Поэтому полиэтничность и мультикультурность населения Империи не нарушали её строго национального характера. Интересами Рима (как Республики, так и ранней Империи) как государства оставалось служение национальным интересам именно Римского народа, этнической группы, сохранившей монополию на права римского гражданства. Почти то же самое можно сказать о Британской колониальной империи - государстве, в котором никогда не заходило солнце. Подданными этой империи были сотни народов самой различной расовой и культурной принадлежности, но национальным субъектом её были исключительно англичане. С другой стороны, нетрудно привести примеры крохотных и абсолютно моноэтничных по составу своего населения стран Азии и Африки, которые, однако, никогда не знали ни гражданского общества, ни национального государства. В этом смысле их государства изначально были антинациональны и строились по принципу господства отчуждённой от интересов этноса бюрократии над бесправным населением.
Следовательно, противопоставление имперского наднационального государства государству национальному изначально некорректно. Полиэтническая по составу своего населения Империя может быть в то же самое время национальным этнократическим государством, а маленькое моноэтничное по составу населения государство может быть абсолютно индифферентно к национальным интересам. Сущностное содержание в данном случае если не в полной, то в весьма значительной степени свободно от внешней формы. Следовательно, само по себе разрушение имперской государственности, при очевидных территориальных потерях и геополитических издержках, отнюдь не приближает к построению национального демократического или этнократического государства.
Однако вернёмся к идеям отечественных «национал-демократов». В основании их идеологических позиций лежит тезис, состоящий в том, что Россия, подвергшаяся в результате влияния Византии и Золотой Орды цивилизационной и культурной (а в наиболее радикальных версиях - и генетической) деформации, сформировалась как государство сущностно антинациональное, говоря словами Широпаева: «не для русских, а посредством русских, которые всегда были нужны России лишь в качестве безликого этнического ресурса». В самом этом утверждении есть немало горькой правды.
Впрочем, ещё советскими антропологами было доказано, что «процесс консолидации славянских племён в связи с образованием Русского государства, опустошение русских земель татарскими набегами, движение русского служивого населения на восток и юго-восток для создания сторожевой черты - все эти моменты не могли не сыграть роли в изменении антропологического состава, но заметно не нарушили тех морфологических связей, которые образовались в эпоху славянской колонизации Восточноевропейской равнины» (Происхождение и этническая история русского народа. Труды Института этнографии АН СССР, т. 38, М., Изд. Наука, 1965). Поэтому наиболее радикальные утверждения о необратимой порче русского генотипа во время татаро-монгольского ига (в духе пошлой поговорки «поскреби русского - найдёшь татарина») не имеют под собой никаких серьёзных оснований. Справедливости ради отметим, что такого рода не только утверждений, но и намёков, конкретно у Широпаева мы не нашли - они характерны скорее для германских нацистов, украинских русофобов и для радикального, нездорового крыла евразийцев.
Однако не на биологическом, но на «культурном» уровне влияние ордынской азиатчины на Россию действительно сказалось самым пагубным образом. Москва, изначально возвысившаяся именно как коллаборационистский центр чужеродной власти, столь глубоко усвоила оккупационные стереотипы отношения к собственному народу, что воспроизвела их и после обретения независимости. Русский народ в России действительно никогда не был народом-господином, и остаётся только удивляться, что в этом прискорбном факте отдельные наши горе-патриоты находят повод для извращённой гордости. В этом плане Россия действительно была «империей навыворот», в которой государствообразующий народ в наибольшей мере подвергался эксплуатации, в то время как окраинные этносы сохраняли тем больше вольностей и привилегий, чем менее они были интегрированы в состав Империи. Именно поэтому приближение к положению русского народа для инородцев означало не повышение, а понижение их статуса, то есть интеграция воспринималась и в действительности была для них не продвижением вверх по иерархической пирамиде (как в Древнем Риме), а сползанием вниз в воронку. Отсюда и представления о Российской Империи как о «тюрьме народов» - и это при том, что статус инородцев был по отношению к статусу Русского народа фактически привилегированным.
Немалая доля горькой правды есть и в утверждении «национал-демократов» о том, что эти порочные явления в национальной политике, имевшие место в Российской Империи, были впоследствии воспроизведены в Советском Союзе. Скажем более, этот печальный факт не отрицается и нами - коммунистами и русскими патриотами-великодержавниками. Так, например, лидер Коммунистической партии Геннадий Андреевич Зюганов в своей статье «О национальной гордости патриотов» подчёркивает:
«Соответственно и национальная политика трактовалась в первую очередь как политика по отношению к инородцам. В основе ее лежала система уступок со стороны русских и преимуществ для нерусских. Что это за уступки и преимущества? Во-первых, всесторонняя, всеобъемлющая помощь национальным окраинам за счет человеческого, материального и культурного потенциала русских и Центральной России. Русский народ с пониманием отнесся к этой задаче, с его первенствующей помощью на окраинах России был создан мощный экономический, культурно-технический потенциал. Во-вторых, формирование единого государства по федеративному принципу, признание полного государственного равноправия с Россией новых республик с "титульной" нацией во главе. Это было хотя и обоснованной, но все же уступкой, ибо до революции Ленин, признавая право наций на отделение, тем не менее неоднократно и определенно высказывался против федеративного устройства будущего социалистического государства. Ясно, что эта политика обуславливалась совершенно конкретными обстоятельствами места и времени. И она приносила успех, пока соответствовала объективным задачам, пока обстоятельства не изменились. Бездумное продолжение ее и после того, как фактическое неравенство было в основном преодолено, губительно сказалось сначала на судьбе Советского Союза, а затем и самой России. В итоге русский народ сам оказался в фактически неравном положении в своей собственной стране».
Итак, никак нельзя сказать, что идеи «национал-демократов» - это лишь полный бред и постмодернистская эклектика противоположностей, нельзя просто отмахнуться от них, придумав какой-нибудь разухабистый ярлычок. Проблемы, которые они ставят, серьёзны и ненадуманны. В чём же тогда, если не считать явные «заскоки» и «перегибы» мы не согласны с ними по существу? В чём суть нашего принципиального ответа на вызов «национал-демократии»?
В чём национал-демократы не правы?
Сделаем, прежде всего, важное замечание. Невозможно дать содержательную критику позиций и рецептов «национал-демократов», отталкиваясь от ценностей православного мессианства, государственного великодержавия или геополитики. Просто потому, что эти ценности национал-демократами не признаются. Содержательная критика возможна только в том случае, если мы будем говорить с нашими оппонентами на одном языке и отталкиваться от тех базовых ценностей, которые у нас с ними общие. Есть ли такие? Да, есть. Это интересы Русского народа, понимаемые в самом материальном, приземлённом и неидеологизированном варианте. То есть интересы физического выживания Русского народа, преодоления демографической катастрофы, создания условий для превышения рождаемости над смертностью, недопущение иноэтнической колонизации русских земель.
Попробуем, взяв именно эти ценности в качестве конечного критерия, оценить те основные рецепты, которые предлагают национал-демократы.
Итак, первый предлагаемый ими рецепт состоит в ослаблении роли государства и всемерном ограничении его вмешательства в жизнь граждан. Предполагается, что это приведёт к формированию «нормального» капитализма и, как следствие, гражданского общества - основы буржуазной демократии. Но так ли это на самом деле?
Не секрет, что капитализм в ходе своей истории не остаётся неизменным. Внутренние, имманентно присущие ему тенденции ведут к поступательной концентрации капитала и расширению рынков. Именно поэтому капитализм сначала укрепляет национальную идентичность и национальное единство (снимая разобщающие нацию местно-территориальные и сословно-корпоративные границы), но затем, напротив, ослабляет и разрушает их (снимая уже внешние, межнациональные границы). Экономическая логика концентрации капитала неизбежно ведёт к перерождению национального капитализма в империализм и мондиализм (глобализм) - в сетевую и экстерриториальную власть транснациональных корпораций. Этот процесс необратим, и сегодня независимо от чьих-либо желаний капитализм объективно достиг стадии глобализма.
Что это означает на практическом уровне? Это значит, что в условиях открытой либеральной рыночной экономики и развитой транспортной инфраструктуры Россия в принципе не может быть конкурентоспособна. Промышленная продукция, производимая в России, не сможет выйти на мировой рынок, который уже давно полностью монополизирован и поделён. Более того, в соответствии с простым, но неопровержимым аргументом Андрея Петровича Паршева, себестоимость промышленной продукции, производимой в России, где холодный климат требует затрат на обогрев производственных помещений и жилищ работников в течение большей части года, в принципе не может быть равна себестоимости той же продукции, производимой в условиях более тёплого климата. В ещё большей степени это относится к продукции сельского хозяйства.
Следовательно, с точки зрения логики открытого рынка в России завозная импортная продукция оказывается дешевле, чем продукция собственного производства.
Добавим к этому то, что мировой рынок давно монополизирован и поделён, и пробиться на него новому игроку было бы невозможно даже в случае равной себестоимости производства. Это качество любой монополии. Плюс добавим фактор доллара - то есть монополию мировой банковской системы на произвольное создание эквивалентов стоимости «из воздуха» по нулевой себестоимости.
Вывод напрашивается сам собой: отечественное производство с неизбежностью обречено разориться, а почти единственным рентабельным делом в России остаётся добыча и транспорт сырья. Это не только обрекает Россию на роль отсталой и зависимой колониальной периферии мира. Это, вдобавок, определяет лимит в 15-50 (по различным оценкам) миллионов «экономически оправданного» населения - вместе со всей обслуживающей инфраструктурой. Остальные в открытую рыночную экономику вписаться не смогут.
Есть ли из этой западни выход? Безусловно. Но этот выход состоит в отказе от либеральных критериев прибыли; в национализации стратегических отраслей промышленности и, в первую очередь, добычи сырья; в осуществлении нерыночного регулирования экономики, направленного на перераспределения доходов от сырьедобывающего сектора в производственный, что предполагает не снижение, а как раз резкое усиления вмешательства государства в экономику; в установлении жёстких протекционистских барьеров.
Принятие комплекса такого рода мер, разумеется, больно ударит по интересам мировых транснациональных корпораций, привыкших видеть в России рынок дешёвого сырья и сбыта своей готовой продукции. Следовательно, с неизбежностью произойдёт эскалация международной напряжённости вплоть до возобновления холодной войны. Это потребует от России политической, военной и идеологической мобилизации. Отметим, что в основе такого прогноза лежит не иррациональная вера в «ненависть бездуховного Запада к Святой Руси» и не нужда в обосновании внешней угрозой внутренней диктатуры, а исключительно элементарный расчёт экономических и, как следствие, политических интересов.
Альтернатива национальной мобилизации и выходу из «системы общечеловеческих ценностей» только одна - сведение России к функции сырьевой колонии, экономический геноцид «экономически нецелесообразной» большей части (!!) русского населения и резкая качественная деградация оставшейся части: сырьевой экономике профессора и инженеры не нужны. В этом смысле путинско-медведевская «реформа образования» как раз вполне аутентична потребностям сырьевой периферии.
Так что с учётом конкретных исторических условий места и времени «правильный» либеральный капитализм в современной России в принципе невозможен. Дилемма проста: либо деградированный колониальный капитализм, сопровождаемый количественной и качественной деградацией населения, либо - плановая экономика с ведущей ролью государства.
Второй рецепт «национал-демократов» - «сбрасывание» балласта нерусских территорий (прежде всего, Северного Кавказа) и регионализация оставшегося собственно русского ядра, перезаключение федерального договора.
Стремление отсоединить Россию от чёрной дыры Северного Кавказа, поглощающего колоссальные материальные ресурсы и взамен экспортирующего в Россию терроризм и этнокриминалитет, хорошо понятно. Однако сторонники этой идеи не учитывают ни исторического опыта, ни современного политического контекста проблемы. Начнём с уже имеющегося исторического опыта. Не требует специальных доказательств факт, что массовая иммиграция в Россию таджиков, узбеков, азербайджанцев и прочих среднеазиатов и закавказцев началась именно после того, как эти территории были отсоединены от исторической России в результате распада СССР. На основании этого опыта нетрудно видеть, что отсоединение территории от государства само по себе не исключает и даже не затрудняет нежелательной миграции в государство обитающих на этой территории народностей. С другой стороны, при грамотной национальной и демографической политике, напротив, сохранение территории в составе государства не приводит страну к миграционной открытости и незащищённости. Таким образом, отделение Северного Кавказа от России не является ни необходимым, ни достаточным средством для решения проблемы иноэтнической миграции из этого района на этнически русские территории. Кроме того, уже имеющийся исторический опыт показал, что фактическое предоставление Чечне независимости приводит не к решению проблемы, а к формированию крайне опасного для русского населения очага перманентного терроризма и бандитизма.
Понятно, что сложившаяся на сегодня ситуация фактической выплаты Чечне дани нетерпима и требует решения по существу. Однако ситуация эта создана сугубо искусственно, и корень её - в Кремле, а не в Чечне. Именно в Кремле заложены интересы и механизмы, эту ситуацию стабильно поддерживающие и воспроизводящие. И именно путём радикальных изменений в Кремле ситуация только и может быть разрешена по существу. В случае русской национализации российского Центра проблема Северного Кавказа решается без его отделения, в то время как при сохранении антинационального федерального Центра отделение Северного Кавказа не решит, а только усугубит связанные с ним проблемы.
Более того, в случае прихода к власти в России национального правительства выход из роли сырьевого придатка, как уже было отмечено выше, неизбежно обострит отношения с Западом (в лице транснациональных корпораций) и Китаем. В условиях обострения отношений с Западом и Китаем утрата российского суверенитета над Северным Кавказом необходимым образом приведёт к превращению данной территории в сплошную антирусскую базу и постоянный очаг напряжённости в «мягком подбрюшье» России, что самым непосредственным образом ударит по русским людям и их интересам.
Третий рецепт «национал-демократов» - регионализации самой России. Этот рецепт исходит из имплицитной презумпции «национал-демократов» о дружественности или, на худой конец, нейтралитете и миролюбии Запада. Между тем, на деле эта презумпция полностью ложна. Мир стоит на пороге острейшего кризиса, связанного с дефицитом природного сырья и энергоносителей. В условиях обострения этого дефицита неизбежна острейшая борьба за глобальный передел собственности. Россия - одна из самых богатых сырьём стран мира, а потому - один из первейших кандидатов на «съедение». К тому же, основные богатства России сосредоточены на малозаселённых, «пустующих» территориях (Ямал, Сибирь). Череда американских агрессий в Афганистане, Ираке, Ливии, серия инспирированных извне «оранжевых революций» на постсоветском пространстве, на Ближнем Востоке и в Магрибе наглядно демонстрируют готовность США как к прямой и открытой, так и к скрытой, социально-манипулятивной агрессии в борьбе за источники дефицитных природных ресурсов. С другой стороны, Россия стоит перед лицом ещё большей угрозы со стороны стремительно растущего китайского монстра. И это не говоря об угрозе со стороны Исламского мира.
В этих условиях политика российских властей, практически даром отдающих природные ресурсы, создаёт иллюзию политической стабильности. Приход к власти национального правительства, не желающего обменивать нефть и газ на крашеную бумагу долларов, обязательно приведёт к резкому обострению международных отношений. Только щит стратегических ядерных сил и политическая мобилизация могут в этом случае предотвратить прямую агрессию и сценарий раздела России между НАТО и Китаем, аналогичного разделу Польши в 1939 году между СССР и Германией.
Предлагаемая «национал-демократами» регионализация в этих условиях неизбежно будет использована внешними силами для развала Российской Федерации по образцу СССР, а проект «переучреждения федерации» ждёт судьба СНГ. Что даст такой сценарий Русскому народу? То же, что дал развал СССР: множество межнациональных конфликтов, бесправие и прямой геноцид русского населения в национально-титульных государственных новообразованиях, разрыв ещё оставшихся хозяйственных связей и, следовательно, резкое падение уровня жизни, утрату контроля над наиболее ценными источниками природных ресурсов. В итоге - очередную демографическую катастрофу.
Гарантирует ли этот сценарий хотя бы этническую неприкосновенность оставшихся «чисто русских» территорий? Ни в коей мере, как показал опыт постсоветской России.
Есть ли основания надеяться в этом случае на формирование национально-демократических русских государств? Никаких! И именно в этом и состоит, пожалуй, самая главная ошибка национал-демократов: они в очередной раз пытаются запрячь телегу впереди лошади.
Формирование гражданского общества и гражданского сознания представляет собой длительный эволюционный процесс, требующий сочетания целого ряда объективных и субъективных условий. Этот процесс невозможно осуществить искусственно по чьей-то воле, тем более - в форсированном темпе и революционным путём, да ещё и в момент острого кризиса. Какую бы антипатию ни вызывало у национал-демократов вненациональное бюрократическое патерналистское государство, давящее ростки гражданского общества своей железной пятой, никакой иной системы коллективного жизнеобеспечения сегодня у Русского народа просто нет даже в зачаточном состоянии. В ситуации распада государственности и в условиях отсутствия даже намёка на самоорганизующиеся структуры гражданского общества с неизбежностью произойдёт катастрофа и погружение в полный хаос, анархию и неуправляемость - в состояние, практически несовместимое с жизнью. Из этого кровавого хаоса никак и ни при каких условиях не может возникнуть чаемая Широпаевым сытая и умеренная бюргерская и европеизированная Россия. Если из него и может что-то выйти, то только новая форма отчуждённой диктатуры, воспроизводящая всё тот же сценарий отношений государственного аппарата и разобщённого, атомизированного и внешней силой приведённого к «общинности» населения. И самое страшное в этом, что это будет не историческая ошибка, а единственное спасение от хаоса, анархии, полного вымирания и одичания, подобно тому, как единственным спасением для России в 1918 году был большевизм.
Раз за разом наши революционные идеалисты-западники повторяют одну и ту же ошибку, думая, что если спалить дотла ненавистный казённый барак российской государственности, то на освободившемся пространстве народ сможет, наконец, построить себе аккуратные европейские коттеджи. Поджог серого унылого барака периодически удаётся, но оставшийся на голом пепелище народ, потерявший в очередной раз в пожаре все свои пожитки и внезапно оставшийся вообще без крова над головой посреди холодной русской зимы, конечно же, не возводит аккуратных коттеджей (и не из чего, и некогда, и не до того), а, придя в себя, начинает из подсобного материала возводить хоть какое-то укрытие - хоть шалаш, хоть землянку. И после многих лет суровых лишений и тяжёлого труда многократно латаемые и надстраиваемые земляночки начинают постепенно сливаться и обретать облик всё того же барака - только намного беднее и хуже прежнего. Поколение, пережившее революционный пожар, пожившее и потрудившееся вообще без крыши над головой, вынужденное своим умом вспоминать, как бы построить хоть что-нибудь, и своими руками этот барак строившее, и этому радуется до слёз (и оторвёт руки любому поджигателю). Но потом приходит поколение, не знавшее бездомного житья, критическим взором окидывает творение рук своих отцов, сравнивая его с аккуратненькими коттеджами европейских соседей и, замечтавшись о европейском житье, опять берётся за спички. Цикл повторяется раз за разом - и в результате жильё у вечных наших погорельцев раз от раза всё хуже, всё беднее, всё больше уже напоминает не просто барак, а трущобу.
Поздний Советский Союз брежневских времён был не просто неидеален. Он вызывал у подавляющего большинства общества апатию, тоску и уныние. Такую тоску и уныние, что общество в массе своей если не действием, то бездействием поддержало «реформаторов», обещавших в очередной раз «разрушить до основанья, а затем...». Разрушить - разрушили вполне успешно, кое-кто на этом, кстати, очень неплохо нагрел руки. А народ остался наг и гол на пепелище и ужаснулся своей свободы - свободы от стен, от крыши и от нехитрых, но каких ни есть пожитков. Альтернативной системы жизнеобеспечения не было, прежнюю - разрушили. И что? После 20 лет бесприютного мыканья, стоивших нам колоссальных экономических, территориальных, а, главное, многомиллионных демографических потерь, народ сам сугубо добровольно отказался от всех «завоеваний демократии», ради которых были принесены такие жертвы, и удовольствовался в общем-то имитацией того же самого брежневского застоя, только несравненно худшей по сравнению с оригиналом.
Подчеркнём ещё раз два основных наших тезиса.
Во-первых, стремление Запада, равно как и Китая к захвату наших сырьевых ресурсов есть не политтехнологический миф путинских кремлинов и оппозиционных им имперцев-великодержавников, а очевидный факт, вытекающий из самого элементарного расчёта потребностей мировых экономик и динамики исчерпания мировых ресурсов. Поэтому сокращение Вооружённых сил, «приватизация» оборонки, экономия на вооружении армии, попытки сближения и сотрудничества с НАТО (естественно, ценой очередных односторонних уступок - иначе НАТО на сотрудничество не идёт, тем более в отношениях с более слабым «партнёром»), односторонняя сдача последних геополитических позиций («полный отказ от имитации имперской советской внешней политики»), разрушение механизмов политической консолидации и мобилизации общества («безоговорочная отмена всех политических статей Уголовного Кодекса РФ»), идеологическое разоружение («осуждение преступлений советского и других коммунистических режимов») - всё это прямой путь к оккупации России и утрате последних остатков национального суверенитета. Для собственно Русского народа это означает утрату последних надежд на возвращение в свою коллективную собственность сырьевых ресурсов России и повторение судьбы североамериканских индейцев. Регионализации России в современных условиях чревата полным распадом страны, её разделом между США, Китаем и, возможно, Евросоюзом, Турцией и Японией.
Во-вторых, в условиях полного отсутствия институтов гражданского общества и даже исторической традиции таковых, распад существующей государственной системы даже чисто теоретически не может привести к формированию национальных буржуазно-демократических государств. Даже в момент распада Советского Союза Русский народ не обнаружил никаких центров и структур горизонтальной национальной, этнической или гражданской самоорганизации. Более того, даже в момент распада Российской Империи структуры такого рода оказались слабы и не способны к формированию гражданской государственности «снизу вверх». Между тем, по сравнению со временами двадцатилетней давности (распадом СССР), русское население крайне деморализовано, деклассированно, маргинализовано, разобщено и развращено. Произошёл распад трудовых коллективов, широкие слои городского населения в условиях деиндустриализации вынужденно утратили трудовые навыки и приспособились к паразитическому существованию. Значительная часть трудоспособной городской молодёжи занимается непроизводительной деятельностью, пополняя ряды «офисного планктона». Единственным источником жизни для этой категории населения является распределяемая государством нефтяная рента. Огромную долю населения составляют пенсионеры, стремительно растёт социальный слой мелкого чиновничества, люмпенизируется население малых городов. Все эти категории населения, составляющие его подавляющее большинство, фактически не способны к производительному труду и самообеспечению, экономически, и, следовательно, политически несамодостаточны. Поэтому демократия как буржуазного, так и социалистического типа не имеет на сегодня вообще классовой базы. В случае распада страны и неизбежного хаоса единственной потенциальной организующей силой смогут стать лишь осколки того же самого государственного аппарата РФ со всеми присущими этому аппарату формами и методами управления, сводящимися, в конечном счёте, к тотальной коррупции. Только вокруг региональных осколков госаппарата смогут сбиться в стадо напуганные собственной недееспособностью массы атомизированного, разобщённого городского населения. Что может вырасти из этого? Только новая система клиентелы. Только множество маленьких эрэфий - ещё более чиновничьих, коррумпированных, антинациональных, компрадорских и колониально-зависимых. И ничего более. Социальной базы для гражданского общества в сегодняшней России нет и взяться ей объективно неоткуда. Чудес в природе не бывает.
Вывод прост. Проект современных русских и российских «национал-демократов» представляет собой вредную и опасную утопию, исходящую из наивного исторического идеализма, из волюнтаристской попытки воплотить свой умозрительный идеал, совершенно не учитывая конкретных исторических условий и реальных возможностей. Обратим внимание: мы сознательно избегаем в данном случае критики самого их идеала, мы лишь показываем его неосуществимость и катастрофические последствия попытки его практической реализации. Последний момент необходимо подчеркнуть особо: будучи нереализуемой утопией как таковой, этот проект может оказаться действенным инструментальным средством реализации совсем иного сценария - сценария расчленения остатка России и её прямой оккупации или формирования на её территории марионеточных «банановых республик» по африканскому образцу.
Российский «национал-демократизм» как объективная данность
Анализ феномена современной российской «национал-демократии» даже на примере одного отдельно взятого направления этого движения был бы неполон, если бы мы ограничились лишь рассмотрением и оценкой его идеологии. Представляется важным раскрыть объективные исторические и социальные причины возникновения данного феномена и его место в современных российских реалиях.
Почему именно в последнее десятилетие устойчивый и традиционный для русского национального самосознания принцип имперского великодержавия, являющийся общей константой как для бело-монархистов, так и для большевиков, как для славянофилов, так и для ориентированных на петровскую модернизацию западников, был вдруг поставлен под сомнение? Почему именно сейчас не в антинациональном сознании российских либералов и леваков, а в сознании людей, считающих себя русскими националистами, возникло стремление не к расширению, а к сужению русских границ, не к воссоединению, а к раздроблению России?
Прежде чем непосредственно перейти к ответу на этом вопрос, приведём фрагмент из статьи Александра Гельевича Дугина «Субъект без границ»:
«Агрессию как явление полнее можно определить как "насильственное переступание границ". Именно в этом состоит ее сущностное качество, узнаваемое и в бытовом конфликте, и в криминальном происшествии, и в крупномасштабном военном столкновении. <...> Насильственное преодоление границы имеет два аспекта: один - условно негативный, другой - условно позитивный. Субъект агрессии, т.е. то существо, которое совершает агрессивное нападение на другого (на объект агрессии), стремится за счет такого действия расширить свои собственные границы, укрепить, усовершенствовать, восполнить свою собственную природу. Хищный зверь, лишая жизни жертву, извлекает из этого утоление голода, поддержание существования, добывает необходимые для организма вещества. Военная агрессия расширяет территории и умножает богатства выигравшей стороны, и даже в пьяной драке победивший укрепляет свою веру в себя и получает моральное удовлетворение. Одним словом, в агрессии осуществляется позитивная экспансия субъекта, расширение его сферы возможностей. Но объект, подвергшийся агрессии, съеденная или избитая жертва, покоренный народ и т.д., напротив, в результате нарушения границ (обоюдного в данном процессе) лишь теряет то, что он имел до этого, сокращает сферу своих возможностей. Он становится платой за успех другого, козлом отпущения. В некотором смысле, именно факт агрессии превращает его собственно в объект, тогда как ранее, до нападения, он мог обладать иллюзией своей субъектности и осуществлять агрессию относительно иных существ, предметов, народов. Это негативный аспект "насильственного преодоления границ"».
Это рассуждение весьма точно указывает на две стороны такого явления как экспансия и преодоление status quo. Для наступающей, более сильной стороны экспансия означает прогресс, расширение жизненного пространства и ресурсной базы. Граница, преграда является для неё ограничением развития и потому воспринимается как зло, требующее преодоления. Напротив, для слабой, обороняющейся стороны успех чужой экспансии означает собственный регресс, деградацию, утрату ресурсов развития и воспроизводства. Поэтому для обороняющейся, слабой стороны граница является рубежом, требующим защиты, обороны и сохранения, а переступание границы воспринимается как преступление.
Это в полной мере относится к национальным формам самосознания и находит выражение в двух диаметрально противоположных формах национализма.
С одной стороны, мы видим национализм сепаратистский, изоляционистский, национализм слабости, основанный на психологии защищающейся потенциальной жертвы чужой экспансии. Национализм, стремящийся к возведению между народами непроходимых защитных границ, проповедующий принцип «одна национальность - одно государство», т.е. строгую моноэтничность и монокультурность, недопустимость культурной экспансии, иноэтнической миграции и межнационального смешения. Последний мотив исходит из ощущения собственной демографической слабости и угрозы растворения в преобладающем, доминирующем притоке «чужой крови».
С другой стороны, мы видим национализм великодержавный, экспансионистский, направленный на расширение своих пределов и снятие препятствующих этому расширению государственных и этнических границ. Такой имперский, великодержавный национализм основывается на ощущении своей силы, своего демографического, военно-политического, экономического и культурного превосходства над соседями. Так, к примеру, осваивая населённую лишь редкими племенами охотников Сибирь, русские первопроходцы не сомневались, что именно они с их передовым по сравнению с местным населением хозяйственным укладом создадут на новых землях большие семьи, размножатся и сделают Сибирь русской. В конце концов, туземцы или растворятся среди русских как капля в море, или, замкнувшись в себе, станут незначительным реликтовым меньшинством. Чувствуя свою демографическую силу, имперские великодержавные народы не боятся за чистоту крови, не боятся утратить свою биологическую идентичность, спокойно ассимилируя и вбирая в себя мелкие народности. Даже в относительно густонаселённых, но цивилизационно отсталых регионах Закавказья и Средней Азии Русские благодаря превосходству техники и социально-государственной организации могли быть уверены в позитивном векторе колонизации. Снятие прежних государственных границ в ходе присоединения этих территорий к России вело к экономической, политической, демографической и культурной экспансии Русских на туземные окраины, а никак не туземцев на этнически русские территории, даже несмотря на «инвертированность» национальной политики государства, о которой было сказано выше.
Такая ситуация сохранялась в России до второй половины XX века и лишь затем сменилась противоположным вектором. Вынужденная (необходимая, но чрезвычайно болезненная) форсированная индустриализация, осуществлённая за счёт ресурсов русской деревни, и последующая урбанизация резко снизили рождаемость русского населения, в то время как на Кавказе и в Средней Азии сочетание сохранения отсталого аграрного уклада жизни с проникновением современных средств медицины привели к бурному демографическому росту. Создались предпосылки для «обратной колонизации», для негативной с точки зрения русских интересов демографической экспансии кавказских и среднеазиатских народностей на этнически русские регионы.
Политическая система позднего СССР эпохи застоя, целиком сотканная из противоречий, с одной стороны, подмораживала и сдерживала иноэтническую иммиграцию за счёт довольно жёсткой системы паспортной прописки и ограничения социальной мобильности, но, с другой стороны, она же способствовала и консолидации «титульных» этнических элит в союзных и автономных республиках. «Подмороженные», но не решаемые по существу, постоянно откладываемые на будущее национальные проблемы накапливались и росли - и, наконец, прорвались созревшим гнойником в момент падения советской политической системы.
Государственная система позднего СССР, несомненно, имела множество недостатков. Одним из главных было то, что она действительно способствовала этно-клановой самоорганизации национальных «титульных» меньшинств и при этом препятствовала как этно-клановой, так и гражданской самоорганизации государствообразующего Русского народа. В этом отношении критика «советского имперства» со стороны «национал-демократов» могла бы быть признана обоснованной, если бы они не игнорировали оборотную сторону данной ситуации. А оборотная сторона состояла в том, что, поскольку ни развитых структур гражданского общества, ни структур этно-клановой самоорганизации у собственно Русских не было, государство при всех его недостатках было, в то же время, фактически единственной структурой, обеспечивающей жизнеспособность и единство Русского народа как целостного социального организма.
Распад советского государства стал для Русского народа не освобождением, а настоящей катастрофой. Распалось единственное, что фактически его скрепляло, обеспечивало функционирование системы жизневоспроизводства и жизнеобеспечения, а также коллективной защиты. С падением государственной вертикали Русский народ, не располагавший никакими структурами горизонтальной самоорганизации, попросту распался в атомарную дезорганизованную и деморализованную «человеческую пыль». В то же время кавказцы и среднеазиаты, уже имевшие сформированные этнические элиты и структуры именно этнической самоорганизации, сначала быстро, подчас путём открытого геноцида, ликвидировали все завоевания русской колонизации, вытеснив Русских из национально-титульных государственных образований, а затем перешли к успешной колонизации уже собственно русских территорий.
Ответом на эту катастрофу стал всплеск русского национализма. Характер этого национализма определялся двумя основными факторами. Во-первых, тем, что достаточно консервативное национальное самосознание ещё не отразило факт смены демографического вектора и продолжало по инерции отражать позицию «национализма силы», а не «национализма слабости». Русские по-прежнему воспринимали себя хоть и оскорблённым и преданным, но всё ещё старшим братом в семье российских народов, наследниками Ермака Тимофеевича и своих дедов, победивших Германию и покоривших половину Европы. Во-вторых, катастрофа произошла по причине только что произошедшего падения сильного государства державно-имперского типа, которое, при всех недостатках своей национальной политики, всё-таки удерживало ситуацию в состоянии, по меньшей мере, совместимом с воспроизводством Русской нации. Естественно, что самой первой и самой естественной реакцией на катастрофу было стремление как можно скорее восстановить сильное имперское государство, как минимум «вернуть всё как было», а уж потом по возможности устранить «отдельные имевшие место недостатки».
Эти два фактора в их сочетании определили лицо политического русского национализма 90-х годов XX века, национализма, с одной стороны, строго этатистского, государственнического, а, с другой стороны, реваншистского, направленного на восстановление активной, наступательной роли Русской нации, на возвращение всех без исключения утраченных территорий как необходимого Русской нации жизненного пространства, на подавление любых сепаратистских тенденций. Иными словами, национализм 90-х выражал активное стремление биосоциальной элиты (если использовать терминологию Александра Никитича Севастьянова) Русского народа к реваншу за понесённое поражение и веру в возможность и осуществимость такого реванша.
Во всей полноте тот великодержавный и, вместе с тем, этно-национальный порыв воплотило в себе Русское Национальное Единство Александра Петровича Баркашова. И не случайно в рамках этого движения жёсткая установка именно на национализм в его кровном, этническом понимании (см., напр. статью А.П.Баркашова «Национализм или патриотизм») вполне органично сочеталась со словами написанного Вадимом Сазоновым знаменитого Гимна РНЕ: «Ведь в мире должен быть один Порядок./ И он по праву Русским должен быть».
Однако 15 лет борьбы окончились полным поражением русских националистов. Атомизированные массы русского населения, разобщённые, лишённые как культурно-исторической традиции, так и актуального наличия структур горизонтальной социальной самоорганизации, не смогли воспринять националистической идеологии и не стали для националистов резервом. Национальный авангард, считавший себя выразителем воли всего Русского народа, на деле оторвался от основной массы этнически русского населения, не был ею поддержан, остался в изоляции и был в итоге разгромлен. Не поддержал националистов и русский бизнес: в силу сложившейся сырьевой модели практически весь бизнес оказался по своей природе сырьевым и, как следствие, компрадорским. Отечественного производственного бизнеса так и не народилось, и, как следствие, не народилось и национального рабочего класса.
Чем дальше, тем глубже развивались процессы деградации общества, связанные с его адаптацией к колониально-сырьевым реалиям. Сформировалась устойчивая модель клиентелы, в рамках которой компрадорская сырьевая олигархия прикормила городской офисный планктон. Окончательный крест на реваншистских надеждах русских националистов поставило укрепление путинской вертикали, вполне успешно сымитировавшей «патерналистское сильное государство» ровно в той мере, в какой оно было желанно для массового обывателя. Стало окончательно ясно, что между компрадорской властью и развращёнными подачками «народными массами» установился достаточно стабильный и устраивающий обе стороны консенсус, а русские националисты с их идеалом Великого Русского Реванша фактически отторгнуты как массами, так и правящими элитами.
Отсюда возникли две весьма характерные тенденции. Во-первых, очевидное разочарование самих русских националистов в собственном народе, предавшем Великую Идею за чечевичную похлёбку пошлой «путинской стабильности». Ещё в самом начале путинских «нулевых», году примерно в 2001, один из региональных командиров РНЕ бросил симптоматичную фразу: «русский национализм не состоялся, надо строить РНЕшный национализм». Смысл этой фразы довольно-таки трагичен: национальная самоорганизация Русского народа провалилась, народ в массе своей отверг мобилизационный проект националистов. Не принятым собственным народом русским националистам остаётся только отказаться от роли авангарда Русского народа и институироваться как особый этнос, особый малый народ в диаспоре. Ту же мысль уже много позже выразил Эдуард Савенко («Лимонов») в своей книге «Другая Россия»: «Надо отбирать людей для новой нации. Пусть она будет называться как-то иначе, пусть не русские, но, скажем, «евразийцы» или «скифы» ». Фактически по пути конструирования «новой нации», по пути отказа от базовых основ собственно русской национально-культурной идентичности и формирования особого «малого народа» пошла и группа бывших русских националистов, принявших Ислам и учредивших «Национальную Организацию Русских Мусульман» (НОРМ). В этом контексте призыв «национал-демократов» к «другим русским», их попытка отказаться от всего, что составляло доселе русскую национально-культурную самоидентичность, в общем-то, не только не оригинальны, но даже характерны и типичны для русских националистов, пришедших к осознанию своего полного поражения в качестве выразителей национального самосознания русского большинства.
Вторая тенденция не менее закономерна и логична. Бытие, в конце концов, определило сознание. Ситуация полной беззащитности атомизированной, деморализованной и дезорганизованной массы этнически русского населения перед лицом мобилизованных и вооружённых этнических бандформирований, открыто ставящих целью колонизацию и заселение России, порабощение и уничтожение Русских, стала очевидна. В равной мере стала очевидна полная этническая индифферентность компрадорского государственного аппарата путинской вертикали, решающего исключительно свои корпоративные проблемы и устранившегося от всяких обязательств по защите жизни и собственности граждан и по поддержанию элементарной законности. Очевидна теперь стала и смена демографического вектора: стремительный рост числа инородцев на фоне сокращения этнически русского населения.
Отражением этой объективной реальности в национальном самосознании части думающего меньшинства закономерным образом стал «оборонительный», «изоляционистский» национализм. Национализм, проистекающий из ощущения собственной демографической и социально-организационной слабости перед лицом более сильных конкурентов, из утраты веры в возможность национального реванша.
Кардинально сменилась парадигма. Если классический русский националист 90-х смотрел на ситуацию взглядом, хотя и раненого, и промахнувшегося, но всё же хищника, то современные русские «национал-демократы» видят мир уже глазами жертвы. Русский националист 90-х с раздражением и гневом смотрел на отделяющиеся от России национальные окраины, как на теряемый объект своей территориальной, демографической и культурной экспансии, как на упускаемую и ускользающую добычу и, по большому счёту, боялся одного - «как бы они от нас не убежали». Современный же «уменьшительный националист», напротив, смотрит на них как на сильного агрессора, как на захватчика и думает лишь о том, чтобы самому убежать, защититься, отгородиться от них, пусть даже ценой уступок и территориальных потерь, но сохранить за собой хоть что-то своё.
В этом плане с точки зрения коллективной этнической психологии «уменьшительный национализм» хорошо понятен и не представляет никакой загадки. Он от начала до конца есть выражение коллективного страха, проистекающего из ощущения собственной объективной слабости, уязвимости и беззащитности. Это идеологически оформленное мировосприятие прячущейся и убегающей жертвы, надеющейся отгородиться от хищника внешним препятствием. Но это, разумеется, никак не значит, что концептуальные рецепты, продиктованные слепым инстинктом самосохранения, непременно будут спасительны.
Выше мы наглядно рассмотрели, почему реализация проекта «уменьшительных националистов» приведёт лишь к дальнейшему усугублению национальной трагедии. Несомненно, найдутся, да и уже нашлись, политические силы, инструментально использующие проект «национал-демократов» для реализации сценария «перестройка-2.0». Заинтересованные силы есть за рубежом - в США, Евросоюзе, в Китае, в Исламском мире: разорвать Россию на части и поделить её природные ресурсы желающих немало, тем более, в условиях мирового сырьевого и энергетического кризиса. Такие силы есть и в самой РФ: государственный аппарат жаждет нового «большого хапка» - возможности присвоить в частную собственность «ничейное» добро, которым дотоле только управлял. Да и прежних «недоимок» накопилось уже столько, что списать их теперь можно только на «пожар на складе».
Так что спрос на идеи «национал-демократов», несомненно, будет. И, скорее всего, также как и «демократам» и «народофронтовцам» конца 80-х, им дадут повыступать с площадей, думских трибун и голубых телеэкранов, пока незаметные и не любящие публичности серые дяди распиливают финансы и власть. Всё это так. Но корень «национал-демократических» идей всё-таки не в происках внешних разведок и отечественной кровавой гэбни (с), а в закономерном отражении коллективным сознанием собственной объективной слабости, разобщённости и бессилия. К пропасти нас гонит наша собственная коллективная паника, а внешние режиссёры лишь умело её используют.
«Уменьшительный национализм» - это совершенно закономерный конечный продукт вырождения русского национального самосознания, зеркально отражающего наше политическое и социальное вырождение как народа. Вектор вполне очевиден: от жажды вернуть себе статус мировой сверхдержавы и от комплексной, глубокой и продуманной программы РНЕ, предлагающей решение всех основных национальных, демографических, экономических, политических и социальных проблем - сначала к примитивной мигрантофобии ДПНИ, и далее - уже и вовсе к крокодилопоклонству, к Яроврату, к «астральным сталкерам» и т.п. Всё это всего лишь отражение поступательной деградации самого русского народа, связанной с разрушением реального производства и уходом широких масс городской молодёжи в отупляющую бессмысленность офисного крутежа, в бездумное потребительство, в виртуальный мир компьютерных игр и социальных сетей, в постмодернистскую культуру праздного и бессмысленного стёба надо всем.
Каково коллективное бытие - таково и коллективное сознание. Каково состояние нации - таков и её национализм. И в данном случае бессмысленно негодовать или обличать. Уменьшительный национализм «национал-демократов» - это просто отражение объективной социальной и политической реальности. Симптом, но вместе с тем и закономерный этап деградации общества, неизбежно вытекающий из предыдущего состояния и столь же закономерно ведущий на следующую ступень социального распада, создающий для него необходимые предпосылки.
Сергей Александрович Строев, сопредседатель Санкт-Петербургского отделения Всероссийского созидательного движения «Русский лад»
