Малое Царство и Малая Церковь

В издательстве «Царский Дом» вышла книга «Домострой - Великая книга Великой страны». В качестве послесловия в ней был опубликован очерк нашего постоянного автора - историка Леонида Болотина. Данный очерк можно рассматривать как возражение на эссе Виктора Аксючица «Впадение в смуту и выход из нее. Царь Иоанн Грозный и иосифлянство».

Шестнадцатое столетие по праву можно и нужно назвать Золотым веком Русской Национальной Литературы. О Русской Литературе как о явлении принято говорить в смысле произведений исключительно художественных - стихотворений, поэм, повестей, романов, рассказов, басен, трагедий, комедий - о чтении несомненно полезном, поучительном, с большим воспитательным значением, но вместе с тем и развлекательном, увлекательном, возбуждающем читательскую фантазию и воображение. Но одним ли этим ограничена жизнь слов, сначала начертанных рукою, а потом типографскими литерами распространенных по мiру?

Говоря о слове, в особенности о слове литературном, нужно всегда помнить, что в глубине своей природы каждое живое человеческое слово в крайней малости, но прямо уподоблено Слову-Богу - Господу нашему Иисусу Христу, поскольку наша человеческая словесность, в отличие от безсловесного мiра, и есть одно из главных выражения того, что человек создан по образу и подобию Божию (Быт. 1, 27). Святой Праведный Иоанн Кронштадтский так свидетельствовал о связи Бога-Слова со словами человеческой речи: «Ощущая в себе теплоту и свое дыхание, вспоминай о Слове Божием как Лице; изрекая слово, вспоминай о Слове Божием Личном и Живом; а действуя своим умом, вспоминай о великом Уме - Боге, от Которого всякий ум и всё, что ни есть премудро сотворенного»[1]. Именно потому живое человеческое слово так выразительно - помимо звуков и прямого мысленного значения слово каким-то чудесным, сверхъестественным способом несет в себе и зрительный образ.

К сожалению, большинство сугубо светских исследователей Русской Национальной Литературы XVI века, совершенно искренне выражая любовь и уважение к нашему письменному наследию той поры, все же не могут избежать взгляда сверху вниз, точки зрения будто бы с «высоты» безусловно великих творений Русской Литературы века XIX-го. Многие учёные рассматривают давний период как своеобразное «детство» отечественной словесности. Такое высокомерное умиление, душевный снисходительный взгляд на произведения XVI-го столетия как на могильные плиты, на литературные памятники чреват искажением реальной перспективы, умалением подлинного духовного достоинства родной речи, бытие которой лежит вне «закономерностей» примитивного эволюционизма, прогресса. Многие духовные вершины, достигнутые Русской Национальной Литературой в XVI веке, так и не были больше покорены в последующие столетия[2].

В XVII веке уже усиливаются тенденции к упрощенному подражанию инославным зарубежным образцам, в первую очередь польским (через Малороссию), но и немецким, английским, латинским тоже. Тогда же в отечественную литературу, с одной стороны, проникает европейское «карнавальное» (по М.Бахтину) смехачество, смехотворчество, ерничание, с другой же стороны, велеречивая манерность, стилистическая избыточность или казенная косность, бездушность. Цивилизационная подражательность ещё больше усиливается в XVIII столетии за счет умаления национальной самобытности в нашей литературе, поэтому по некоторым духовным и национальным показателям можно говорить отнюдь не о «прогрессе», а о деградации в отечественной словесности.

Что понуждает нас смотреть на литературное наследие XVI века не сверху вниз, а снизу вверх? Такая точка зрения оказывается более научной, методологически точной, поскольку она вскрывает достоверные, глубинные смыслы старинных произведений Русского Слова.

Возведение новых - более мощных и протяженных краснокирпичных стен и башен Московского Кремля при Великом Князе Иоанне Васильевиче в 1485-1495 годах знаменовало собою принципиально новый этап государственного строительства России, которая на дальних окраинах обретала свои чёткие границы и возвышала над всеми удельными градами единый Стольный центр. Новые Кремлевские бастионы стали своеобразной архитектурной иконой духовной ограды всего Русского Государства как Нового Иерусалима. Уже под этой могучей защитой бурно развивается в XVI веке общенациональная Русская Литература, многообразные произведения которой также являются составными частями державного строительства и самобытного созидания жизненного, духовного строя русского человека.

Русский литературный XVI век начинается с «Просветителя» Преподобного Иосифа Волоцкого, произведения, которое высвобождало православный русский дух и ум из пленения жидовской ересью. В те же годы Святитель Спиридон-Савва пишет Великому Князю Иоанну Васильевичу «Послание о Мономаховом Венце», в котором содержится предание о происхождении Великого Князя Рюрика от Пруса - сродника («брата») Римского Императора Августа Цезаря.

В 1516-1522 годах ученик и родственник Преподобного Иосифа (Санина) - Преподобный Досифей (Топорков) Волоцкий, опираясь на богатую библиотеку Волоколамского монастыря, создает первый «Русский Хронограф», в котором Всемiрная История впервые описана с полноправным включением в неё событий Истории Русской.

В 1523-1524 годах инок Спасо-Елиазарова монастыря Преподобный Филофей Псковский в послании дьяку Мисюрю Мунехину впервые излагает свое духовное прозрение: Москва - Третий Рим.

При Великом Князе Василии Иоанновиче стараниями Святителя Даниила Московского в 1526-1530 годах создается монументальный летописный свод, который потом получил обиходное научное наименование «Никоновская Летопись», данное по владельцу рукописи Патриарху Никону. Для создания этого свода в Москву из разных городов и монастырей Руси свозились древние списки общерусских и удельных летописей, документов, повестей и сказаний о чтимых иконах, Святых и героях. Из этого многообразного материала митрополичьими писцами воедино сводилась Русская Старина от своих начал до 1520-х годов. Восстанавливалась, вновь вплеталась в единую канву Русская История, растрепанная на отдельные пряди сначала удельщиной, а потом и татарщиной.

В 1529 году в Новгороде Архиепископ Макарий (Леонтьев) начинает собирать первоначальный вариант русских Великих Четий Миней, где в годичном круге в единые томы собирались Жития Святых, сказания об иконах, повести из общецерковной истории, поучительные слова и множество других духовных произведений, которые в совокупности составили первую русскую церковную энциклопедию. Став Митрополитом Московским, Святитель Макарий создает более обширные Кремлевские Великие Четьи Минеи.

Духовное книжное строительство Святителя Макария Московского увенчалось созданием «Степенной Книги Царского Родословия» и многотомного «Царского Лицевого Летописного Свода», окончательное оформление которого завершилось уже после смерти Святителя Макария его учеником Святителем Афанасием Московским - Духовником Святого Благоверного Царя-Великомученика Иоанна. В этой духовно-просветительской, энциклопедической деятельности Святителя Макария совершился творческий синтез древней Новгородской и сравнительно «молодой» Московской литературных школ.

Именно на этой восхитительной по своей универсальности базе и на трудах Преподобного Максима Грека возросло уникальное во всей мiровой письменности многообразное литературное и Богослужебное творчество Святого Великомученика Царя Иоанна Васильевича Грозного, во иноках Ионы, в котором осмысление значения Царства и Церкви в Божественном Домостроительстве достигло небывалых доселе вершин Богословской и державной мысли.

В этом великолепном литературном созвездии XVI столетия книга, называемая «Домострой», на первый взгляд, занимает довольно скромное, частное место.

Само церковнославянское слово «домострой» является прямым подобием греческого слова «экономия», или в церковной традиции - «икономия». В церковной литературе встречается выражение «домостроительное Богословие», которое, во-первых, относится к догматическому Богословию Пресвятой Троицы, а во-вторых, к вопросам сотворения Богом-Словом Вселенной и человека, к самому устроению мiра (Ин. 1, 1-18).

Но ещё задолго до Рождества Христова промыслительно в греческом языке, в греческой философии шел процесс формирования тонких умозрительных, обобщающих понятий, которые потом стали совершенным инструментом Христианского Богословия. Античное любомудрие сформировало и понятия «экономия», «экономика», которые, с одной стороны, обозначали самые широкие принципы разумного хозяйствования в масштабах государства, в масштабах полиса, а с другой стороны, рассматривали частные вопросы собственно домоводства.

Обдуманному домовладению и домоводству посвящены многие гекзаметры в гомеровской «Одиссее». О практичном хозяйствовании подробно писал в «Трудах и днях» Гесиод. Внимание правильному домашнему устройству уделял и древнегреческий драматург Еврипид.

Великий Афинский мудрец Сократ считал, что домашнее хозяйство, как и управление государством, должно входить в круг обязательных предметов философского образования. Ученик Сократа философ и полководец Ксенофонт написал диалог «Экономия», название которого так и переводится на русский язык «Домострой». В «Домострое» Ксенофонта философ Сократ в своей неповторимой диалектической манере на многих исторических примерах и собственном житейском опыте убедительно доказывает важность и необходимость повседневного осмысления текущих хозяйственных проблем:

«Я заметил как-то, что от одного и того же занятия одни бывают чрезвычайно бедны, другие чрезвычайно богаты. Это меня страшно удивило, и я решил, что стоит посмотреть, в чем тут дело. Я стал наблюдать и нашел, что это вполне естественно: кто занимается делом кое-как, тот, я видел, терпит убыток; а кто с напряженным вниманием заботится о нем, тот исполняет его и скорее, и легче, и прибыльнее. Если ты захочешь поучиться у них, и если Бог не будет против тебя, то, думаю, и ты станешь оборотливым человеком»[3].

Знаменательно, что Сократ, будучи в языческой среде стихийным (не по Священному Писанию) апофатическим Богословом, верующим в Бога Неведомого, в Единого Бога-Творца, указывает собеседнику на важность мистического фактора, Божественного благоволения для прибыльного дела.

Известен трактат «Домострой» и у другого великого античного философа - Аристотеля, правда, на русский язык он чаще переводится как «Экономика». Есть и глава в Аристотелевой «Политии» - «Экономия». Несмотря на иную традицию перевода этих названий, от этого не меняется их домостроительная суть. Экономические трактаты Ксенофонта и Аристотеля позже были переведены самим Цицероном на латынь и пользовались успехом у древнеримских читателей, их неоднократно цитировали Вергилий, Теофраст, Филодем.

Уже в пору Христианства в Царьграде, в Ромейской Империи был создан целый ряд произведений как о широких проблемах экономики, так и о домашнем хозяйствовании и семейном устройстве уже в связи с христианским благочестием. Благоразумному и богобоязненному хозяйствованию, домоводству были посвящены и многие западноевропейские средневековые трактаты, опирающиеся на традицию Ксенофонта, Аристотеля, других античных писателей.

Русский же «Домострой» имел своих духовных предшественников в отечественной литературе. В первую очередь нужно назвать «Изборник 1074 года» Великого Князя Святослава и совершенно оригинальное, великолепное, непревзойденное произведение русской дидактической литературы - «Поучение Великого Князя Владимiра Мономаха своим детям», составленное Русским Государем в начале XII столетия.

Российские историки литературы, изучавшие около сорока рукописей, как озаглавленных наименованием «Домострой», так и содержащих общие с «Домостроем» тексты, полагают, что в основу наиболее цельной Сильвестровой редакции «Домостроя» середины XVI века легли не дошедшие до нас произведения новгородской и московской книжности XV-го - первой половины XVI-го веков, посвященные православному домоводству, в написании которых принимали участие как лица духовные, так и грамотные мiряне, напрямую знакомые с древнейшими литературными традициями, восходящими как к античному Ксенофонтову «Домострою», так и к древним царьградским уже православным протографам. Таким образом, Русский «Домострой» оказывается вчиненным в круг мiровой философской, экономической и дидактической литературы.

Но при всем многообразии источников Русского «Домостроя» - он является совершенно оригинальным, самостоятельным произведением Русской Национальной Литературы середины XVI века, исполненным как державным Богословием именно той поры, Богословием нового государственного созидания, так и живой, обиходной русской речью и народной мудростью.

Русский «Домострой» в трудах отечественных историков нашей литературы подчеркнуто характеризуется как произведение светское, в котором духовная составляющая имеет лишь подчиненное, служебное значение. Такая, по нашему разумению, ошибочная оценка связана с тем, что поучения «Домостроя» обращены к мiрянину, а значительная часть текста связана с описанием бытового уклада. Но такая оценка, если так можно выразиться, «механическая», «количественная», не учитывает стратегический смысл, высший идеал этого уникального сугубо духовного произведения, действительно выходящего за типологические жанровые ряды собственно церковной литературы.

Отношение к духовной составляющей Русского «Домостроя» как к чему-то извне привнесенному, дополнительному не позволяет увидеть авторский творческий синтез, в результате которого всё мiрское, бытовое, житейское в данном произведении полностью подчинено высотам Православного Русского духа... Здесь Русский дух, здесь Русью пахнет! И в первую очередь, отнюдь не пряными соленьями, пивом, хлебной опарой, капустными щами, луком и сытой отрыжкой, а ладаном, воском, елеем, чистым духом Великого Поста и Пасхальной Радости, легким молитвенным дыханием Святой Руси!

Полное название произведения: «Книга глаголемая Домострой, имеет в себе вещи полезны, поучение и наказание всякому християнину - мужу, и жене, и чадом, и рабом, и рабыням[4]», - уже указывает на вероисповедное достоинство читателя, к которому обращен трактат. Поучения и наказы даются не только хозяину дома или отцу большого семейства вообще, а «всякому христианину».

Духовному целеуказанию «всякому христианину» соответствует ряд первоначальных глав «Домостроя». Первая глава является строгим наставительным благословением отца большого семейства взрослому сыну, его жене, их чадам и домочадцам. Сам стиль, форма благословения напоминает в жанровом отношении и молитву, читаемую на исповеди, и государственную присягу, и юридический договор, и духовное завещание, и выше - Библейский Завет: «Благословляю аз, грешный имярек, и поучаю, и наказую, и вразумляю сына своего имярек, и его жену...» Создатель «Домостроя» мыслит масштабно, государственно, он создает близкий по смыслу к духовному канону образец для широкого, повсеместного, многократного употребления. Отсюда чеканная строгость формулировок и эти «имярек».

Благословляющий духовно обязывает благословляемых послушанием данному наказу наивысшей инстанцией: «ответ дадите в день Страшного суда». Благословение напоминает домашнюю, больше - родовую присягу, которая предполагается и для последующих поколений наследников. Тут сразу усматривается иерархический уровень, отнюдь не сводимый к пособию по домоводству. Духовная цель этой книги, которая должна стать родовой, передаваемой от отца к сыну, от сына к внукам, от внуков к правнукам, неизмеримо выше: выстроить на многие поколения вперед русское семейное бытие по наивысшему христианскому идеалу.

Русская Литература XI-XVI веков в своих изобразительных и композиционно-смысловых приемах во многом опиралась на каноны иконографии. Масштабы фигур, предметов, событий, их местоположение в православной иконе соответствовали их значимости в духовной иерархии. Так и тут в центре - в начале текста, над входом в литературное пространство - Бог, Божественное, церковное, вероисповедное изображается крупно и категорично, а бытовое, земное, материальное - по степени их смысловой значимости. Но даже самые мелкие третьестепенные детали прорисованы четко и просто - без эмоциональной экспрессии, динамизма, в духовной простоте, созерцательным взглядом. Детали подчинены Богослужению в самом широком смысле этого понятия как целомудренного человеческого бытия.

На уподобление книги «Домострой» документам государственного достоинства указывает следующая краткая главка: «Како християном веровати во Святую Троицу и Пречистую Богородицу и Кресту Христову и Святым Небесным Силам и всем Святым и честным и Святым Мощем и поклонятись им».

Все важнейшие государственные документы, грамоты Державно-Церковных Соборов и Государевой Думы, летописи в XV-XVII столетиях начинались с духовных зачинов, которые светские историки древнерусских источников называют условным термином «Богословие». В своих разборах светские ученые, как правило, ограничиваются этим определением, не вдаваясь в содержание таких духовных зачинов, считая их чем-то формальным и потому не заслуживающим специального внимания. Однако внимательное рассмотрение государственных грамот XVI-XVII веков показывает, что их «Богословия» неизменно сосредотачивают внимание на православном исповедании Пресвятой Троицы, на Божественности человеческой природы Иисуса Христа, на исповедании Приснодевы Марии именно Богородицей, на почитании Креста, Святых икон и Святых Мощей.

Объясняется это двумя основными причинами.

Во-первых, державным отсечением от последствий ереси жидовствующих, адепты которой отвергали и Пресвятую Троицу, и Божественность Иисуса Христа, и подлинное достоинство Богоматери и глумливо насмехались над почитанием Креста Христова, Святых икон и Святых мощей.

Во-вторых, начиная с захвата крестоносцами в начале XIII столетия Царьграда и со времен Святого Благоверного Великого Князя Александра Невского, Святой Руси извне угрожала католическая экспансия с последующим искажением догмата о Пресвятой Троице, нарушением Её нераздельности и равночестности католическим введением в исповедание «филиокве». Не случайно герой Невской битвы в 1242 году вышел на Чудское ледовое сражение против католических рыцарей-крестоносцев с девизом: «За Святую Троицу!»

В русле таких державных грамот и автор «Домостроя» снабжает аналогичным зачином-Богословием и данный наставительный текст. Как Русское Царство в своих грамотах свидетельствовало, что оно во Вселенском масштабе является хранителем, державным оплотом Православия, так и каждая русская семья в своей малой мере должна стать хранительницей отеческой веры, её православных догматов: «Подобает убо всякому християнину ведати, како по Бозе жити в православной вере християньстей: первое убо от всея души веровати во Отца и Сына и Святаго Духа - в неразделную Троицу, и воплощению Господа нашего Исуса Христа, Сына Божия, веруй и рождьшую Его Матерь Богородицу нарицай, Кресту же Христову с верою покланяйся, яко на том всем человеком спасение содела Господь. И понеж иконе же Христове и Пречистой Матере Его и Святым Небесным Бесплотным силам и всем Святым честь воздай, яко Сам Любовь».

Так догматическое Божественное домостроительство Пресвятой Троицы определяется мерилом и для семейного бытия, и для домашнего быта, для домоводства. Православный квасной[5] патриотизм Руси тут противостоит опресночному космополитизму католического Запада.

Целый ряд последующих глав - 3-6, 8-15, 22-25[6] можно назвать своеобразным домашним Церковным Уставом. Их названия говорят сами за себя: «Како Таинам Божиим причащатися и веровати воскресению мертвых, и Страшнаго Суда чаяти и касатися всякои Святыни», «Како любити Бога от всея душа, тако же брата своего и страх Божии имети и память смертную», «Како святительскии чин почитати, тако же и священническии чин и мнишескии» и так далее.

Особое место в ряду этого «церковно-уставного» раздела занимает седьмая глава: «Како Царя и князя чтити и повиноватися во всем и всякому властелю покарятися и правдою служити им во всем, к большим и к меншим, и скорбным и маломощным ко всякому человеку какову быти, и себе о сем внимати».

Здесь вновь подчеркивается, что бытие русской семьи отнюдь не частное, индивидуалистическое, замкнутое на себе существование - это неотъемлемая часть государственной жизни Святой Руси, семья - основа, опора Русской Державы.

Автор «Домостроя» призывает к самому благоговейному отношению к Помазаннику Божию: «Царя боися и служи ему верою и всегда о нем Бога моли и ложно отнюд не глаголи пред ним, но с покорением истину отвещаи ему яко Самому Богу, и во всем повинуися ему аще земному Царю правдою служиши и боишися его тако научишися и Небеснаго Царя боятися».

И в последующих главах неоднократно поминается о необходимости послушания Царю, о духовной обязанности верноподданных молиться о Царе-Государе, о Царице и об Их Чадах-Наследниках.

Государственное достоинство главы семейства и его супруги многократно подчеркивается тем, что в «Домострое» Сильвестровой редакции они более ста тридцати раз называются «государем», «государыней» и по отношению к ним употребляются производные от этих слов. Ведь для всех домашних они не просто хозяева, владельцы имущества, старшие, но покровители, учителя и судии, наказующие, милующие и жалующие. В ярких картинах Русского «Домостроя» обнаруживает себя святорусская патриархальная традиция древнейших времен от былинного Святого Князя Владимира Красного Солнышка.

Таким образом, составитель «Домостроя» всесторонне изображает русскую патриархальную семью не только как Малую Церковь, что является общим положением в Священном Предании, но и как Малое Царство.

В свете патриархальной традиции высвечена весьма важная духовно-идеологическая стратегема «Домостроя» - отечество. Для автора первичность отца, то есть того, от кого все происходят и физически, и юридически, и духовно, несомненна. Писатель специально не отстаивает очевидную для него и его читателей истину. Домостроительное Богословие Пресвятой Троицы - Сын Божий, от Отца рожденный, Дух Святый, от Отца исходящий, - просто исключало саму возможность иного взгляда на отца семейства, семью и общество в целом. Позитивистская и потом материалистическая, а по сути богоборческая басня о первичности «матриархата»[7] была просто неведома людям той эпохи. Первостепенным иерархическим достоинством отца и отцовства проникнут весь текст «Домостроя» от начала до конца. Вот духовная, родовая основа и русского патернализма, и русского патриотизма.

В наше время, когда в Кодексе о семье, в других законах многократно говорится о материнстве, о «материнском капитале». Об отцовстве упоминается лишь один-два раза и, «естественно», на втором месте после материнства. Это свидетельство глубочайшей духовной болезни современного общества. И в ближайшие годы исцеления этого недуга в масштабах страны не предвидится. Но современные православные христиане должны помнить о семейном идеале, основанном как на Священном Писании и Священном Предании, так и на патриархальной древнерусской традиции. Без глубокого почитания отцовства и через него Отечества невозможно и возрождение духовного патриотизма, жертвенного патриотизма, принципиально отличающегося от «патриотизма» корпоративного, основанного на служении личным и корпоративным интересам, на эгоистической любви к себе в родной земле: тут и «патриотизм» кошки, и «патриотизм» криминального пахана, и последнее убежище негодяя.

«Домострой» ничуть не унижает, не умаляет значение матерей и жен, как это пытались представить многие российские писатели уже в XIX столетии. Но христианская семья, как первоначальная скрепа Православного Царства, немыслима без почитания Отечества, отцовства, мужества в его истинном жертвенном достоинстве. Жертвенное служение отца - государя домовладения состоит в высшей ответственности перед Богом служить делу не только личного спасения души для Жизни Вечной, но всемерно способствовать спасению душ жены, детей и всех домочадцев в Царствии Небесном.

В одной из редакций «Домостроя» в предисловии говорится: «...В сей книге изнаидеши наказ от некоего о мирском строении, как жить православным христианином в миру с женами и с детьми, и с домочадцы, и их наказывать (наставлять) и учить, и страхом спасать, и грозою претить (защищать), и во всяких делах их беречь в душевных и телесных чистым быть, и во всем самому стражу над ними быть, и о них печься как о своем уде (члене тела). Господь рек: будете обои в плоть едину. Апостол рек: если страждет един уд, то все с ним страждут. Так же и ты не о себе едином пекись, но и о жене, и о детях своих и о прочих, и о последних домочадцах. Все ибо есть связаны единою верою к Богу: и с добрым сим прилежанием имей любовь ко всем по Бозе живущим, и око сердечное (имей), взирающее к Богу. И будешь сосуд избран, не себя единого несущего к Богу, но многих. И услышишь: добрый раб, верный будешь в радости Господа своего»[8].

Закон Царский, по Писанию: возлюби ближнего твоего, как себя самого (Иак. 2, 8).

В пору прикровенного отхода от марксистско-ленинской - разрушительной для государства - коммунистической «догматики» в идеологии социалистического «государства» (в кавычках, потому что без Государя) стало декларироваться, что семья есть основная, базисная ячейка общества и «государства». Лукавый прием официальной идеологии «развитого социализма», однако, не решал глубинных противоречий между безбожным мiровоззрением и мистической природой семьи, брака, отцовства, материнства и детства. Но в формальном посыле советские идеологи вернулись к главным, державообразующим положениям «Домостроя».

Книга «Домострой» является весьма важной составной частью церковно-государственной идеологии Самодержавного Православного Царства, которая выстраивалась в России на протяжении XVI столетия. Собственно бытовая составляющая этого произведения, в которой мы находим изумительные по красоте и самобытности картины патриархального, глубоко родного всем нам уклада образцового Русского Дома, всецело подчинена этой высокой общенациональной цели.

Трактат о русском семейном бытии занимает свое достойное и весьма важное место в ряду таких духовно-державных программных произведений и документов эпохи, как «Царский Судебник» 1550 года, «Русский Хронограф», «Царский Летописный Свод», «Кремлевские Великие Четьи Минеи», «Степенная Книга Царского Родословия», «Стоглав», «Просветитель», различные Соборные и Царские Установления[9].

Знаменательно, что само идеальное понятие «Святая Русь», которое мы привычно усваиваем и нашей древности при Святом Равноапостольном Великом Князе Владимiре Святославиче, и временам Святого Благоверного Великого Князя-Мученика Андрея Боголюбского, и эпохе Святителя Алексия Московского, Преподобного Сергия Радонежского и Святого Благоверного Великого Князя Димитрия Донского, на самом деле своим возникновением, формулированием обязано деятельности Святого Великомученика Царя Иоанна Васильевича Грозного и Святителя Макария Московского в середине XVI века. Именно Макарьевские Соборы, прославившие для общецерковного почитания целый сонм русских Подвижников Благочестия, вызвали к жизни и этот духовный идеал - Святую Русь, идеал, который, безусловно, относится ко всем временам Руси-России, начиная с Аскольдова Крещения при Патриархе Фотии, и к Руси грядущей.

Святая Русь создавалась Промыслом Божиим, но в споспешествовании Господу она созидалась и созидается делами веры (Иак. 2, 14-26), истовой веры наших предков, глубокой верой наших пока неведомых нам современников - молитвенников о нас и нашем Отечестве. Яркий же образ и образчик созидательных дел веры являет собою Русский «Домострой», показывающий нам Лик Святой Руси через патриархальное семейное, домашнее бытие.

Вот что скрыто от обывательского взгляда на эту поистине великую книгу! Но сокровенное в веках без большого труда открывается всякому любящему сердцу верующего русского человека. Бог есть Любовь!

Москва, 3 Февраля 2011 года по Р.Х.,

память Преподобного Максима Грека

ПРИМЕЧАНИЯ

---

[1] Иоанн Кронштадтский, Святой Праведный. О молитве. Извлечения из дневниковых тетрадей за 1856-1862 годы. М., Отчий Дом, 2007. С. 249.

[2] Данный пассаж изложен под впечатлением беседы о Древнерусской Литературе с моим другом, доктором филологических наук Александром Вадимовичем Гулиным. В процессе данного объяснения мною заимствованы у А.В.Гулина следующие мысли. Принципы «возрастного развития» - «детство», «юность», «зрелость»... - не применимы к историческим закономерностям бытия литературного языка, содержания и формы литературных произведений. Такой «возрастной» подход неизбежно ведет к мысли о «старости» и «смерти» национальной литературы. Русская Литература с момента своего возникновения и складывания в ХI-XII веках явила себя в таких произведениях, как «Слово о Законе и Благодати» Святителя Илариона Киевского, «Повесть Временных Лет» Преподобного Нестора Летописца, «Поучения Великого Князя Владимiра Мономаха своим детям». Они являются несомненными вершинами национального духа и национальной культуры, а ведь им не предшествовало никакое «развитие», «эволюция», литературное «детство». Они продукты творческого духа, единого для всех эпох.

[3] Ксенофонт Афинский. Домострой. Гл. 2, § 16.

[4] Словам «раб» и «рабыня» здесь не должно придавать значение безправного сословия, известного по истории Древнего Вавилона, Египта, Греции и Рима. Тут речь идёт о работниках, служащих хозяину дома на тех или иных основаниях, наемных ли (в «Домострое» говорится о жаловании слугам), или в качестве постоянных домочадцев и челяди, но никак о не «живой вещи» времен рабовладельческого строя. Никакого «рабства» и даже «крепостного права», известного позорным веком в истории Российской Империи с 1762-го по 1861 год, в пору созидания Русского Царства и написания «Домостроя» не существовало.

[5] «Обидное» определение русского патриотизма «квасным» сейчас обыденным сознанием связывается с квасом. Но этот хлебный напиток не является исключительно русским, издревле он был в ходу и у многочисленных финно-угорских и некоторых балтийских народов России не как заимствованный у русских, а как свой, самобытный. В ходе полемики русских славянофилов и западников, тяготевших к экуменизму, очевидно, что определение «квасной» связывалось с православным догматическим каноном совершения Божественной Литургии на квасном хлебе, а не на опресноках, как у католиков. Тем более, что в Православной Руси католическая традиция духовно ассоциировалась с иудейскими опресноками, с пасхальной мацой. Отсюда и квасной патриотизм, то есть патриотизм православный, духовный.

[6] Тут нумерация глав по Сильвестровой редакции «Домостроя».

[7] Концепция первичности «матриархата» основана на гипотезах. Во-первых, на тенденциозной трактовке археологами-позитивистами, этнологами-позитивистами мелких скульптурных артефактов первобытной древности в качестве центральных культовых объектов («богини-матери», «первобытные венеры»). На самом же деле эти артефакты имели утилитарное порнографическое предназначение и не имели отношения даже к языческой космогонии. Во-вторых, на никем не доказанной гипотезе главенства женского жречества на микенском Крите. В-третьих, что касается древнегреческого мифа о стране амазонок, который является единственным в древности письменно зафиксированным «свидетельством» существования «матриархата», то и этот ложный миф был опровергнут ещё античными писателями, разъяснявшими, что воительницы-амазонки были лишь частью вполне патриархальной скифской цивилизации. Конечно, гипотеза эволюционизма не могла обойтись без сочинения животного и полуживотного периода, когда гипотетические «гоминиды» и потом первобытные люди «не знали» института брака, а жили в свальном грехе, и потому якобы только материнство могло физиологически гарантировать родовое преемство. Но человечество со дня сотворения Адама и Евы знало и что такое брак, и что такое отцовство, общаясь с Отцом Небесным.

[8] Изложено по: Домострой. Серия: «Литературные памятники». СПб., Наука, 2005. С. 8.

[9] Справедливости ради надо отметить, что указание на важность церковно-державного достоинства Русского «Домостроя», вчинение его в ряд перечисленных духовно-государственных произведений XVI века отнюдь не является «новым словом» в исследовании этого произведения. И наиболее внимательные исследователи Царского времени - такие как И.С.Некрасов, А.В.Михайлов, А.А.Кизеветтер (Некрасов И.С. Опыт историко-литературного исследования о происхождении Домостроя. М., 1873; Михайлов А.В. К вопросу о редакциях Домостроя, его составе и происхождении // Журнал Министерства Народного Просвещения. 1889. Кн. 2, 3; Кизеветтер А.А. Основные тенденции древнерусского Домостроя // Русское Богатство. 1896. № 1. С. 39-52), и ученые нашей эпохи - такие как академик Д.С.Лихачев, видный питерский филолог, историк Русского Языка В.В.Колесов, уделяли этому внимание. Например, В.В.Колесов обозначает значительность влияния такого историко-литературного контекста XVI века на форму и содержание «Домостроя» (Колесов В.В. Домострой как памятник средневековой культуры // Домострой. Серия: «Литературные памятники». СПб., Наука, 2005. С. 307-308). Однако даже в наиболее доброжелательных трактовках Русского «Домостроя» это влияние рассматривается не как основное и конструктивное, а как фактор, искажающий народные протографы хозяйственной, бытовой литературы: «Домострой претерпел судьбу всей новгородско-псковской литературы: что впрямую не было сожжено на Красной площади, то переделано начисто, иногда с искажением основной идеи произведения. Литературная деятельность [Святителя] Макария и его сотрудников и была такого рода "перекраиванием" богатой литературной традиции, сложившейся в Новгороде, в угоду самодержавным интересам Москвы» (Колесов В.В. Там же. С. 326). Так основное достоинство книги чисто публицистическим, неисторичным, ненаучным приемом обращено в её «недостаток». Достаточно сказать, что во времена Царя Иоанна Васильевича Грозного и Святителя Макария Московского городского топонима «Красная площадь» в Москве не существовало. Пространство на Востоке от Кремля именовалось Торгом. Название «Красная площадь» появилось в Мае 1613 года в связи со встречей Царя Михаила Феодоровича Романова. Для Его шествия от Неглинных (позже Воскресенских) ворот Китай-города до Спасской башни был выстроен высокий деревянный помост, покрытый красной материей. С тех пор Кремлевский Торг стал именоваться Красной площадью.