Ниже мы впервые переиздаем доклад (прочитанный 22 марта/ 4 апреля 1905 г. в Харьковском отделе Русского Собрания) профессора богословия Харьковского университета, члена Государственного Совета, известного миссионера, выдающегося участника монархического движения, протоиерея Тимофея Ивановича Буткевича (1864-1925).
Публикацию, специально для Русской Народной Линии (по изданию: Буткевич Т., проф., прот. О веротерпимости в России // Мирный труд.- 1905.-N6.- С.105-124), подготовил профессор А. Д. Каплин. Название - составителя.
+ + +
О веротерпимости в России[i]
Тяжелое время переживает наше Отечество. Враждебность ко всему русскому, национальному, народному с каждым днем обнаруживается все в больших и больших размерах. Можно только удивляться, какое удовольствие находят враги России даже в самооплевании и самоиздевательстве. За неимением действительных фактов для очернения России они не брезгают ложью, клеветою и фантастическими вымыслами. Область христианской религии, жизнь Православной Церкви не избежали общей участи.
Не так давно (в конце февраля) телеграф разнес по всему свету странное известие, - будто бы 300 псаломщиков города Москвы обратились в Св. Синод с заявлением о забастовке. Известие это было помещено даже в «Московских Ведомостях». «Боже мой!» подумал я. «И псаломщики забастовали!» Но 5-го марта тот же самый телеграф чрез посредство тех же самых газет пред всем миром объявляет себя лжецом. «В Правительственном Вестнике - сообщает он - напечатано: недавно на страницах газет было сообщено, что в Святейший Синод обратились 300 псаломщиков города Москвы с заявлением о забастовке. Означенное сообщение безусловно ложно, так как в Святейший Синод подобного заявления не поступало». Кому же нужна была эта ложь? Кого могли интересовать московские псаломщики?
Еще более в странное положение в то же время поставил себя телеграф другим известием: «Из достоверного источника сообщают, - объявлял он, - что в последнее время освобождено из тюремного заключения свыше 900 лиц, приговоренных духовными судами за принадлежность к расколу». Эта телеграмма для меня была совершенно непонятна, хотя она и получена будто «из достоверного источника». По основным законам Российской империи принадлежность к расколу не наказуется (т. ХIV, изд. 1890 г. ст. 45). Как же могло быть заключено в тюрьму свыше 900 лиц только за принадлежность к расколу? Духовному суду подлежат лишь лица духовного звания за их преступления против благоповедения и служебных обязанностей. Но и эти лица духовными судами к тюремному заключению не приговариваются. Миряне только по особому решению окружного суда, как прелюбодеи, кровосмесители или невольные убийцы, могут быть отправляемы духовным начальством в монастыри для несения епитимии. Конечно, прелюбодеев в России в каждый данный момент, быть может, и найдется свыше 900 лиц; но телеграмма имеет в виду не прелюбодеев, а раскольников. Ясно, что нужно быть очень не высокого мнения о читателях, чтобы писать и помещать в газетах такого рода телеграммы. Впрочем, мое недоумение было скоро рассеяно. 5-го же марта н. г. телеграф сообщает: «В виду появившихся в печати известий что из монастырских и общих тюрем выпущено 900 лиц, заключенных за религиозные преступления. Правительственный вестник сообщает, что последнее время в монастырских тюрьмах содержалось только 7 лиц, которые теперь освобождены.
И так, целое телеграфное агентство снова пред всем светом объявляет себя лжецом. Ради чего? Ради того, чтобы, за неимением действительных фактов, хотя при помощи клеветы, бросить грязью в ненавистную ему Православную Церковь. Оно полагалось на невежество и индифферентизм русского общества, благодаря которым его клевета не только могла быть замолчана, но и произвела бы впечатление. Невежественные читатели естественно подумали бы: какая нетерпимость к чужим верованиям царит в несчастной России! Не даром же на эту сторону жизни русского народа теперь обратило серьезное внимание и наше правительство!»
Действительно, в настоящее время вопрос о веротерпимости выдвинут у нас на видное место. К сожалению, русское общество слишком мало знакомо с этим вопросом и потому легко верит часто каждому газетному вертопраху. Иначе оно признало бы чуждым терпимости не законодательство наше; а скорее тех газетных репортеров, которые решаются клеветать и измышлять...
------
Под именем свободы совести разумеется право каждого свободно веровать в то, что согласно с его совестью и его внутренним убеждением, без всякого насилия со стороны других людей. Следовательно свобода совести состоит в том, чтобы никто не был принуждаем поступать вопреки тем принципам, которые он считает истинными и необходимыми для своего вечного спасения. Каждому должна быть предоставляема возможность сообразно с своею совестью почитать Бога и поступать сообразно с тем законом, который совесть признает Божественным. Напротив порабощение совести состоит в том, когда человека принуждают поступать иначе, чем предписывают ему правила той религии, к которой он принадлежит по своей совести. Свойства совести таковы: 1) совесть есть понятие чисто формальное; 2) совесть императивна; 3) совесть естественно свободна и 4) совесть устанавливает жизнь по совести, внешнее исповедание веры (Рим. Х; 10), культ. Свобода совести: есть поэтому свобода обнаружения убеждений совести и свобода жизни по совести. Под именем же веротерпимости разумеется уважение к чужим верованиям и чужим убеждениям.
Свобода совести и веротерпимость суть самый существенный и необходимый признак христианской религии. Христос не требовал слепой веры и никому не навязывал своего учения. «Если кто хочет по Мне идти, да отвержется себе». «Если хочешь быть совершенным, иди, продай имение твое». «Испытайте писания... они свидетельствуют о Мне». Даже в Ветхом Завете пророк учил: «Пойте Богу, пойте разумно...»
Русский человек (говоря вообще) отличается редкою добротою, сердечностью, отзывчивостью и незлобием. Даже действиям врага своего он лично не хотел бы оказывать особенного сопротивления. И вы слышите от него удивительные фразы: «Бог ему судья!» «Бог с ним!» «Бог его накажет!» «Всяк Еремей про себя разумей!» «Чужая душа - потемки!» Мы останемся верными действительности, если скажем, что русский народ, по природе своей, отличается и особенною веротерпимостью. Говорим: «по природе», потому что, как увидим ниже, даже историк Карамзин иначе не мог объяснить веротерпимости русского народа. Еще до принятия христианства русский народ охотно терпел в своей среде и даже в самом Киеве различных иноверцев. Христиане проживали во множестве в России еще при Игоре, Олеге, Святославе. Правда, нам указывают на двух христианских варягов, мученически пострадавших в Киеве в 983 г. Но эти мученики - Феодор и Иоанн - не были жертвою нетерпимости или фанатизма даже языческих наших предков. Вот что об этом говорит Карамзин со слов Нестора. «Увенчанный победою (над галичанами, поляками и ливонцами) и славою, Владимир хотел принести благодарность идолам и кровью человеческою обагрить алтари. Исполняя совет бояр и старцев, он велел бросить жребий, кому из отроков и девиц киевских надлежало погибнуть в удовольствие мнимых богов, - и жребий пал на юного варяга, прекрасного лицом и душою, коего отец был христианином. Послание от старцев объявили родителю о сем несчастии: вдохновенный любовью к сыну и ненавистью к такому ужасному суеверию, он начал говорить им о заблуждении язычников, о безумии кланяться тленному дереву, вместо живого Бога, истинного Творца неба, земли и человека. Киевляне терпели христианство; но торжественное хуление веры их произвело всеобщий мятеж в городе. Народ вооружился, разметал двор варяжского христианина и требовал жертвы. Отец, держа сына за руку с твёрдостью сказал: «ежели идолы ваши действительно Боги, то пусть они сами извлекут его из моих объятий». Народ в исступлении ярости, умертвил отца и сына...»
Далее нам указывают на казнь трех волхвов или кудесников в 1077 году. Действительно, во второй половине XI века в Ростове проживали два волхва, которые были, по всей вероятности, еретиками-манихеями или богомилами. Долгое время они свободно веровали, и, без стеснения со стороны ростовцев, проповедовали свое еретическое учение, - что диавол сотворил тело человека, гниющее в могиле, а Бог - душу, парящую на небеса, - что антихрист сидит в бездне, что они веруют в его могущество и знают все сокровенное от других людей. Признавая жизнь злом, они ненавидели женщин, как естественных виновниц жизни. В 1077 году они действительно были умерщвлены народною толпою, но - не за верования свои или свое учение, а за то, что с шайкою помощников убивали невинных женщин, скрывавших будто бы в своем теле хлеб, мед и рыбу, и грабили имения богачей. - В том же году был убит в Новгороде и еще один волхв, находившийся будто бы в связи с черными крылатыми духами, но - не за то, что он был волхв, еретик или иноверец, а за то, что он публично осуждал веру христианскую, бранил епископа и совратил почти всех новгородцев в какую то свою веру.
В древнем стольном граде русском Киеве, как и во всей древней Руси, свободно проживали даже и евреи, имея свои школы и синагоги и не испытывая никакого стеснения для своей религиозной совести. Особенно же много проживало евреев в Киеве при великом князе Святополке. Правда, в 1113 году, по свидетельству летописца, после смерти Святополка и до вступления на великокняжеский стол Владимира Мономаха, в Киеве произошел страшный погром, дома евреев были разграблены, а многие евреи побиты. Но такое поведение киевлян в отношении к евреям объясняется не фанатизмом русского народа, а тем экономическим стеснением, которое евреи причиняли киевлянам Святополк был очень корыстолюбив и при помощи евреев стремился удовлетворить этой гнусной своей страсти. Он вступил с ними в компанию и не стыдился вместе с ними, к утеснению народа, торговать солью. Впрочем, не один Святополк обнаруживал к евреям особенное благорасположение. Такую же память оставил по себе и волынский князь Владимир Василькович, которого, по словам летописца, евреи оплакивали с такою же скорбью, как и христиане. Киевские князья Олельковичи, запутавшиеся в своих денежных делах, также покровительствовали евреям. Когда один из этих князей - Михаил Олелькович - был избран на княжение в Новгороде, за ним поехали и его главные кредиторы-евреи: Схария и Мойша Хапуша, потянувшие за собою еще множество своих единоверцев. Все эти евреи как в Новгороде, так и Пскове пользовались не только свободою даже заграничной торговли, но и свободою своей совести: они были с почетом принимаемы в домах бояр и высшего духовенства, свободно рассуждали о вере и распространяли свое еретическое учение, известное под именем ереси жидовствующих. Этою ересью увлечены были даже невестка великого князя Иоанна III и митрополит.
Особенный интерес представляют, впрочем, отношения русских митрополитов, князей и народа к католичеству, как великой нравственной силе, имевшей важное значение в истории духовного развития человечества. Отношения эти также свидетельствуют лишь о том, что русский народ всегда относился с безупречною веротерпимостию и к католикам, не смотря на то, что последние нередко отвечали ему проявлением грубого фанатизма.
Укажем несколько фактов.
В г. Мирах Ликийской области почивали мощи св. Николая. В конце XI века Ликия была опустошена турками; г. Миры также подвергся их нападению. Опасаясь за св. мощи, римский папа распорядился перенести их в г. Бар в (Италии). Это было 9 мая 1087 г., почему папа и установил - навсегда праздновать этот день. Греки, как известно, не признали этого праздника. Не смотря на это наш митрополит, грек по происхождению, Ефрем-скопец, установил празднование этого торжества для русской церкви, - ясное доказательство нашего дружелюбного отношения к Риму. Об этом же говорит и тот факт, что в 1091 году папа Урбан II-й присылал к нашему великому князю Всеволоду какого-то святителя Феодора. К сожалению, мы ничего не знаем о цели этого посольства.
Наш митрополит Иоанн находился даже в дружественной переписке с папою Александром III. По крайней мере, в 1167 году он отправил к нему письмо на латинском языке и в нем доказывал истину православия Восточной церкви. «Не знаю (писал он), каким образом произошли ереси в вере Божественной; не понимаю, как могут римляне именовать нас лже-христианами. Мы не следуем такому примеру и считаем их своими братьями, хотя и видим, что они во многом заблуждаются». Засим изложив учение обеих церквей и доказав, что учение нашей церкви согласно с апостольским, добрый митрополит убеждает папу восстановить древнее единство веры, кланяется ему от имени всего духовенства и желает, чтобы любовь братская обитала в сердцах христиан. Этого письма одного достаточно, чтобы видеть какою чистою веротерпимостью отличались в древности русские люди.
Властолюбивые папы поддерживали почти постоянно сношения с нашими князьями; но они имели в виду задние цели: подчинение себе русской церкви. Не смотря на это наши древне-русские князья и цари принимали папских послов всегда с почетом, относились к ним с уважением, и этим засвидетельствовали о своей веротерпимости.
Вот некоторые факты.
Папа Иннокентий III отправлял особенное посольство к князю Роману Галицкому в 1204 году. Сначала панский посол старался доказать нашему князю истину и превосходство католичества пред православием; но, опровергнутый искусным в богословских прениях Романом, он с наивностью сказал ему, наконец, что папа может наделить его многими городами и сделать его даже королем при посредстве меча ап. Петра. Желая показать всю неуместность вмешательства папы в политические дела, Роман обнажил свой меч и с гордостью спросил: «Такой ли меч у папы? Пока он у меня при бедре, я не имею нужды в ином и кровью покупаю города, следуя примеру наших дедов, возвеличивших землю русскую».
Этот же папа, с целью распространения католичества в пределах тогдашней России, учредил в Ливонии особый орден Меченосцев, которые грубо и насильственно обращали в католичество туземцев. Ливонцы крайне ненавидели за это немцев. Вот доказательства. Опуская в могилу своего усопшего родственника, ливонец обыкновенно говорил: «иди, несчастный, в мир лучший, где немцы уже не могут господствовать над тобой!» Неудивительно после этого, что бедные ливонцы всегда обращали свой взор к России и у русских князей искали защиты. Действительно, полоцкий князь Владимир однажды просил епископа Ливонского Альберта, чтобы он не терзал язычников и не принуждал их креститься, что в этом случае немцы должны следовать примеру русских, которые довольствуются подданством народов, предоставляя их воле - верить Спасителю или не верить, - «Нет!» сказал с жаром епископ: «совесть обязывает меня крестить идолопоклонников: так угодно Богу и папе!»
В 1277 г. папа Гонорий III отправлял посольство к Ярославу; но никаких практических последствий оно не повлекло за собою.
Двадцать лет спустя после этого (в 1247 г.) сам князь галицкий Даниил вступил в сношение с папою Иннокентием IV, в надежде, что папа примет «действительнейшие меры для обороны христиан от Батыя», и ставя условием, чтобы до всеобщего собора папа не осуждал догматов греческой церкви.
Какою веротерпимостью отличался великий князь Василий II Васильевич Темный, видно из того, что он сказал лжемитрополиту Исидору по поводу его просьбы относительно поездки на флорентийский собор: «Отцы и деды наши не хотели и слышать о соединении законов греческого и римского; я сам не желаю сего. Но если ты мыслишь иначе, то иди; не запрещаю тебе».
Великий князь Иоанн III с особенным уважением относился к иностранцам и их вере; как известно, он вызвал в Москву многих художников, архитекторов, медиков, механиков не только из Германии, но и из Италии. По словам летописцев, он покровительствовал даже магометанам и евреям, а тем более был расположен к католикам, как христианам. Между прочим, при нем произошло следующее. Папа Сикст IV вместе с греческою царевною Софиею Палеолог, невестою Иоанна III, отправил в Россию и своего легата некоего Антония. Желая иметь более важности в глазах русских людей, гордый и честолюбивый Антоний всю дорогу, от Смоленска до Москвы, ехал с латинским крыжем, т. е., в особых санях пред ним везли литое серебряное распятие. Народ с любопытством смотрел на папского легата, на его пурпуровую одежду, высокую епископскую шапку и перчатки. Пускай бы наш епископ проехал с такою торжественностью в то время по Италии или Испании! Что бы ему сказали католики? А у нас не дозволили ему в таком виде проехать только по Москве... Мало того, к соблазну русских православных людей, этот легат в шапке вошел в нашу церковь и не захотел поклониться св. иконам, на что обратила внимание даже София... Наконец, летописец говорит, что Антоний пожелал вступить в прение о вере с нашим кротким и престарелым митрополитом Филиппом. Митрополит согласился. Но чем же кончилась эта затея? - посрамлением ученого папского легата. Митрополит, опираясь на особенную мудрость какого то московского книжника Никиты, ясно доказал истину греческого исповедания, а легат Антоний, не имея возможности представить какие-либо возражения против доводов митрополита, сказал: «со мною нет книг» и этим прекратил прения.
Папа Лев X отправлял особого посла к великому князю Василию Иоанновичу. Цель этого посольства, по обычаю состояла в том, чтобы убедить великого князя подчинить папе русскую церковь, при чем папский посол уверял князя,. что папа возведет Россию на степень первостепенной европейской державы, а митрополиту нашему даст сан патриарха и т. п. На это князь отвечал послу, что ему весьма приятно видеть доброе расположение к себе папы и быть с ним в дружественных сношениях по государственным делам Европы, но что касается веры, то Россия была, есть и будет греческого исповедания во всей чистоте и неприкосновенности его.
Не оставил в покое этого князя и папа Климент VII, преемник Льва X. За подчинение Риму русской церкви он даже предлагал князю королевское достоинство. Но князь оставался верным себе. Папскую грамоту он взял из рук посла, поднявшись с своего трона; самого посла он принял с большим почетом. От королевского же достоинства отказался; о вере говорить не захотел, сказав, что это не его дело.
Иоанн Грозный, как известно, относился с уважением ко всем верам, кроме одной еврейской; но и евреев он не любил не за их верования, а за их особенности национальные. Он вызывал в Москву из Европы не только ученых, художников, медиков, но даже и богословов, с которыми любил вести ученые беседы. В самой Москве иноверцы имели свои молитвенные здания, своих священников, и свободно совершали свои богослужения. Но особенно интересно отношение Грозного к католичеству; в основе его лежала самая широкая веротерпимость. Вот доказательство. В 1582 году в Москву приехал иезуит Антоний Поссевин. Его приезд был связан с чисто политическими целями; но конечно, Поссевин не упустил случая заговорить и о подчинении папе русской церкви. Он потребовал особенной беседы с царем о соединении вер. Для Грозного то было время трудное; он еще не успокоился надлежащим образом от ужаса сыноубийства. Тем не менее предложение Поссевина было принято. «Мы готовы беседовать с тобою, - сказал Иоанн, - но только в присутствии наших ближних людей и без споров, если возможно, ибо всякий человек хвалит свою веру и не любит противоречия. Спор ведет к ссоре, а я желаю тишины и любви». 21 февраля с тремя иезуитами Антоний пришел в тронную палату, где сидел Иоанн только с боярами, дворянами сверстными и князьями служилыми: стольников и младших дворян выслали. Изъявив послу ласку, государь снова убеждал его не касаться веры. «Антоний!» сказал он. «Мне уже 51 год от рождения и недолго жить на свете: воспитанный в правилах нашей христианской церкви, издавна несогласной с латинскою, могу ли изменить ей пред концом бытия своего? День суда небесного уже близок: он явит, чья вера, ваша ли, наша ли, истиннее и святее. Но говори, если хочешь». После этого Антоний начал говорить с напыщенностью и воодушевлением: «Светлейший Государь! из всех твоих милостей, мне поныне оказанных, самая величайшая - это дозволение говорить с тобою о предмете столь важном для спасения душ христианских. Не думай, Государь, чтобы св. отец нудил тебя оставить веру греческую: нет, он желает единственно, чтобы ты, имея ум глубокий и просвещенный, исследовал деяния первых ее соборов и все истинное, все древнее на веки утвердил в своем царстве, как закон неизменяемый. Тогда исчезнет различие между восточною и римскою церковью, тогда мы все будем единым телом И. Христа, к радости единого истинного, Богом установленного пастыря церкви. Государь! моля св. отца доставить тишину Европе и соединить всех христианских венценосцев, для одоления неверных, - не признаешь ли его сам главою христианства? Не изъявил ли ты особенного уважения к апостольской римской вере, дозволив всякому, кто исповедует оную, жить свободно в российских владениях и молиться Всевышнему по ее св. обрядам, ты, царь великий, никем не нудимый к сему торжеству истины; но движимый явно волею Царя царей, без коей и лист древесный не падает с ветви? Сей желаемый тобою общий мир и союз венценосцев может ли иметь твердое основание без единства веры? Ты знаешь, что оно утверждено собором флорентийским, императором, духовенством Греческой империи, самым знаменитым иерархом твоей церкви - Исидором: читай представленные тебе деяния сего 8-го вселенского собора, и если где усомнишься, то повели мне изъяснить темное. Истина очевидна: прияв ее, в братском союзе с сильнейшими монархами Европы, какой не достигнешь славы, какого величия? Государь! ты возьмешь не только Киев, древнюю собственность России, но и всю империю Византийскую, отнятую Богом у греков за их раскол и неповиновение Христу Спасителю». Царь спокойно отвечал: «Мы никогда не писали к папе о вере. Я и с тобою не хотел бы говорить об ней; во 1-х, опасаюсь уязвить твое сердце каким-нибудь жестоким словом; во 2-х, занимаюсь единственно мирскими, государственными делами России, не толкуя церковного учения, которое есть дело нашего богомольца., митрополита. Ты говоришь смело, ибо ты - поп и для того сюда приехал из Рима. Греки же для нас не Евангелие: мы верим Христу, а не грекам. Что касается до восточной империи, то знай, что я доволен своим и не желаю никаких новых государств в сем земном свете; желаю только милости Божией в будущем». Не упоминая ни о флорентийском соборе, ни о всеобщем христианском союзе против султана, Иоанн, в знак дружбы своей к папе, снова обещал свободу и покровительство всем иноземным купцам и священникам латинской веры в России. Но ревностный иезуит хотел дальнейшего прения; утверждал, что мы новоуки в христианстве, что Рим есть древняя столица оного. Царь начинал уже досадовать. «Ты хвалишься православием, - сказал он, а стрижешь бороду; ваш папа велит носить себя на престоле и целовать в туфель; где изображено распятие: какое высокомерие для смиренного пастыря христианского! какое уничижение святыни!... «Нет никакого уничижения», - возразил Антоний: «достойному воздается достойное! Папа есть глава христиан, учитель всех монархов православных, сопрестольник ап. Петра, Христова сопрестольника. Мы величаем и тебя; Государь, как наследника Мономахова; а св. отец...» Иоанн, прервав его речь, сказал: «У христиан - един Отец на небесах! Нас, земных властителей, величать прилично по мирскому уставу; ученики же апостольские да смиренно мудрствуют! Нам честь царская, а папам и патриархам святительская. Мы уважаем митрополита нашего и требуем его благословения; но он ходит по земле и не возносится выше царей гордостью. Были папы действительно учениками апостольскими: Климент, Сильвестр, Агафон, Лев, Григорий; но кто именуется Христовым сопрестольником, велит носить себя на седалище как бы на облаке, как бы подобно ангелам; кто живет не по Христову учению, - тот папа есть волк, а не пастырь»... Антоний в сильном негодовании воскликнул: если папа уже волк, то мне говорить нечего!»... Иоанн, смягчив голос, продолжал: «Вот отчего и не хотел я беседовать с тобою о вере! Невольно досаждаем друг другу. Впрочем, называю волком не Григория XIII, а папу, не следующего Христову учению. Теперь оставим».,. Несколько дней спустя Поссевин просил царя чрез бояр - выгнать из России ядовитых лютерских магистров, отвергающих Богоматерь и святость угодников Христовых, а принимать одних только латинских иереев. Ему отвечали, что «лютеране, как и все иноверцы, живут свободно в России»... Интересно у Поссевина еще и следующее место: «Не ожидая ничего от св. отца для выгод своей политики (пишет он), царь выдумал хитрость, чтобы успокоить суеверных россиян, недовольных моим смелым суждением об их законе. Что ж он сделал? призвал меня во дворец в первое воскресенье великого поста и сказал: «Антоний! Зная, что ты желаешь (?!) видеть обряды нашей церкви, я велел ныне отвести тебя в храм Успения (где буду и сам), да созерцаешь красоту и величие истинного богослужения. Там обожаем мы небесное, а не земное; чтим, но не носим митрополита на руках... и св. ап. Петра также не носили верные: он ходил пеш и бос; а ваш папа именует себя его наместником!»... «Государь! отвечал я хладнокровно, удивленный этою новою грубостью: всякое место свято, где славят Христа; но пока не согласимся в некоторых догматах, и пока митрополит Российский не будет в сношениях с св. отцом, я не могу видеть вашего богослужения»... Иоанн однако же дал знак; - и толпы сановников двинулись вперед, к дверям, увлекли и меня с собою; а царь издали сказал мне громко: «Антоний! смотри, чтобы кто-нибудь из лютеран не вошел за тобою в церковь». Но я сам не хотел войти в нее; ждал минуты, и тихонько ушел, когда царедворцы остановились пред собором. Все думали, что мне не миновать беды; но Иоанн, изумленный моим ослушанием, задумался, потер себе лоб, рукою и сказал: «его воля!»... Чтобы понять весь юмор нашего царя, не нужно забывать, что в первый воскресный день великого поста в православных церквах совершается торжество православия и анафематствуются ереси.
В 1589 году из России были изгнаны иезуиты. Это подало повод папе Клименту VIII дважды (в 1595 и 1597 гг.) отправить посольство к нашему царю Феодору Иоанновичу во главе с именитым легатом Александром Комулеем. Впрочем, и на этот раз желания папы не были исполнены.
Австрийский императорский посол Кобенцель прославлял в Европе не только могущество, но и веротерпимость или доброжелательство россиян по отношению к латинской церкви, а своему правительству он доносил следующее! «Несправедливо считать их (россиян) врагами нашей веры, быть может, таковыми были они прежде; ныне же россияне любят расспрашивать о Риме, желают его видеть, знают, что в нем страдали, и покоются великие христианские мученики, ими еще более, нежели нами, уважаемые».
Император Петр Великий еще в 1702 г. торжественно объявил принцип свободы вероисповедания для всех своих подданных. «Совести человеческой, - писал он, - приневоливать не желаем и охотно предоставляем каждому на его ответственность пещися о спасении души своей». Средствами для распространения христианства среди язычников и обращения иноверцев к православию он признавал только проповедь и наставление. Он приказал крещенных монголов, евреев и язычников не освобождать ни от ясака, ни от наказаний за преступления, как это бывало до него. Тем не менее католичества он вообще недолюбливал; вернее: сказать, - он не любил собственно римских пап за их борьбу из за власти с императорами и королями. Он боялся, чтобы папство не послужило дурным примером для русского духовенства. Возмущенный страданиями православных в Польше от католического духовенства, Петр Великий в 1722 году велел объявить римскому папе, что он сам у себя, т. е. в России, воздвигнет гонение на католичество. Однако этого не случилось. В действительности Петр дозволял католикам, как и другим иноверцам, строить в России свои храмы, иметь свое духовенство, свободно отправлять свои богослужения. Он не терпел только иезуитов и вторично изгнал их из России в 1719 г. В 1717 году Сорбонский университет, расчитывая на веротерпимость Петра, возбудил перед ним даже ходатайство о соединении церквей; но в следующем году был прислан от имени Петра отрицательный ответ с указанием на то, что вопрос о соединении церквей может быть разрешен только при участии восточных патриархов. В 1723 году Петр повелел особым указом, чтобы католики, живущие в России, избирали себе духовенство только из французов: Петру казалось, что французы относятся к папам либеральнее, чем поляки, итальянцы или испанцы.
При Петре II к католичеству в России относились гораздо благосклоннее, чем к протестантству и другим иноверцам. Русским дозволялось даже переходить в католичество, - и многие лица знатных русских фамилий - Долгоруковы, Голицыны и др. - действительно, оставили веру своих отцов ради католичества.
При Анне Иоановне, наоборот, восторжествовала протестантская партия и Феофан Прокопович. Католические ученые: аббат Жюбе, присланный Сорбонною для решения вопроса о соединении церквей, и доминиканец Рибейра, защищавший сочинение Яворского «Камень веры», были высланы из России; вероотступники строго наказаны. Кн. Долгорукая должна была отречься от католичества; одного из князей Голицыных за принятие католичества Анна Иоановна сделала придворным шутом и обвенчала с придворной дурой калмычкой (свадьба была в ледяном доме); польские ксендзы были выгнаны за рубеж. Впрочем, и в царствование Анны католики вообще могли свободно, по-прежнему, совершать свои богослужения. Запрещена была лишь пропаганда.
Екатерина Великая, подобно Петру I, отличалась либерализмом и широкою веротерпимостью. Еще в своём знаменитом «Наказе» она писала: «В столь великом государстве, распространяющем свое владение над столь многими разными народами, весьма бы вредный для спокойствия и безопасности граждан был порок - запрещение их разных вер». В указе 1773 г. она объявила: «Как всевышний Бог на земле терпит все веры, языки и исповедания, так и Ея Величество, из тех же правил, сходствуя Его св. воле, в сем поступать изволит, желая только, чтобы между Ея подданными всегда любовь и согласие царствовали». При таких убеждениях Екатерина, естественно, должна была относиться с полною веротерпимостью к своим католическим подданным. Правда, в душе она не любила католической церкви, как не любил и друг ее - Вольтер; но это не мешало ей, по политическим причинам, кокетничать с католиками и перемигиваться с папою. Достаточно сказать, что к католичеству Екатерина относилась гораздо благосклоннее, чем к православному духовенству. Так, напр., у православных монастырей она отняла их имения и отдала своим любимцам; католические же монастыри в полной неприкосновенности сохранили свои владения и богатства. Православному архиепископу при Екатерине выдавалось 6000 р. жалованья, католическому - 60,000. Екатерина дозволила оставаться в Белоруссии ордену иезуитов, дважды изгнанному из России в 1780 г. с соизволения Екатерины иезуиты учредили новициат для воспитания новых иезуитов. Иезуиты свободно проповедовали католичество, обращая в него евреев, протестантов, униатов и даже православных. Из русских аристократических семейств были совращены в католичество при Екатерине: Голицыны, Гагарины, Одоевские. Толстые, Растопчины и др. В Белоруссии, как новоприсоединенном крае, правительство Екатерины Великой (по словам проф. Знаменского) считало нужным с величайшим вниманием наблюдать все интересы католиков, составлявших меньшинство населения, но считавшихся интеллигенцией края; все польское, латинское получило полное обеспечение своего существования; свобода веры, которою Екатерина думала блистать перед Европою, доведена была здесь до явного унижения господствующего вероисповедания, православия. Русские законы и власти обязаны были защищать целость католической церкви от всяких вредных для нее влияний, в том числе и от влияния православных пастырей. Чтобы не обидеть католиков, православным архиереям было запрещено принимать униатов в лоно Православной церкви, как бы они того не желали. В 1773 г. Екатерина дала Белоруссии особого католического епископа, которого там никогда прежде не бывало.
Император Павел I так же благосклонно относился к католичеству, как и его мать Екатерина Великая. В католичестве он видел великую нравственную силу, которая могла бы противодействовать как неверию, так и революционным движениям. Он давал у себя убежище эмигрантам-католикам и с особенным участием относился к полякам, которые, по его мнению, будто бы были обижены Екатериною. Находясь под влиянием католического митрополита Сестренцевича и польских магнатов, Павел принял звание генерала или великого магистра католического ордена мальтийских рыцарей и с тех пор стал особенно покровительствовать католичеству. Он дозволил иезуитам поселиться в самом Петербурге и основать там свою коллегию: став под влияние иезуита Грубера, он подарил иезуитам значительное количество имений и дозволил им посылать на восток свои миссии. Им было разрешено обращать в католичество всех иноверцев, кроме православных.
Нет нужды подробно доказывать нам обнаружение веротерпимости в отношении к католичеству со стороны последующих русских императоров: Александра I, Николая I, Александра II, Александра III и ныне царствующего Императора Николая II. Все эти государи отличались гуманностью, справедливостью и веротерпимостью.
Положение католичества в России в настоящее время - у нас перед глазами: веротерпимость со стороны России - полная. Католики у нас совершенно свободно исповедуют свою религию, строят свои костелы, где угодно, открыто совершают свои богослужения, беспрепятственно устраивают свои торжественные ходы и процессии, имеют свое духовенство - ксендзов, бискупов, а в Петербурге даже митрополита, получающих от правительства казенное жалованье в большем количестве, чем православное духовенство. Во всех русских учебных заведениях они свободно воспитывают своих детей; могут иметь и имеют собственные школы, богадельни, кладбища. В Петербурге существует католическая духовная академия. Католикам открыты у нас все государственные должности и все ступени иерархического служения. О какой же после этого веротерпимости по отношению к католикам в России еще может быть речь?...
Но если России нельзя сделать упрёка в недостатке веротерпимости в отношении к католичеству, то такою же безупречною оказывается она и в отношении к протестантству. Доказательств этого можно привести много.
Еще при жизни Лютера его последователи свободно являлись и проживали в России и - при том в таких городах, как Москва, Новгород, Псков...
Не прошло и 25 лет после смерти Лютера (1546 г.), как протестантские пасторы являются уже пред троном русского царя с целью вести прения о вере. Иоанн Грозный, прославившийся, как мы видели, благоразумною терпимостью вер, охотно дозволял немцам-лютеранам и даже кальвинистам устраивать в самой Москве свои кирки, иметь своих пасторов и свободно совершать свои богослужения. Мало того, Иоанн сам любил ведь спорить с учеными немецкими пасторами об их вере и терпеливо сносил их возражения и противоречия. В 1570 году он имел в своем кремлевском дворце прение о вере с лютеранским богословом Роцитою или Рокитою и уличал его в ереси. Роцита сидел перед ним на возвышенном месте, устланном богатыми коврами; говорил смело, оправдывал догматы аугсбургского исповедания, удостоился особых знаков царского благоволения и написал книгу об этой любопытной беседе. Впрочем, по его словам, царь не охотно будто бы решился вести прения о вере и даже сказал следующее: «Не хочу я говорить с тобой о вере, ибо сказано: «не давайте святыни псам, не мечите бисера пред свиньями»... Учитель ваш Лютер и по имени, и по жизни был лют... Вы живете, как свиньи, откармливаемые в пост: отвергаете различие пищи. Вы ненавистны святым на небе, потому что отвергаете, браните их» и проч. в том же роде. Однако, любя беседовать с немцами о вере, Иоанн не дозволял им кощунствовать. В 1576 году один лифляндский пастор в беседе с царем вздумал было сравнивать Лютера с ап. Павлом. Царь ударил его со всего размаха по голове и сказал: «ступай к дьяволу с своим Лютером!» Не терпел Иоанн и лютеранской пропаганды. В 1563 г. пастора Фому за распространение протестантства в Полоцке он пустил под лед на Двине. В 1575 году Грозный позволил немцам построить в Москве, в двух верстах от Кремля, еще и третью кирку. Вообще же нужно сказать, что в царствование Иоанна IV немцы не жаловались на притеснения; они жили спокойно в Москве, в новой Немецкой Слободе, на берегу Яузы, собирая себе обширные богатства от своих ремесел и искусств.
Иностранцы боялись только вспышек гнева Грозного и следовавших за ними казней. Доброта его сына, царя Феодора Иоанновича, устраняла это препятствие, а потому в его царствование Немецкая Слобода в Москве значительно увеличилась новыми жильцами. Заканчивая свой рассказ о царствовании этого государя, историк Карамзин говорит: «Упрекая россиян суеверием, иноземцы хвалили однако ж их терпимость, которой мы не изменили от времен Олеговых до Фёдоровых и которая в наших летописях остается явлением достопамятным, даже удивительным, ибо чем объяснить ее? Просвещением ли, которого мы не имели? Истинным ли понятием о существе веры, о коем спорили и философы и богословы? Равнодушием ли к её догматам в государстве, искони набожном? Или естественным умом наших древних князей воинственных, которые хотели тем облегчить для себя завоевания, не тревожа, совести побеждаемых, и служили образцом для своих преемников, оставив им в наследие и земли разноверные, и мир в землях? Т. е., назовем ли сию терпимость единственно политическою добродетелью? Во всяком случае она была выгодною для России, облегчив для нас и завоевания, и самые успехи в гражданском образовании, для коих мы должны были заманивать к себе иноверцев, пособников сего великого дела».
В царствование Бориса Годунова наплыв немцев в Россию особенно усилился. Борис принял 35 ливонских дворян, изгнанных поляками, множество лекарей, художников и ремесленников-немцев; он ежедневно виделся с ними, беседовал с ними о делах государственных и о вере, часто просил их молиться за него и возобновил им на свои средства кирку в Яузской слободе. Пастор этой кирки, Мартин Бер, в своей истории времен Годунова пишет: «Мирно слушая учение христианское и торжественно славя Всевышнего по обрядам веры своей, московские немцы плакали от радости, что дожили до такого счастья!»
При царе Михаиле Феодоровиче шведское правительство усердно заботилось о распространении протестантства среди русских: заставляло пасторов говорить проповеди на русском языке, издавало русские переводы лютеранских катехизисов и других книг религиозного содержания. И оно достигло, чего хотело: целые тысячи православных русских людей обращались в протестантство, особенно - в Ингрии и Карелии, отошедших к Швеции по Столбовскому договору (1617 г.).
Петр Великий, очень нуждавшийся в иностранцах для осуществления своих реформ, питал к ним особенное благорасположение и предоставил им полную религиозную свободу. К сожалению, в его время протестанты злоупотребляли этою свободою и занимались пропагандою. Результатом этого несомненно явилась ересь Дмитрия Тверитинова. Тверитинов сам был пропагандистом протестантства. Издеваясь над православною церковью, смеясь над её уставами - постами, иконами, монашеством и обрядами - он надеялся на широкую веротерпимость Петра: «ныне у нас, - говорил он, - слава Богу, - вольно всякому: кто какую веру избирет, такую и верует». И Тверитинов не ошибся. Он десять лет совершенно свободно проповедовал свое крайне рационалистическое учение. Правительство хорошо было осведомлено о пропаганде Тверитинова. Но Государь не хотел поднимать серьезного дела из-за этой ереси; он поручил местоблюстителю патриаршего престола Стефану Яворскому присоединить еретиков к церкви и потушить дело. К сожалению, фанатизм еретиков погубил их. В 1713 году один из последователей Тверитинова цирульник Фома Иванов рассёк топором в церкви уважаемый образ св. Алексия Чудотворца. За это, по решению гражданского суда, он был сожжен, а остальные еретики разосланы были по монастырям. При Петре Великом немецкие кирки появились даже в московском кремле и белом городе. При Петре же в 1721 году в первый раз было разрешено православным вступать в брак с лютеранами...
Императрица Анна Иоанновна оказывала протестантам такое же благоволение, как и Петр. При ней немцы свободно строили в России свои кирки, выписывали для них пасторов, заводили школы, распространяли протестантские сочинения и мысли в русском обществе. Не только порицать, но даже критически разбирать протестантское учение - было бы преступным действием со стороны пастырей православной церкви...
Все последующие наши императоры и императрицы, от Анны Иоановны до царствующего ныне Николая II, также ничуть не стесняли религиозной свободы протестантов, тем более что члены Императорской Фамилии почти всегда вступали в брак с лицами протестантского исповедания и что немцы у нас в Императорский период нашей истории нередко занимали места и должности высших государственных сановников, до канцлера включительно.
Положение протестантов в России такое же, как и положение католиков: они совершенно свободно исповедуют свою религию, имеют свои кирки, учреждают колонии, заводят свои школы, в Юрьевском университете имеют свой особый богословский факультет и т. д. и т. д. И мы положительно затруднились бы сказать, чего бы еще могли желать немцы в смысле расширения их свободы вероисповедания?
Русских людей нужно осуждать не за недостаток веротерпимости, а скорее за религиозный индифферентизм, по причине которого они легко поддаются влиянию как иноверия, так и вольнодумства. Вспомним только, что вольтерьянство у нас нашло для себя более благоприятную почву, чем во Франции; масонство у нас распространялось с удивительною быстротою, как и всякого рода сектантства; даже нигилизму 60-х годов мы не могли оказать никакого серьезного противодействия. Не имея надлежащей научной подготовки и твердо обоснованных философских убеждений, в области интеллектуального развития русские люди сознавали себя стоящими ниже западноевропейских народов и потому легко поддавались их влиянию, при чем они заимствовали у них не их научные и философские системы, а только их легкое, чисто эпикурейское отношение к требованиям нравственной жизни. Отсюда - охлаждение русских к посещению св. храмов, или к богослужению, несоблюдение постов, неуважение религиозных обрядов своей церкви и т. п. Одним словом, из русского человека, дружащего с немцем, т. е., интеллигента часто выходит Бог знает что: наполовину - протестант, наполовину - безбожник, но только - не фанатик и даже не преданный сын Православной Церкви...
Русских людей нельзя упрекать в нетерпимости даже и в отношении языческих дикарей, населявших окраины России, где действовала русская миссия. Так, мы знаем, что в 1227 году Ярослав (или Георгий) Всеволодович отравил своих священников в Корелъскую землю и, как свидетельствует наш историк (Карамзин), не употребив никаких мер насильственных, крестил большую часть жителей, уже давно подчинившихся Новгороду и бывших расположенными к добровольному принятию православной веры.
Вся обширная страна зырян или пермян издревле платила дань россиянам; но довольные серебром и мехами, там собираемыми, - говорит Карамзин, - россияне нисколько не принуждали жителей к перемене закона, т.е., религии: св. Стефан крестил только тех зырян, которые сами твердо желали принять православие. Лапландские поморяне сами просили великого князя Василия Иоанновича прислать к ним христианских учителей; затем, несколько лет спустя, пожелали принять крещение от православных священников также и отдаленнейшие дикари - кольские лапландцы. «Так, - заключает наш историк Карамзин, - россияне, от самых древних времен до новейших, насаждали веру Спасителеву, не употребляя ни малейшего принуждения».
(Окончание следует).
22 марта 1905 г.
[i] Доклад, прочитанный в Харьковском Отделе «Русского Собрания».
