«Верую в великое значение Церкви...»

Глава из книги. Приводится в сокращении

 

«А вы не называйтесь учителями,

 ибо один у вас Учитель - Христос»

(Мф. 23: 8)

 

Постоянные религиозно-нравственные устремления Николая Семёновича Лескова (1831 - 1895) ста­новятся особенно интенсивными начиная с середины 1870-х го­дов и не ослабевают до конца его творческого пути. В те годы, которые писатель именовал «временем разгильдяй­ства и шатаний» [1], когда, «куда ни толкнись, всюду находишь ка­кую-то беспорядочную суету и сутолоку» (11, 587), Лесков со­вершал свой подвижнический труд, свою, говоря религиозным языком, «брань»: важно было восстановить поруганный и почти утраченный идеал. В этих условиях наиболее остро стоял вопрос о Церкви и о роли ду­ховенства.

Лесковское признание середины 1870-х годов о его «разладе с церковностью» до настоящего времени трактуется излишне прямо­линейно, вырывается из контекста. Между тем в письме Лескова к П.К. Щебальскому, да­тированном 29 июля 1875 года, привлекают внимание знамена­тельные слова: «Более чем когда-либо верую в великое значение Церкви <выделено мной - А.Н.-С.>, но не вижу нигде того духа, ко­торый приличествует обществу, носящему Христово имя» (10, 411).

Освещая эту проблему, следует учесть размышления одного из крупнейших русских философов и богословов первой половины ХХ столетия В.В. Зеньковского «О так называемом бесцерков­ном христианстве»: «Христианство не может быть понято и вос­принято вне Церкви. Почему? Потому, что Церковь, как учит нас ап. Павел (Колос., гл. 1, ст. 24 и Ефес., гл. 1, ст. 23), есть «тело Христово» <...> и что «глава Церкви - Христос» (Ефес., гл. 1, ст. 22)» [2].

Из цитированного выше фрагмента лесковского письма видно, как писатель формулирует своё «верую», по сути совпа­дающее с девятой частью Символа Православной Веры: «Верую... во единую святую соборную и апостольскую Церковь». Нужно именно веровать в то, что святость изначально присуща Церкви, что она несокрушима - по слову Христа: «Созижду Цер­ковь Мою, и врата адова не одолеют её» (Мф. 16: 18).

В то же время требуются духовное мужество и большое нравственное усилие, чтобы понять, что святость сущностно пребывает в Церкви, несмотря на то, что со стороны её «человеческой оформленности», внешней «оболочки» святое может соседство­вать с греховным, «живая реальность Церкви содержит в себе слишком много проявлений непросветлённого и непреображён­ного человеческого естества» [3].

Священнослужитель, по учению Апостола Павла, даже самими немощами своими, от которых не свободен ни один человек «во дни плоти своей», призван «не соблазнять малых сих», но наставлять их и духовно поддерживать, «Ибо всякий первосвященник, из человеков избираемый, для человеков поставляется на служение Богу, чтобы приносить дары и жертвы за грехи, Могущий снисходить невежествующим и заблуждающим; потому что и сам обложен немощью» (Евр. 5: 1 - 2). Лесков неустанно подчёркивал ответственное по­ложение духовенства, по поведению которого нередко судят о са­мой Церкви в целом.

Важно отметить, что критика «пороков чиновничьего церковного управления» [4] велась изнутри, а не извне - не из вражеского стана.

Писатель был кровно связан с отеческой верой на генетическом уровне: «Род наш собственно происходит из духовенства, и тут за ним есть своего рода почётная линия. Мой дед, священник Димитрий Лесков, и его отец, дед и прадед все были священниками в селе Лесках, которое находится в Карачевском или Трубчевском уезде Орловской губернии. От этого села «Лески» и вышла наша родовая фамилия - Лесковы» (11, 7). Внук и правнук православных священников признавался в «Автобиографической за­метке» (1882 - 1885?) в своей «счастливой религиозности»: «Религиозность во мне была с дет­ства, и притом довольно счастливая, то есть такая, какая рано начала мирить веру с рассудком» (11, 11).

Отец Николая Лескова - Семён Дмитриевич - завещал пятилетнему сыну: «Никогда ни для чего в свете не изменяй вере отцов твоих»[5], - и писатель хранил этот отцовский завет.

Несмотря на то, что отец Лескова, закончив в своё время курс в духовной семинарии, не стал служителем Церкви, связь его с духовным сословием не прерывалась, и к ней он приобщал своего первенца: «По отцу моему, происходившему из духовного звания, - вспоминал писатель, - я бывал у некоторых орловских духовных и хаживал иногда по праздникам в монастырскую слободку. <...> я мог здесь встречать многострадальных «духовенных», с детства меня необыкновенно интересовавших» (6, 400; 409).

Мать Лескова была религиозна «чисто церковным образом, - она читала дома акафисты и каждое первое число служила молебны и наблюдала, какие это имеет последствия в обстоятельствах жизни» (11, 11). В рассказе автобиографического характера «Дворянский бунт в Добрынском приходе» (1881) Лесков упомянул: «мою матушку (благодаря Бога поныне здравствующую) прихожане раз избрали «старостихою», т.е. распорядительницею и казначеею при поправке нашей добрынской церкви» [6].

Пример «очень богобоязненной и набожной матери» (6, 125) подкреплялся православным благочестием бабушки: «она питала неодолимую страсть к путешествиям по <...> пустыням. Она на память знала не только историю каждого из этих уединённых монастырей, но знала все монастырские легенды, историю икон, чудотворения, какие там сказывали, знала монастырские средства, ризницу и всё прочее. Это был ветхий, но живой указатель к святыням нашего края» (1, 53 - 54).

В «иконописной фантазии» «Благоразумный разбойник» (1883) Лесков утверждал, что его «заняла и даже увлекла церковная история и сама церковность» [7].

Возникшая ещё в начале творческого пути наследственная «потребность сказать очень многое» по вопросу о Церкви и духовенстве («потому что он нам очень близок и мы ему очень сочувствуем» [8], - утверждал начинающий писатель) была воплощена в контексте лесковского творческого мира в целом.

Писателя всерьёз привлекали характеры и личности служителей Церкви, образ их жизни. Первым в отечественной словесности Лесков сумел открыть читателям быт, нужды и проблемы духовенства. В статье «Коварный приём (Два слова «Вестнику Европы»)» (1883) писатель подчеркнул: «я даже по снисходительному суждению «Вестника Европы» немало послужил церковно-исторической науке и имею в духовенстве друзей, расположение которых мне дорого и досталось недаром» [9].

Нельзя не назвать несколько имён православных священнослужителей, современников писателя, оказавших воздействие на формирование его христианского мировоззрения. Влияние на религиозное развитие в детские годы Лескова имел местный священник отец Алексей Львов, который, по воспоминаниям писателя, венчал его отца и мать, крестил его самого и учил Закону Божию [10]. Знаменательно, что в начальной редакции первого лесковского рассказа «Погасшее дело» главный герой носил имя «отец Алексей».

Лесков был также дружен со многими православными священнослужителями, вёл с ними активную переписку. Русское священство в свою очередь ценило и любило лесковские художественные произведения на религиозно-церковные темы. Так, протопресвитер Морского ведомства Александр Желобовский, состоявший в числе лиц, с которыми Лесков «вёл дружбу и переписывался» [11], преподнёс ко дню рождения писателя «Псалтырь» с дарственной надписью: «Творцу «Соборян», воспевшему тяжёлый быт русского духовенства, усердно приносит искренний его почитатель дивные песни Давида. С.<вященник> Александр Желобовский. 1873 г., февраля 4» [12].

Старший современник Лескова епископ Игнатий (в миру - Дмитрий Александрович Брянчанинов), любимый и чтимый писателем, стал впоследствии героем его произведений «Таинственные предвестия» (1885), «Инженеры-бессребреники» (1887).

Показательно, что путь религиозно-нравственных поисков и сам дух христианства, пронизывающий лесковские произведения, во многом совпадает со стезёй духовных исканий, пройденной епископом Игнатием (Брянчаниновым), обаятельная личность которого во всей её духовной силе предстаёт в творчестве Лескова. Раздумья епископа Игнатия о поисках веры и истинного своего призвания, «плач» заплутавшей в этом долгом поиске души, которая не сразу высвободилась и просияла, обретя праведную жизнь в Боге, воспроизводятся в «Инженерах-бессребрениках» с опорой на признания епископа, сделанные в его «Сочинениях» (1886) [13]: «явилась тоска невыносимая по Боге. <...> это было томление души, удалившейся от истинной жизни своей, Бога. <...> Безотчётные чувствования религиозные меня не удовлетворяли: я хотел видеть верное, ясное, Истину. <...> мой ум весь был погружён в науки и вместе горел желанием узнать, где кроется истинная вера, где кроется истинное учение о ней, чуждое заблуждений и догматических, и нравственных» [14].

Земляком Лескова был Георгий Васильевич Говоров - Феофан Затворник Вышенский (1815 - 1894) - епископ, богослов, публицист, переводчик. Даже оставив епископскую кафедру ради уединённой жизни в Вышенской пустыни, он не прерывал письменного общения с миром, продолжал свой пастырский и миссионерский подвиг как писатель. «Феофан старался всё учение о «христианской жизни» перестроить по началам святоотеческой аскетики», - указывал  о. Г. Флоровский [15].

Важно отметить, что святитель Феофан и Лесков обучались у одного и того же наставника. В годы учёбы Г.В. Говорова в Орловской духовной семинарии богословские науки ему преподавал отец Евфимий Андреевич Остромысленский (1804 - 1887) - впоследствии наставник Лескова в Орловской гимназии.

С особенной теплотой отзывался писатель об этом талантливом преподавателе Закона Божия: «первые уроки религии мне были даны превосходным христианином. Это был орловский священник Остромысленский - хороший друг моего отца и друг всех нас, детей, которых он умел научить любить правду и милосердие» (7, 224 - 225). Он был любимым педагогом Лескова, отсюда очевидно, что и изучение Священного Писания стало для него любимым предметом.

Личность Е. А. Остромысленского и его «добрые уроки» писатель впоследствии не раз с благодарностью вспоминал и литературно сберёг в образах православных священников: например, в святочных рассказах «Привидение в Инженерном замке» (1882), «Зверь» (1883), «Пугало» (1885), «Грабёж» (1887), в хронике «Чающие движения воды» (1867), в «были» «Владычный суд» (1877) и других произведениях.

Писатель не позволял пошатнуть его веру и не боялся открыться в своей любви к православному духовенству. На закате дней - 4 января 1893 года - Лесков делился с Л.Н. Толстым: «я с ранних лет жизни имел влечение к вопросам веры и начал писать о религиозных людях, когда это почиталось за непристойное и невозможное («Соборяне», «Запечатленный Ангел», «Однодум», и «Мелочи архиерейской жизни», и тому подобное)» (11, 519).

Таким образом, духовенство явилось «специальным объектом» художественного исследования Лескова. На протяжении своей литературной деятельности он продолжал внимательно изучать всё, что было связано с Церковью и её служителями.

Знаменательно, что первым печатным произведением Лескова явилась заметка о распространении Евангелия на русском языке <«О продаже в Киеве Евангелия»> (1860). Впервые вступивший на литературное поприще автор, ратуя за распространение в русском обществе духа христианства, высказал озабоченность по поводу того, что Новый Завет, тогда только появившийся на русском языке, доступен не каждому. Лесков отметил как «новую» и «радостную» возможность «удовлетворения насущной потребности читать и понимать эту книгу», переведённую «на понятный нам язык» [16]. В то же время автор заметки с возмущением пишет о книготорговцах, усмотревших в давно ожидаемом «русском» Евангелии всего лишь ходовой товар и сделавших его предметом бессовестной наживы. Лесков особенно огорчён тем, что переведённое на русский язык Евангелие, не попадёт в руки паломников со всей Руси, которые «всегда покупают в Киеве книги духовного содержания»: неимущий киевский «пешеход-богомолец» «принуждён отказать себе в приобретении Евангелия, недоступного для него по цене» [17].

Евангелие и цена, христианская душа и кошелёк - начинающий писатель указал на несовместимость этих полярностей.

Первая корреспонденция Лескова явилась своего рода духовным компасом, указавшим автору магистральное направление всего его творчества. Биограф писателя П.В. Быков отмечал: «случайно или умышленно, но Лесков словно наметил в ней <заметке - А. Н.-С.> программу <...> всей будущей своей деятельности, которая была посвящена на борьбу с неправдою, с невежеством, со всеми тёмными сторонами жизни, на горячую проповедь добра, любви к ближнему, всего светлого, честного, прекрасного» [18].

С тех пор о «важности Евангелия» (11, 233), в котором «есть всё, - даже то, чего нет» («Новозаветные евреи» - 1884) [19], Лесков размышлял, говорил и писал постоянно - до последних дней своих. По его убеждению, в Евангелии сокрыт «глубочайший смысл жизни» (11, 233). В 1881 г. писатель подготовил «Изборник отеческих мнений о важности Священного Писания. Собрал и издал Н. Лесков». И уже на склоне лет, в 1891 году, маститый автор признавался в том, что именно «хорошо прочитанное Евангелие « (11, 509) указало ему истинный путь и собственное человеческое призвание.

Поднятая в первой лесковской заметке проблема оказалась столь животрепещущей, что получила большой общественный резонанс [20]. Написанное «на злобу дня» пережило «сиюминутность» газетного существования. Важность той публикации отмечалась даже и тридцать лет спустя. В 1890 году газета «Новое время» указала на «корреспонденцию из Киева, в которой автор скорбел о том, что в местных книжных магазинах Евангелие, тогда только изданное на русском языке, продаётся по ценам возвышенным, вследствие чего много людей небогатых лишены возможности приобрести книгу слова Божия» [21].

Поразительна высокая интенсивность лесковских пуб­ликаций на темы религии. Так, например, в течение десятилетия 1875 - 1885 годов едва ли не ежедневно появлялись рассказы, очерки, статьи, заметки Лескова, по­свящённые различным аспектам религиозной жизни: идеям, прак­тике, исто­рии и современности. Многие из этих работ малоизве­стны, другие почти полностью забыты. Многое из того, что публиковалось в периодике тех лет, до сих пор не найдено и не собрано. Важно актуали­зировать этот объёмный материал как лесковскую летопись религиозной жизни России.

Уже современная писателю критика выделила как одну из важнейших его заслуг в истории отечественной словесности многосторонний показ русского духовенства - извне и изнутри, со стороны быта и психологии, не только коллективной (как сословия), но и индивидуальной. Так, в некрологе, посвящённом писателю, особо отмечено: «Лескову принадлежит большая заслуга, что он первый ввёл в нашу литературу повествования из быта православного духовенства, которое он осветил со всех сторон, дав нам верную и широкую картину жизни этого своеобразного мира. Он изобразил этот мир в выпуклых типах и сценах, интересных не одной своей внешней стороной, но и в психическом отношении» [22].

Лесков создал множество «уповательных» образов православных священнослужителей. Знаменательно, что первым героем лесковской беллетристики стал сельский священник - отец Илиодор - в дебютном рассказе «Засуха» (1862) («Погасшее дело»). В подзаголовке писатель указал: «Из записок моего деда».

Дед умер ещё до рождения внука, но Лесков знал о нём от отца и от тётки Пелагеи Дмитриевны: «всегда упоминалось о бедности и честности деда моего, священника Димитрия Лескова» (11, 8), - и, возможно, воплотил в первом литературном опыте некоторые его черты. За этим образом стояла длинная череда предков Лескова - династия священников села Лески Орловской губернии. В герое, открывшем лесковскую «портретную галерею» священнослужителей, предугадывались черты протопопа Савелия Туберозова из романа-хроники «Соборяне» (1872), где был воссоздан идеал православного священства, не имеющий равных в русской литературе.

На прототип отца Савелия Туберозова писатель прямо указывает в «Автобиографической заметке»: «Из рассказов тётки я почерпнул первые идеи для написанного мною романа «Соборяне», где в лице протоиерея Савелия Туберозова старался изобразить моего деда, который, однако, на самом деле был гораздо проще Савелия, но напоминал его по характеру» (11, 15).

Знаменательно, что дневник отца Савелия - «Демикотоновая книга» - открывается датой 4 февраля 1831 года - это день рождения Лескова. Так писатель биографически «включает» себя самого в заветный текст дневника своего героя - бесстрашного проповедника слова Божия; являет свою родственную и духовную сопричастность «мятежному протопопу».

 Отец Илиодор в «Засухе» - столь же привлекательный и сильный образ. Имя его созвучно имени пророка Илии. Священнику из российского захолустья видятся те же вещие сны, что и фараону в Библии (Бытие. 41: 1 - 7): «увидел семь коров тучных и семь сухощавых и смутился, что видит сон не по чину» [23], - со смиренным лесковским героем будто общается Сам Господь Бог.

Сельский священник - настоящий батюшка для крестьян, живущий их жизнью, их нуждами; бескорыстный, готовый без всякой мзды отпевать молебны о дожде, дабы предотвратить неурожай и голод; доброжелательный, участливый, отечески заботливый. Но он может быть и настойчивым, и гневным, когда отговаривает крестьян от их варварских языческих затей. Отец Илиодор становится действительно отцом и спасителем своим «малосмысленным» «детям» - прихожанам, выступает за них ходатаем, спасая от каторги.

О пастырском служении - «учить, вразумлять, отклонять от всякого <...> вздора и суеверий» (114) - размышляет герой. Но с горечью он вынужден признать, что «наши православные пастыри, верно, больше... пастухи»: «Ещё бы, загнали попа в село без гроша, без книги, да проповедника из него <...> требовать» (114).

Уже в самом первом своём беллетристическом опыте Лесков наметил основные линии в изображении Церкви и священнослужителей, ставшие ориентиром в дальнейшем художественном исследовании заявленной темы. Писатель восхищается духовными светочами - православными подвижниками: «вашими святыми молитвами, как шестами, подпираемся» (110), - и в то же время недвусмысленно выставляет напоказ пороки людей, считающих себя причастными Церкви, но не следующих своему высокому духовному предназначению. Поднятые в дебютном рассказе Лескова проблемы остались ведущими и в зрелом творчестве писателя.

В своей первой большой повести «Овцебык» (1862) писатель лирически вдохновенно воспроизвел свои детские опыты православного благочестия, поездки по святым местам и монастырям вместе с бабушкой - «очень религиозной старушкой» (1, 53). Здесь так много личных, дорогих Лескову воспоминаний, что это дало право сыну писателя назвать повесть «беллетристически-биографической вещью». Тональность этих воспоминаний - элегическая и очень светлая: «Беззаботное, милое время! Благословенье тебе, благословенье и вам, дающим мне эти воспоминания» (1, 58).

Лесное монастырское озеро - это чистый источник, воды которого омывают душу. А те, кто живёт здесь, - «некнижные» (то есть неграмотные) иноки отец Сергий и отец Вавила: один - поэт, художественная натура, другой - практик, рукодельник (подобно тургеневским типам Хоря и Калиныча), - полны любви, доброжелательности, снисходительности к людям. Таковы и оживающие герои воспоминаний Лескова - молодые послушники, с которыми маленький богомолец «барчук Миколаша» распевает монастырские песни: «Как шёл по пути молодой монах, а навстречу ему Сам Иисус Христос» (1, 57 - 58).

Песни, сказки, рассказы странников о походах «на богомолье к Николаю-угоднику амченскому», «то есть «мценскому», от г. Мценска, где есть резная икона св. Николая» (1, 60), - всё это «нестерпимо интересно» (1, 61) Лескову. Именно к этой иконе пошлёт он на поклон непревзойдённых русских мастеров - героев своего знаменитого «Сказа о тульском косом левше и о стальной блохе» (1881) - перед началом их «безотдышной работы».

В пожилом послушнике Тимофее Невструеве, который «исходил, кажется, всю Русь, был даже в Палестине, в Греции», слыл «за непобедимого силача» и всегда собирался «на войну за освобождение христиан» (1, 59), предсказан главный герой повести «Очарованный странник» (1873) Иван Флягин - богатырь-черноризец с его последним «очарованием» - «помереть за народ».

Пленительное обаяние «монастырских глав» «Овцебыка», в которых Лесков говорит о «тёплой животворящей вере во многое, во что так сладко и уповательно верилось» (1, 68), не могло не воздействовать на русскую прозу. Уже в XX столетии отзвуки отчётливо различимы в лиризме «Богомолья» и «Лета Господня». У Ивана Шмелёва представлена «лесковская» ситуация: как «русские дети к Богу ходили и как Господь их обласкал и утешил» [24]. Иван Ильин писал, что богомолье «выражает самое естество России - и пространственное, и духовное... Это её способ быть, искать, обретать и совершенствоваться. Это её путь к Богу. И в этом открывается её святость» [25].

Лесков написал множество тёплых - «преутешительных» - образов служителей Православия. Таковы, например, праведный старец Памва - «беззавистный, безгневный « (1, 436): «согруби ему - он благословит, прибей его - он в землю поклонится» (1, 438) в «рождественском рассказе» «Запечатленный Ангел» (1873); архиепископ Нил и «монашек такой маленький, такой тихий» (1, 345), «человек преутешительный», взысканный «Божиею милостью» (1, 346), отец Кириак в повести «На краю света» (1876), совершенно необычной в традиционном жанровом составе русской прозы: вся повесть напоминает чистую молитву во славу Божию, увенчанную в финале единодушным «Аминь!», и в совокупности с «былью» «Владычный суд. Pendant к рассказу «На краю света»» (1877) составляет дилогию «Русские богоносцы» (1880).

Православная Церковь, несмотря на все нападки со стороны радикалов, была и продолжала оставаться не только корневой основой национальных духовных традиций, русской культуры, искусства, но прежде всего - носительницей христианского идеала, «голосом совести» русских людей. Большинство населения России (по крайней мере - номинативно) были православными христианами, и Церковь являлась для них источником христианства.

Однако отношение к духовенству было разнородным. Помимо открытой враждебности со стороны противников религии, священнослужителям приходилось сталкиваться с высокомерием, нередко - с пренебрежительным, покровительственным тоном со стороны дворянства и государственной бюрократии, что показал Лесков уже в «Засухе».

«Бедный поп» принуждён терпеть надругательства и со стороны церковных, и со стороны светских властей. В губернском городе «предстательствующий» за своих прихожан отец Илиодор сталкивается с поголовной коррупцией на всех ступенях церковной иерархической лестницы. Чтобы только узнать, можно ли встретиться с секретарём консистории, он должен дать причётнику взятку. Не отстаёт и регент: «Две головы <сахару - А.Н.-С.> и фунт чаю они завсегда принимают» (111). Выясняется, что секретарь ныне «лих», «просто в подобии змея желтобрюхого» (110). Под стать ему и архипастырь первого рассказа Лескова - «строгий и суровый»: «у него одно про всех угощение: много не говорит, а за аксиосы да об стол мордою» (111).

Совсем уж звероподобен губернатор: «кричит, орёт, брыкает, хвостом машет и из живых лиц творит со слюною своею брение» (111). Евангельское слово «брение» - пыль, смешанная с «плюновением», которым Христос исцелил слепорожденного (см.: Ин. 9: 6), - создаёт здесь намёк на антихриста, смешивающего с грязью живые лица. Образ подкрепляется рядом красноречивых глаголов-характеристик: «брыкает» (то есть имеет копыта), «хвостом машет» - всё это устойчивые атрибуты «врага человеческого».

В художественно-образной системе рассказа власти предстают как силы инфернальные. О губернаторе отец Илиодор «и подумать не смел, потому что губернатор был в то время всякому человеку всё равно что Олоферн» (111). Библейское сравнение весьма выразительно: «Книга Иудифь» ярко представляет образ «воителя», наводившего на целые народы ужас своей бесчеловечной жестокостью.

Следует заметить, что высокопоставленные чиновники - чаще всего немецкого происхождения - с высокомерием относились к православному духовенству. Так, в «Соборянах» протопоп Савелий Туберозов занёс в свой дневник запись о том, что губернатор, «яко немец, соблюдая амбицию своего Лютера, русского попа к себе не допустил» (4, 34).

Помещик провинившихся крестьян, к которому обращается отец Илиодор, соглашается прикрыть дело за взятку в тысячу рублей. Здесь священник подвергается новым унижениям: «его осиятельство» (115) долго держит батюшку в сенях; приняв, не встаёт с кресел, не просит благословения, разговаривает с нескрываемым высокомерным презрением.

В новелле «О безумии одного князя» из цикла «Заметки неизвестного» (1884) героиня, получившая прозвище «мадемуазель попадья» [26], после смерти мужа-священника «пристала к хору поющих цыган» и вскоре «вышла замуж за богатого князя, который ни за что бы на ней не женился, если бы она была вдовая попадья, а не свободная цыганка» (7, 357). В конце повествования рассказчик язвительно замечает: «Так-то светского звания люди, в нелепом своём пренебрежении к роду духовных, сами себя наказуют и унижают свой собственный род, присоединяя его даже лучше к цыганству» (7, 358).

«Неестественность отношений нашего общества к духовенству, всю безучастность к этому сословию», а также «несправедливость огульного обвинения нашего духовенства» (10, 234) отмечал Лесков.

Не уходя от Церкви, Лесков с присущей его человеческой натуре «нетерпячестью» начинал «расчищать подходы к храму», в котором, по его убеждению, должны служить только чистые сердцем и высокие помыслами, наделённые высочайшей духовностью слуги Божии. Будучи глубоко уверенным в том, что христианские основания Православной Церкви непоколебимы: «Мы имеем право считать её ещё живою и способною возродиться и исполнять своё духовное служение русскому народу, а потому и говорим о ее нуждах» (6, 577), - писатель обладал полнотой морального права, чтобы указать на недостатки свя­щеннослужителей, призванных к высокой роли пастырей духов­ных.

Эта тема озвучивается в художественных произведениях; взволнованно пишет о ней Лесков во множестве очерков и публицистических статей: «О кресте Сергия Радонежского», «Бродяги духовного чина», «О сводных браках и других немощах», «Несколько слов по поводу записки высокопреосвященного митрополита Арсения о духоборческих и других сектах», «Патриаршие повадки», «Чудеса и знамения», «Турки под Петербургом», «Великопостный указ Петра Великого», «Церковные интриганы», «Праздник невежд», «Безбожные школы в России» - и многих других.

В статье 3-го и 4-го номеров журнала «Гражданин» за 1875 год «О сводных браках и других немощах» писатель открыто поимено­вал «немощи» церковного духовенства, которое поселяет к себе «неуважение <...> своими доносами, нетерпеливостью, ма­лосведущностью в Писаниях, так называемою «слабостью жизни», любостяжанием и неумением чинно служить, что дохо­дит у нас теперь до самых крайних пределов» [27].

Особо выделено Лесковым неумение и нежелание церковников «чинно служить», что не может не отталкивать прихожан. На эту «немощь» указал также «высокопочтенный иеромонах Чудова монастыря отец Пафнутий». Высокий духовный авторитет «даровитого и горячего миссионера» (73) подкрепляет наблюдения и выводы Лескова: «О. Пафнутий писал в своём отчёте, что многие священники служат крайне спешно и небрежно, а «кучерявые дьяконы даже не умеют внятно читать»» (73).

Всё это истребляет благообразие даже в общенациональных центрах духовной жизни, что отзывается в писа­теле и тревогой, и глубокой душевной болью: «Счастливого исключения в этом случае не являют даже ни Лавра, ни Михайлов­ский монастырь, где перед мощами ежедневно отправляется множество молебнов и, Боже мой, как они отправляются!..» (73). Не­уместную поспешность и торопливость в проведении церковной службы Лес­ков обозначил выразительным эмоционально-экспрессивным словом-образом «скорохват»: «Этого «киевского скорохвата» не стерпеть не только раскольникам, привыкшим к служению строгому, но даже не снесть его и нам, приученным ко всякому «скорохвату» <...> у нас худо служат <...> у нас слабо живут, и всё это, к сожалению, правда» (73), - подводит писатель безрадостные итоги.

В письме И.С. Аксакову от 1 января 1875 года Лесков говорит, что в Киеве, куда «сходятся летом богомольцы со всей Руси <...>, небрежение в богослужении и наглость в обирательстве неописуемы. <...> они уже так изучились «скорохвату», что не умеют служить лучше» (10, 374).

 

Алла Анатольевна Новикова-Строганова, доктор филологических наук, профессор Орловского государственного университета

 

ПРИМЕЧАНИЯ:

[1] Лесков Н.С. Собр. соч.: В 11 т. - М.: Гослитиздат, 1956 - 1958. - Т. 11. - С. 300. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте с указанием тома и страницы.

[2] Зеньковский В.В. Основы христианской философии. - М.: Канон, 1997. - С. 483.

[3] Там же. - С. 495.

[4] Дунаев М.М. Православные основы русской литературы ХIХ века. Дисс. в форме научного доклада... докт. филол. наук. - М., 1999. - С. 39 - 40.

[5] Лесков А.Н. Жизнь Николая Лескова: По его личным, семейным и несемейным записям и памятям: В 2-х т. - М.: Худож. лит., 1989. - Т. 1. - С. 57.

[6] Лесков Н.С. Дворянский бунт в Добрынском приходе // Лесков Н.С. Легендарные характеры. - М.: Сов. Россия, 1989. - С. 522.

[7] Лесков Н.С. Благоразумный разбойник // Лесков Н.С. О литературе и искусстве. - Л., 1984. - С. 191.

[8] Лесков Н.С. <Об отношениях современной светской литературы к литературе духовной> // Лесков Н.С. Полн. собр. соч.: В 30 т. - Т. 1. - М.: ТЕРРА, 1996. - С. 622.

[9] Исторический вестник. - 1883. - № 5. - С. 488.

[10] Лесков Н.С. Русские демономаны // Лесков Н.С. Русская рознь. Очерки и рассказы (1880 и 1881). - СПб, 1881. - С. 228.

[11] См.: Фаресов А.И. Против течений. Н.С. Лесков. Его жизнь, сочинения, полемика и воспоминания о нём. - СПб., 1904. - С. 81.

[12] См.: Псалтырь. - СПб., 1871 (610 / 73) - книга из личной библиотеки писателя хранится в Доме-музее Н.С. Лескова в Орле.

[13] См.: Жизнеописание епископа Игнатия Брянчанинова, составленное его ближайшими учениками в 1881 г. // Игнатий (Брянчанинов), епископ. Сочинения. - Т. 1. Изд. 2. - СПб., 1886. - С. 3 - 14.

[14] Игнатий (Брянчанинов), епископ. Сочинения. - Т. 1. Изд. 2. - СПб., 1886. - С. 553 - 554.

[15] Флоровский Г. Пути русского богословия. - Париж, 1983. - С. 395 - 396.

[16] Лесков Н.С. Корреспонденция (Письмо г. Лескова) // Лесков Н.С. Полн. собр. соч.: В 30 т. - М.: ТЕРРА, 1996. - Т. 1. - С. 149.

[17] Лесков Н.С. <О продаже в Киеве Евангелия> // Лесков Н.С. Полн. собр. соч.: В 30 т. -М.: ТЕРРА, 1996. - Т. 1. - С. 147.

[18] Быков П.В. Н.С. Лесков. Воспоминания // Всемирная иллюстрация. - 1890. - № 20 (112). - С. 333.

[19] Лесков Н.С. Новозаветные евреи (рассказы кстати) // Новь. - 1884. - Т. 1. - С. 72.

[20] Заметка была опубликована без подписи в газете "Указатель экономический " (1860. -№ 181. - Вып. 25. - С. 437). В очередном номере "Указателя экономического" (1860. - № 186. - Вып. 30. - С. 508) появляется новая неподписанная заметка на ту же тему. С подписью: Николай Лесков - напечатана "Корреспонденция (Письмо г. Лескова)" // Санкт-Петербургские ведомости. - 1860. - № 135. - 21 июня. - С. 699 - 700. Эта же работа была перепечатана под заглавием "Нечто о продаже Евангелия, киевском книгопродавце Литове и других" // Книжный вестник. - 1860. - №№ 11 - 12. - С. 105 - 106.

[21] Б.п. // Новое время. - 1890. - № 5139. - 21 июня. - С. 3.

[22] Орловский вестник. - 1895. - 25 февраля. - № 52.

[23] Лесков Н.С. Засуха // Лесков Н.С. Полн. собр. соч.: В 30 т. - М.: ТЕРРА, 1996. - Т. 1. - С. 112. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте с указанием номера страницы.

[24] Шмелёв И.С. Богомолье. - М.: Православное слово, 1997. - С.11.

[25] Ильин И.А. О "Богомолье" И. С. Шмелёва // Шмелёв И.С. Богомолье. - М.: Православное слово, 1997. - С. 9 - 10.

[26] См. также незавершенный рассказ Н.С. Лескова "Мадемуазель попадья" // Литературное наследство. - Т. 101. - Кн. 1: Неизданный Лесков. - М.: Наследие, 1997. - С. 474 - 482.

[27] Лесков Н.С. О сводных браках и других немощах // Гражданин. - 1875. - № 3. - С. 73. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте с указанием номера страницы.