О русском народе

Судьба русского народа и его государства может быть понята только в контексте всей истории человечества, понятой по-христиански. А наиболее правильным пониманием Христианства является, на мой взгляд, православное его понимание.

Вне такого контекста судьба русского народа (как, впрочем, и всякого другого) может быть понята так же ущербно, как понимается всякая часть неизвестного целого, вырванная из этого целого.

Но почему, размышляя об истории Христианства, я выделяю в ней роль именно русского народа? Только ли потому, что это самый большой православный народ, ставший после гибели Византийской империи основным носителем Православия? Или не только поэтому?..

Речь об этом пойдёт несколько далее. А пока отмечу, что ничуть не меньшую роль в истории Христианства сыграли три другие великие народа: евреи, греки и римляне.

Роль евреев в истории заключалась в том, что Бог дал через них всему человечеству основополагающие знания о самом Себе, о созданном Им мире и человеческой истории. Но мало того. Их роль заключалась также в том, что они послужили в лице Пресвятой Богородицы самой достойной частью всего человечества для воплощения через неё Бога в лице Иисуса Христа. Однако и этого недостаточно для понимания роли евреев в истории. Именно они (а точнее – лучшие из них) стали первыми учениками Иисуса Христа и Его проповедниками среди других народов. А в силу этого и величайшими учителями всех христиан в мире.

То обстоятельство, что евреи в их истории вели себя часто не лучшим образом (выражаясь предельно мягко), не должно перечёркивать их великих заслуг, обозначенных выше.

И даже то обстоятельство, что они, в их организующем центре, приговорили к распятию на кресте пришедшего к ним Богочеловека Иисуса Христа и взяли на себя ответственность за Его убийство («кровь Его на нас и на детях наших», Мф. 27, 25), а в дальнейшем стали самыми лютыми врагами последователей Христа, не должно перечёркивать того доброго, что они сделали в истории.

Всякое одностороннее суждение о евреях уподобляет судящих о них таким недостойным образом худшим из евреев, которые извратили неоднозначное отношение Бога к язычникам и тем самым извратили своё понимание своей собственной миссии в истории. Что стало причиной отвержения ими Иисуса Христа и последующей их разрушительной роли в истории человечества.

«Апостол язычников» Павел предупреждал бывших язычников, принявших благую весть о Христе, об опасности повторения ими греха самопревозношения, которым еврейское большинство отломилось от правой веры. Он учил христиан из язычников смиренно думать о себе и не перечёркивать того доброго, что сделали лучшие из евреев в прошлом (Римлянам, гл.9 и 11).

Другим великим народом, сыгравшим выдающуюся роль в истории Христианства, были греки. Будучи ещё язычниками, они создали высокое для своего времени искусство мысли, которым обогатили всё человечество.

Они выработали новый вид языка, предназначенный для выражения тончайших мировоззренческих смыслов, которых не было ни в общенародном греческом языке, ни в литературном их языке, ни в специальных их языках – математическом, медицинском и музыкальном. Ни в других специальных их языках.

Философский язык был тоже специальным их языком, но его значение стало неизмеримо большим, чем значение других специальных языков. Он стал тем инструментом, который был использован в дальнейшем христианскими богословами для раскрытия ветхозаветных и новозаветных истин. Да и самими христианскими богословами стали, в основном, тоже греки, что не было, конечно, случайностью. А если не греки, то их соседи, воспитанные на греческой философской культуре.

Если лучшие из ветхозаветных и новозаветных евреев помогали Богу заложить фундамент Церкви, то лучшие из дохристианских и христианских греков помогали Ему в возведении её стен и внутреннего её устройства. Но, разумеется, сказанное есть только сравнение, потому что Церковь не здание, а нечто гораздо большее.

Однако роль греческой философии не исчерпывается сказанным. Она разрушала языческие верования греков и соседних с ними народов и подготавливала тем самым их сознание к восприятию истин Христианства задолго до его появления в истории. А разрушала она языческие верования двояким образом.

Одни из дохристианских греческих философов ставили под сомнение или даже открыто отрицали верования язычников. Это были, в основном, материалисты. Но не только они.

Другие, наоборот, старались совмещать языческое многобожие с возвышенным единобожием, причём высказывали иногда такие высокие мысли, которые вошли в дальнейшем в идейный арсенал Христианства. Так, например, мысли о Боге как абсолютном Благе и о невыразимости Божества человеческими словами были высказаны впервые именно ими.

Выразителями таких прохристианских идей были, например, Сократ, Платон и Аристотель, которых некоторые Св. Отцы называли «христианами до Христа». Но ещё больше приблизился к христианским представлениям о Боге и созданном Им мире иудей Филон Александрийский (25 г. до Р.Х. – 50 г. после Р.Х.). Приблизился потому, что, оставаясь правоверным ветхозаветным иудеем, находился, вместе с тем, под влиянием греческой философии, особенно Платона.

Однако, возвышая свою языческую религию в одних отношениях, греческие философы были бессильны возвысить её в других отношениях. Они были бессильны оправдать или стереть постыдные черты её богов и обнаруживали тем самым её порочность в этом отношении. Если раньше, при более низком уровне сознания народа, постыдные похождения его богов не смущали его, то теперь, под влиянием высоких идей своих философов, он стал обнаруживать в своей религии то, чего не видел в ней раньше. Он стал перерастать свою религию.

Третьим великим народом в истории Христианства были римляне. Подобно дохристианским грекам, не подозревавшим о том, что они подготавливают своей философией почву для произрастания на ней евангельских семян, они тоже не подозревали о том, что своими завоеваниями и своим юридическим гением служат неизвестному им Богу.

Если бы римляне не создали великой Империи, раскинувшейся по всему Средиземноморью, с её великолепными дорогами и сравнительной безопасностью на них, то проповедь Христианства была бы невозможна. Или, по меньшей мере, затруднена чрезвычайно.

Если бы на месте Империи остались, как в прошлом, враждующие между собою народы, каждый из которых говорил только на собственном языке, то проповедь Христианства была бы затруднена тем более. Замкнутые на своей сугубо национальной или даже на сугубо племенной жизни, они были бы не способны ни на восприятие высших идей, ни даже на совершенствование своей собственной внешней организации. А если даже способны, то в самой незначительной степени.

Но что же такого ценного внёс русский народ в историю Христианства? На первый взгляд, почти ничего. Или, точнее, его вклад несравним по своей важности с тем вкладом, который внесли в неё евреи, греки и римляне. Русский народ не участвовал ни в закладке основ христианской Церкви, ни в возведении её стен и внутренней её отделки, ни в создании условий для её распространения среди больших народов.

Хотя, конечно, он распространил православную веру на одной шестой части Земли. Он породил множество святых. Он создал великую иконопись, равной которой нет (за редчайшими исключениями) во всём мире. Он породил Достоевского, этого властителя дум едва ли не всех современных людей, думающих о смысле человеческой жизни.

Кроме того, русский народ оказался, похоже, самым спорным народом в мире. Ни один другой народ не удостоился таких крайних оценок, исключающих друг друга полностью. И такого разнообразия в этих оценках. Но случайно ли это?

«Странные вы люди, русские, - сказал нашему офицеру на Кавказе местный татарин – Драться никто с вами не сладит, а пользоваться своими победами не умеете. Ну, что вы получаете от всех здешних богатых стран? Ровно ничего. Вы оставляете себе только труды и расходы, а выгоды отдаёте одним туземцам над другими, и никто вам не благодарен, а недовольных множество». Эти слова запечатлел как характерные для многих местных иноплеменников историк Михаил Погодин («Вечное начало. Русский дух», Москва, Институт русской цивилизации, 2011, с. 47).

«Россия сгнила ещё до того, как созрела», - сказал остроумный Вольтер. «Россия это страна, граничащая с Богом», - писал австрийский поэт Рильке. «Русские - это недочеловеки», - считал Гитлер. «Мы – русские!.. Какой восторг!» - воскликнул Суворов.

«Мы, русские, друг друга едим и тем сыты бываем», - эти слова цитировал ещё Юрий Крижанич. И они не устарели с тех пор.

А прибалтийский немец Вальтер Шубарт писал нечто иное: «Только Россия способна одухотворить человеческий род, погрязший в вещности и испорченный жаждой власти».

«Одинокие в мире, - вещал П.Я. Чаадаев в «Первом философическом письме», - мы миру ничего не дали, ничего у мира не взяли, мы не внесли в массу человеческих идей ни одной мысли, мы ни в чём не содействовали движению вперёд человеческого разума, а всё, что досталось нам от этого движения, мы исказили!»

Но если так, - думаю я, - то как же мог такой бездарный народ создать такой богатый язык, каким является, по словам знатоков, язык русский?.. Это загадка.

Однако, с другой стороны, - продолжаю думать я, - как мог русский народ, если он такой хороший, каким его иногда считают, создать столь знаменитый своим безобразием русский мат, которым ругается не только он сам, но даже, как говорят, моряки в портах всего мира? Да и не только моряки. Да и не только в морских портах.

«Русских положили возле параши – и правильно сделали!» - решила еврейская девушка Новодворская.

А англичанин Стивен Грахам писал веком раньше её: «Я люблю Россию. Она для меня в некотором смысле есть нечто большее, чем моя родная страна» (Н.О. Лосский «Характер русского народа», М. 2005, с. 42).

«Увезите меня отсюда, - просил создатель первой русской национальной оперы Михаил Глинка – я достаточно терпел эту гнусную страну…». И Пушкин писал нечто похожее: «Чёрт догадал меня родиться в России с душою и талантом». И, что показательно, писал эти слова не в зелёной юности, а в, казалось бы, своей зрелости, всего лишь за год до смерти. Но уже через полгода после этих слов написал в ответ на русофобское письмо Чаадаева нечто прямо противоположное: «Клянусь честью, ни за что на свете не хотел бы я переменить Отечество или иметь иную историю, чем история наших предков, какую Бог нам дал».

Эта противоречивость была характерна не только для Пушкина. И для цитированного выше Глинки. И для Чаадаева. И для создателя русофобских литературных шедевров Салтыкова-Щедрина. И для неистового западника Белинского. И для многих, многих других русских.

Достоевский писал, что русские заявили такую силу в самоосуждении, какой не было даже близко в других народах. Русские далеко перехлёстывали по этой части границы здравого смысла. Ни один другой народ не оплёвывал себя так самозабвенно, как оплёвывали себя русские.

Но, с другой стороны, и ни один другой народ среди христианских народов не вознёс себя так высоко, как русский народ. Он назвал свою страну «Святой Русью». И что знаменательно: эти слова родились и жили не в правящем слое страны, а в самом простом русском народе.

«Загадочная землица», - писал, имея в виду русский народ, славянофил Юрий Самарин. «Загадочная русская душа», - эти слова родились на Западе и повторялись теми европейцами, которые поднимались до бескорыстных суждений о русском народе. До бескорыстных и… безрезультатных.

А безрезультатными они были потому, что русский народ ускользал от всякого определения. Противоречия, заключённые в нём, были так велики по сравнению с противоречиями в других народах, что не позволяли понять их причину. Что и не мудрено: если сами русские не понимали себя, то как было понять их другим?

Русский народ и его история это такая сложная и глубокая тема, что в ней тонут едва ли не все, пытающиеся в ней разобраться. Тонут, так и не достав до её дна. И, возможно, я тоже утону в ней с таким же «успехом». Но это не значит, что в ней и не надо разбираться. Потому что народ, не осознавший себя хотя бы в самом главном, не может строить себя правильно. Он обречён плутать в потёмках. А потому обречён на гибель.

Загадочно уже само месторасположение русского народа. Почему он выбрал в своей древности, когда население Земли было ещё незначительным, едва ли не самые неудобные места для своего проживания?.. Выбрал и постепенно их окультуривал, сделал их привлекательными для представителей других народов, которые стали проникать в его страну и захватывать в ней всё лучшее положение и всё большую власть.

Первая мысль, которая приходит в голову для объяснения этой загадки, заключается в том, что русские это народ большой, но слабый, а потому и не способный бороться за лакомые места на Земле. Поэтому и занял на ней самые неудобицы, холодные и малоплодные. А сильным народам было достаточно хороших земель, которыми они овладели, и не было для них никакой нужды тратить свои силы на освоение худших земель.

Но если так, то в чём же причина слабости русских?..

Отзывы иностранцев о древних славянах удивляют своими противоречиями. Но едва ли не все они отмечали, что славяне высоки ростом, физически сильны и свободолюбивы. Однако при этом они крайне неуживчивы друг с другом.

Что же касается других их душевных качеств, то здесь оценки расходились до полной противоположности. Особенно в самой глубокой славянской древности. Одни отмечали их хищный характер, и даже их кровожадность; другие, наоборот, их мирный характер и человечность.

Правда, позднее иностранцы отмечали почти единодушно, что славяне в их собственных землях приветливы к иноземным купцам и путешественникам: сопровождают их до соседнего племени, чтобы никто их не обидел. Пленников, добытых в их войнах, порабощают ненадолго, и по прошествии известного срока предлагают им остаться у них в качестве свободных членов их племени. Или же выкупиться на волю. Хотя могли бы, как многие другие народы, порабощать их навечно или продавать их с выгодою для себя работорговцам.

Причина противоречивых оценок была, вероятно, в том, что на заре своей истории славяне были сами крайне противоречивы по своему психическому складу. Выделившись из общеарийского древа, славянская его ветвь стала приобретать более высокие качества, нежели бывшие у других арийцев. Но приобретала она их постепенно, почему и возникало в ней гораздо больше внутренних противоречий, чем у других арийцев.

Однако с ходом истории (особенно после того, как часть славян ушла с Карпат на восток и север Европы и сделала земледелие своим основным занятием) хищное начало в этой ветви ослабло, а мирное укрепилось и стало её основной чертою. Ведь земледелие, выбранное как основной род хозяйства, предполагает мирную жизнь, а мирная жизнь несовместима с хищничеством и паразитизмом, она невозможна без любви к справедливости.

А после Крещения Руси мирный характер восточных славян закрепился уже окончательно их православной верой.

Однако этот мирный, в целом, характер восточных славян не покончил с их внутренними раздорами, а дал для них новую пищу. А почему?

Одной из причин, объясняющих это, было то обстоятельство, что избавиться полностью от греховных вожделений людям на этой грешной земле не дано. И низкие вожделения русских, намного меньшие по сравнению с низкими вожделениями хищников и паразитов, продолжали в них жить. Однако, не имея выхода вовне (который был у хищников), эти низшие вожделения оборачивались против своих же соплеменников.

Да и высокие чувства и побуждения, неравномерно пробуждавшиеся в них, были тоже, думается, причиной их несогласий, переходивших в раздоры. И эта вторая причина была, возможно, не меньшей, чем первая. Или, может быть, даже большей.

Такие высокие качества восточных славян, как любовь к мирной жизни, стремление к справедливости, любовь к свободе и красоте (в частности, их явное неравнодушие к песням и танцам), это не только прекрасные, в принципе, качества, но и опасные. Мирная жизнь расслабляет людей и может опускать их духовно; любовь к справедливости, понятой односторонне, порождает раздоры; свобода хороша лишь правильно направленная и в должных размерах, а тяга к красоте может не только поднимать людей к Богу, но и опускать их в бесовщину. Как говорил один из героев Достоевского, «красота это страшная и ужасная вещь».

В славянской среде не было полной свободы, что и естественно. Иначе славяне с их пробуждавшимися и потому неразвитыми представлениями о высших ценностях просто распались бы на элементы и быстро исчезли бы из истории. Их связывали в одно целое и общий язык, и общее происхождение, и общее место их проживания, а также их общие обычаи, унаследованные от прошлого. Но с изменением их представлений о жизни и с изменением самих условий их жизни (а они медленно, но всё-таки менялись) старые обычаи приходилось менять, и на этой почве должны были происходить всё новые разногласия.

Что же касается их наследников, русских, то их, как уже сказано, связало со временем Православие, которое породнило их с Богом. Православие было понятно в его основе не только великим, но и малым людям. Не только грамотным, но и безграмотным. Если они были неравнодушны к добру.

А в результате получилось, что связь между русскими была достаточно прочной, но и раздоры плодились при ней такие, каких не было у других народов.

Разногласия и раздоры были не только у русских и не только у славян. Они были у всех народов. Но в хищных народах они не разрастались, а сокращались и загонялись внутрь их общественной жизни. Загонялись господством у них общего корыстного интереса, который их сплачивал и организовывал. Стремление жить за счёт чужих выстраивало своекорыстный народ в организацию военного типа, имеющую свои принципы, свои цели, свои правила поведения и жёсткие наказания за их нарушение. А если были более жёсткие наказания за нарушение норм жизни, то и порядок у хищников должен был быть намного большим, нежели у мирных народов. Как и взаимопонимание внутри этих народов. А порядок и взаимопонимание это сила, и сила великая.

Но вот что удивительно. Казалось бы, мирный народ, приобретавший начала, которые его ослабляли, должен был вырождаться - сокращаться и численно, и территориально. И в конечном итоге исчезнуть из истории. А на деле происходило нечто прямо противоположное. По крайней мере, у восточных славян.

Занимавшие поначалу едва ли пятую часть Восточной Европы, они заняли её в дальнейшем почти всю, а потом подчинили себе даже шестую часть суши всего Земного шара. И выросли численно из маленького народа в большой народ. Но мало того: они выросли в большой народ даже в духовном отношении. Во всяком случае, создали свою самобытную культуру, не признавать значительности которой мало кто из историков осмеливался в прошлом. Да и сегодня, при всё большей зависимости историков от сильных мира сего, на это решаются ещё далеко не все.

Похоже на то, что Бог, видя внутреннюю тягу славяно-россов поначалу просто в Его сторону, а затем, с принятием ими Православия, уже сознательную их тягу к Нему, Сам восполнял недостаток их сил и помогал им превращаться в народ большой и сильный. Сильный, главным образом, внутренними его качествами, при всех его внешних слабостях, которым, казалось, не было конца.

«Ты и могучая, ты и бессильная, матушка Русь», - писал наш великий поэт.

А где же теперь некогда сильные хищные народы, терзавшие в прошлом восточных славян и русский народ?.. Где авары, хазары, печенеги, монголы и другие кочевники? Похоже на то, что Бог, видя, что они наращивают свою силу ради целей, прямо противоположных Его замыслу в истории, отказывал им в своей помощи, без которой их собственная сила оказывалась несостоятельной. И они либо исчезли, либо стали маленькими народами.

Этот количественный рост и территориальное распространение русского народа, а также духовное его возрастание, в условиях, казалось бы, исключающих это, чем-то напоминают происходившее некогда с Христианством в языческой Римской империи. Тогда Христианство, выглядевшее в глазах едва ли не всего населения каким-то безумием и преследуемое правительством жестокими казнями, вместо того, чтобы завять и исчезнуть из истории, росло и выросло в могучую силу при всей её внешней слабости. И это было какое-то чудо, необъяснимое разумом. В ходе преследований Христианства оно становилось всё привлекательней в глазах язычников. Причём не только в нравственном отношении, но и в религиозном. Наблюдая успехи Христианства в условиях, казалось бы, исключающих их полностью, они делали вывод, что, видимо, сам Бог покровительствует этой религии.

Мне могут возразить, сказав, что логика в моих словах отсутствует. А как же, скажут, евреи с их денежной и политической властью? А как же масоны с их денежной и политической властью? А как же вся мировая капиталистическая система с её глубинным безбожием и стремлением переделать созданный Богом мир на свой безбожный лад?.. Почему Бог лишил сил каких-то кочевников, а не главных Его противников?

Отвечу гадательно, потому что никто из нас говорить от имени Бога о столь непростом предмете не уполномочен.

Может быть, потому, думаю я, что с кочевниками русские воевали, и воевали много, понимая прекрасно необходимость этих войн. А разве они воевали с мировым еврейством и мировым масонством как силами антихристианскими и антинациональными?.. Разве они воевали с мировым капитализмом как силой антихристианской и антинациональной?.. По большому счёту не воевали, потому что не догадывались, в своём большинстве, об этих силах. И не догадываются до сих пор. Что свидетельствует о неразвитости русского мышления при всём его качественном превосходстве над мышлением хищным.

Однако дело, думается, не только в этом. На заданный выше вопрос можно ответить встречным вопросом: А почему Бог не отказал полностью в своих энергиях дьяволу с его пособниками?.. Видимо, потому, что дьявол нужен в истории до какого-то времени. Нужен, во-первых, потому, что исходящие от него соблазны имеют не только разрушительный характер, но и созидательный. Наличие врага рода человеческого в истории мобилизует людей и делает их более зоркими. И, во-вторых: не будь дьявола с его собственным промыслом в истории, люди не могли бы познать в полной мере своего бессилия одолеть зло без помощи Бога. То самое зло, которое их прародителям так захотелось познать ещё в раю. А без полноты познания зла не может быть и полноты познания Добра. Т.е. того самого Бога, которого Адам и Ева фактически отвергли по наущению дьявола.

И нечто подобное сказанному о дьяволе можно сказать о человеческих антихристианских силах в истории, более сложных по сравнению с примитивными силами хищных кочевников. Эти более сложные виды зла тоже, думается, нужны Богу и людям до какого-то времени. Нужны для опознания людьми тех опасностей, которые, будучи не опознанными, сделают или могут сделать их не способными совершенствовать своё общество.

А что такое история, в ходе которой люди не совершенствуют себя и своё общество?.. Это бессмыслица. А бессмыслица Богу, думается, не нужна.

Общество, которое не развивается умственно и нравственно, становится застойным. А где застой, там начало гниения. А где начало гниения, там и его продолжение. Общество гниющее обречено завершить свою историю самым плачевным образом. И его гибель должна стать концом всей мировой истории.

Отдалить этот конец люди могут лишь в борьбе с мировым злом. Именно мировым. Это не значит, что они должны забыть о своих личных, семейных и других более или менее частных делах. Не забыть, но соединить их с мировыми делами и проблемами. Иначе история направится к своему концу, описанному апостолом Иоанном в его «Откровении».

Вот как далеко увели нас размышления о русском народе. И это естественно, потому что короткая мысль не может обнять такую большую тему. Русскую тему можно раскрыть только в том случае, если соединить конкретные исторические явления русской жизни с общечеловеческими и общемировыми проблемами. Да и в этом случае нужно не просто их соединить, а соединить правильно. Или правильно в основном. А кто застрахован от ошибок?

Но, даже ошибаясь в чём-то в своих стараниях соединить правильно русскую тему с мировой темой, мы провоцируем более зорких людей исправить наши ошибки и развить наши правильные мысли, если они у нас есть, но развиты недостаточно. И помогаем тем самым своему народу и всему человечеству постигать свою историю более глубоко по сравнению с тем, как её постигали историки прошлого.

А теперь вернёмся к нашим предкам, чтобы попытаться понять, с чем были связаны такие резкие зигзаги в русской истории и такие губительные крайности, каких не было в жизни других христианских народов. Эти ложные крайности терзают нас и поныне.

Думается, что они были связаны, в основном, с тем, что у нас не было выработано правильного представления о правильном государстве. То обстоятельство, что его не выработали и другие народы, не столь важно, как то, что его не выработал русский народ, наиболее способный к этому, если судить о нём по его добрым задаткам. Ведь хорошие его качества, о которых речь была выше, казалось бы, подталкивали его к решению именно этой задачи.

Правильное государство (не идеальное, но правильное хотя бы в его основе) есть условие развития и совершенствования добрых качеств в каждом народе. А их развитие и совершенствование это условие всё большего их согласования друг с другом. И, следовательно, условие всё большего сокращения в народе внутренних противоречий. Это условие всё большего возрастания в нём его национального единства, которого как раз и не доставало в прошлом русским, как не достаёт его и сегодня.

Но почему именно правильное государство является главной силой, стягивающей народ в единое умственное и нравственное целое, а не религия и не родовая связь?.. и не что-то иное?.. По той причине, что именно государство способно охватить все основные стороны жизни народа с целью организовать его в его же собственных интересах. А не религия и не родовая связь.

Если родовая связь не открывает людям высших истин (иначе - зачем было бы нужно Откровение?), то правильная религия их открывает. Но она не способна организовывать народ ни в политическом, ни в военном, ни в хозяйственном отношении. Ни во многих других отношениях. А что такое народ, не организованный в этих отношениях?..

Некогда родовая связь организовывала людей, но лишь в малой степени, явно недостаточной для дальнейшей исторической их жизни. А потому и сменилась связью национальной, условием которой стало государство или какое-то его подобие.

Правильная религия открывает людям истинного Бога и тем самым смысл мироздания, а также смысл самой их жизни. Она ставит перед отдельными людьми и отдельными народами праведные цели, но конкретные способы продвижения к ним оставляет, в основном, на их усмотрение. Чтобы они могли проявить себя и стать помощниками Бога в Его заботах о совершенствовании созданного Им мира.

А продвижение к праведным целям зависит главным образом от того, каким образом люди мыслят и создают своё государство.

Если созданное (или принятое) ими государство будет руководствоваться правильной, в принципе, религией и будет нацелено на постоянное совершенствование себя и организуемого им народа, то это будет правильное, в принципе, государство. Если же правильная религия не будет им найдена и если оно не дорастёт до понимания необходимости постоянного совершенствования, то это будет скрытно порочное государство, чья порочность обнаружится рано или поздно в ходе истории. Такое государство, если оно не осознает своей порочности и не избавится от неё, будет обречено на прогрессирующее загнивание и последующую гибель.

Но государство вместе с его народом сгниют и в том случае, если будут совершенствоваться не в своей основе, каковой является религиозно-нравственное их начало, а в каких-то других отношениях. Например, в научном, техническом, военном, хозяйственном и т.д. Развитие (оно же и совершенствование) этих зависимых по их смыслу видов государственной и народной жизни при остановке развития их религиозно-нравственного начала создаст только видимость общего их развития. Подлинное развитие народа и государства происходит лишь тогда, когда всё развиваемое в них соответствует, в основном, их духовному началу. Говорю «в основном» потому, что идеальное соответствие между этим началом и наличным состоянием верующего в него народа в нашем неидеальном мире невозможно. А соответствие в основном и возможно, и необходимо.

Если же зависимые по их смыслу стороны государственной и народной жизни выйдут из повиновения религиозно-нравственному их началу, то будут развиваться уродливо, породят внутренние болезни и в государстве, и в народе. Они омертвят и само их религиозно-нравственное начало и в конечном итоге погубят народ вместе с его государством.

Восточные славяне не могли не признать необходимости государства, потому что альтернативы ему не было. Но о том, какие опасности с ним связаны, какие превращения ему предстоят в будущем и как эти превращения скажутся на их потомках, они не знали и не могли знать.

Однако в дальнейшем они стали их познавать мало-помалу. После создания государства оказалось, что для того, чтобы успешнее отражать набеги кочевников, необходимо всё более сильное и многочисленное войско. А из кого его набирать? Из кого набирать управленческий аппарат государства, который тоже должен расти с его развитием и усложнением? В основном, из тех же крестьян, из которых и извлекали наиболее подходящих для того и другого дела.

Но если государство из века в век извлекало из крестьянства самых способных к военному делу и организаторской деятельности, то каким должен был стать результат?.. Государство должно было всё больше усиливаться, а крестьянство всё больше слабеть. В нём должны были отмирать его воинские, организаторские и политические способности. И оно стало со временем, незаметно для себя, окончательно не способным ни контролировать своё государство, ни защищать от него свои законные интересы. Ни даже знать, в чём они заключаются и что такое оно, их государство.

Это бессилие подавляющего большинства народа перед правящим меньшинством облегчало последнему управление большинством народа и потому представлялось поначалу обеим сторонам вполне разумным. Сильное государство отвечало правильно понятым интересам не только властителей, но и подвластных. Сильное государство было в общих их интересах.

В общих их интересах были и преимущества правящего слоя. Чтобы правители могли лучше править народом и успешнее защищать его от внешних врагов, они должны были овладевать соответствующими искусствами и науками и постоянно в них совершенствоваться. А для этого их следовало освободить от посторонних трудов и забот, которые отвлекали бы их от их главного дела. Чтобы успешнее служить народу, правящий слой должен располагать удобствами, недоступными для большинства народа.

Но кто должен определять меру этих преимуществ? Из сказанного выше следует, что только он сам. Потому что простой народ, невежественный и не способный к самостоятельному политическому мышлению, не мог быть судьёю в этом деле.

Казалось бы, веское слово в решении этого вопроса должно было принадлежать Церкви. Ведь государство, признавшее Православие своей религией, должно считаться с разумом представителей Православной Церкви.

Однако никакого разума по этой части у них не оказалось. За многие сотни лет своего существования в союзе с, казалось бы, православным государством Православная Церковь не выработала своего учения ни по этому конкретному вопросу, ни о том, каким должно быть правильное государство и какими должны быть правильные отношения между ним и Церковью. И даже, похоже, не стремилась к тому, чтобы выработать это учение. А почему?..

То ли потому, что презирала мирскую жизнь, не сознавая своей зависимости от неё. То ли потому, что не обладала материальной силой, и по этой причине уже давно, ещё с первых веков своего союза с Византийскими императорами, оказалась в зависимости от них. А если в зависимости, то и помалкивала на эту неудобную для императоров тему.

И то же самое повторилось, с некоторыми вариациями, много позднее в России.

А если так, то не была ли фактическая зависимость Церкви от государства началом их общего упадка?.. Церковь, думается, может быть здоровой только в том случае, если её мысль и её действия независимы от государства. Независимы, по крайней мере, в самом главном.

И государство, думается, могло быть здоровым только в том случае, если бы рядом с ним находилась здоровая Церковь, чья мысль была независимой от него и потому могла одобрять какие-то государственные идеи и нормы жизни, но могла и не одобрять. Или воздерживаться до времени от их оценки.

При этом как церковное руководство, так и государственное руководство могли ошибаться в каких-то отдельных вопросах, но в этих ошибках не было бы ничего страшного. Не ошибается только тот, кто ничего не делает. Сегодня ошиблись, а завтра обнаружили свою ошибку и её исправили.

Такое обнаружение ошибок могло и должно было происходить намного успешнее при свободном соревновании двух или нескольких мнений, имеющих общую вероучительную базу. А она была у Церкви и союзного с ней христианского государства. Была, как минимум, в виде общего для них Священного Писания, а также в виде общего их понимания спасительности для них их союза. А потому и недопустимости его разрыва при всех возможных частных противоречиях между союзниками.

Добросовестные разногласия полезны для выяснения и уточнения истины. Они возбуждают умы обеих сторон и способствуют их совершенствованию, а беспринципное подчинение одной стороны другой способствует ослаблению ума не только подчинившейся стороны, но и той, которая её подчинила. Не говоря уж о том, что беспринципное насилие и беспринципное подчинение ему разрушают нравственность. Без которой не может быть ни здорового государства, ни здоровой Церкви.

Вот почему клерикализм и этатизм должны быть осознаны Церковью и христианским государством как равным образом вредные идеи, питающие друг друга и затмевающие собою спасительный для обеих сторон свободный союз между ними.

Казалось бы, ясно, что для того, чтобы избежать скольжения в эти порочные крайности, Церкви и христианскому государству следовало уже давно выработать совместно более обстоятельное учение об отношениях между ними, нежели то, которое было выработано в 6-м веке императором Юстинианом. Его учение содержало в себе некоторые правильные идеи, но умалчивало о том, как быть, если государство в лице его высшего представителя воспользуется своей материальной силой и начнёт подчинять себе Церковь. Умалчивало оно и о том, что Церковь и христианское государство, имея общие интересы, имеют разные природы и потому видят действительность далеко не во всём одинаково. Не говоря уж о том, что разные христианские императоры тоже видят действительность нередко по-разному.

Но если даже сегодня сказанное понятно далеко не всем православным христианам, то оно было ещё менее понятно им в далёком прошлом. Тем более что попытки отдельных представителей Церкви касаться столь острой темы едва ли не всегда наказывались самым жестоким образом. А кем наказывались? Конечно, православными императорами.

В позднейшие времена некоторые историки Церкви отмечали, что учение Юстиниана правильно ориентировало Церковь и государство в целом, но, вместе с тем, не работало в их жизни фактически. За редкими, может быть, исключениями. Однако объяснить причину этого зла историки не решались. Видимо, эта тема была слишком острой не только в прошлом, но остаётся острой и до нашего времени.

Однако вернёмся к вопросу о том, кто должен определять пределы власти правящего меньшинства и размеры его законных преимуществ. А также размеры свободы и минимального материального достатка, которые должны сохраняться у большинства народа и всякой его части. Чтобы ни это большинство, ни какая-либо его часть не утратили своего достоинства и не превратились в подобие рабов правящего слоя.

В идеале эти размеры должен определять весь народ в его целом. Но для того, чтобы это стало возможным, он должен быть единым в идейном и нравственном отношении. А для этого требовалось постоянное его совершенствование в ходе истории. О чём, кстати сказать, в теории Юстиниана тоже не было сказано ни слова.

А в чём должно выражаться совершенствование народа? Не только в постоянном повышении уровня религиозно-нравственного и социально-политического сознания верхнего его слоя, но и в постоянном повышении нижней планки его развития по этой части. Чтобы с каждым новым поколением (или столетием) эта планка поднималась хотя бы на сантиметр.

Если верхи народа не поднимаются духовно сами и не обеспечивают условий для духовного подъёма всего остального народа, то это уже начало будущей общей их катастрофы.

В этом случае правящее меньшинство было обречено определять само, без участия Церкви и национально мыслящей части народа, границы своей власти и размеры своих преимуществ. И это «самодержавие» меньшинства, в силу греховности человеческой природы и отсутствия преград, препятствующих его скольжению во всё большее своекорыстие, должно было опускать его не только в нравственном отношении, но и в умственном. Потому что подлинный разум и подлинная нравственность взаимосвязаны. А в результате правящий слой стал бы служить Богу и своему народу, в общем и целом, лишь на словах, а на деле - своим собственным низким интересам и, следовательно, безбожию.

Развращаясь сам, он стал бы не только препятствовать умственному и нравственному развитию основной части народа, но и развращать её собственным дурным примером. И разрушать таким образом изнутри своё государство. Потому что здоровое государство невозможно без здорового народа или, по меньшей мере, без постоянно растущей здоровой его части. Такой правящий слой должен был лишить своё государство его внутренней силы, а потом, после его краха, организованного его внутренними и внешними врагами, свалить свою вину на этих врагов и на простой народ, допустивший-де разрушение своего государства.

Итак, мы, кажется, осознали причину катастрофического характера русской истории. А если так, то поднялись до понимания важности правильного государства для совершенствования лучших качеств организуемого им народа. Мы осознали, что до тех пор, пока эти качества в народе не развиты более или менее полно, он не способен понять места каждого из них в их общем согласии. И потому обречён на внутренние в нём противоречия.

Следовательно, правильное государство есть не только условие совершенствования лучших качеств народа, но и, вместе с тем, условие формирования его национального согласия или, иначе, его национального единства. Единства в самых главных, организующих народ, вопросах.

А национальное единство народа это условие его силы и здоровья. В здоровый народ не проникнут разлагающие его инородные тела, а если даже проникнут, то останутся в нём инородными и потому не способными его разрушать. Сила разрушителей народов не столько в самих разрушителях, сколько в слабости тех народов, в которые они проникают.

Но если условием совершенствования народа является правильное его государство, то, спрашивается, что же его строит и чем оно отличается от государства неправильного?

Правильное государство начинается с правильной национальной идеи. Или, точнее, с суммы правильных национальных идей и норм жизни. А ещё точнее – с системы правильных национальных идей и норм жизни.

Система же отличается от суммы тем, что имеет иерархический характер. В ней есть главные идеи и нормы жизни, но есть и зависимые от них - второстепенное и третьестепенные. Однако из сказанного не следует, что второстепенные и третьестепенные идеи не важны. Без них начинается разрушение общей системы. Они тоже важны, хотя и не равны по своей важности с главными идеями и нормами.

Назначение этой системы национальных идей и норм жизни - организация народа в его собственных, правильно понятых, интересах. А какие это интересы?

Главный интерес народа заключается в том, чтобы знать смысл своей жизни. На этот вопрос ему не отвечают ни наука, ни философия. На этот вопрос отвечает только религия. И не всякая религия, а религия правильная, источником которой является Сам Бог.

Правильная религия является ядром правильной национальной идеологии. А это ядро окружают другие, зависимые от него, идеи и нормы жизни, которых нет в самой религии. А если они в ней есть, то лишь в неразвитом виде. Но эти идеи и нормы жизни зависят уже не только от религии, но и от внутренних законов жизни нации и конкретных условий её жизни. Они зависят от характера нации и степени её духовного развития. Зависят от природных условий, в которых она находится. Зависят и от её положения среди других народов.

Задача народа в том и заключается, чтобы раскрыть эти идеи наиболее правильно и наиболее полно, насколько это возможно для него в наличном его состоянии.

Как надо строить семью? Какими должны быть родственные отношения? Какою должна быть местная национальная община? Какими должны быть более крупные организации народа? Какою должна быть вся нация в целом? Какою она должна быть не в Царстве Небесном на земле (о чём нам знать пока не дано), а на тех подступах к нему, которые возможны в условиях ещё грехопадного мира? Какими должны быть этапы на пути твоего народа к этим подступам?

Ни один человек не ответит на эти вопросы правильно или даже более или менее правильно, если будет мыслить только самостоятельно, не опираясь на уже накопленный опыт предков и помощь своих современников. А вопросов этих на самом деле намного больше, чем те, которые я перечислил.

Какими должны быть отношения русского народа с другими народами в современных условиях жизни? Каким должно быть государство русского народа в желанном будущем и как совершенствовать существующее государство, приближая его к правильному состоянию? Какими должны быть хозяйство русского народа, его оборона, его система образования, его система здравоохранения?

Какою должна быть свобода русского человека? Какою должна быть защита законных его прав и прав отдельных русских сообществ?.. Да и не только русских, но представителей всех союзных с русским народом российских народов.

Однако и это ещё не всё. Законные интересы русского народа требуют выработки ответов и на такие вопросы: Какою должна быть культура русского народа? Каким должен быть образ его жизни? Каким должно быть его искусство? Какою должна быть его одежда? Какими должны быть его города и сёла? Какими должны быть его отдых и его развлечения? Какими должны быть игры русских детей?

Чтобы создать зрелую русскую национальную идеологию, нужно всего лишь найти правильные ответы на эти вопросы. Или более или менее правильные. Или, быть может, ответы на какие-то другие важные вопросы, которые я упустил в своём перечне. Чтобы затем в ходе истории все эти ответы совершенствовались и разъяснялись каждому русскому человеку всё понятнее.

Зрелая русская национальная идеология, если она будет выработана и распространена в русском народе, если она станет понятной его большинству, станет могучей идейной альтернативой тем идеям, на которых строится нынешняя самоубийственная политическая система в России, западническая по своему происхождению.

Первый порок этой системы в том, что она не соединяет всякий народ во взаимопонимающее и взаимосочувствующее целое, а разъединяет его на соперничающие части и доводит их соперничество до откровенной вражды. Такая политическая система имеет разрушительный для религии и нации характер. А если для них, то и для доброй нравственности населения.

Второй порок этой системы дополняет первый. Она запрещает религиозные и национальные политические партии под тем предлогом, что они возбуждают религиозные и национальные страсти и порождают тем самым конфликты на религиозной и национальной почве. А для нашей многонациональной и многорелигиозной страны их возбуждение особенно опасно.

На первый взгляд эта мысль может показаться вполне разумной. Но так ли это на самом деле?

Что едва ли не каждая религия отрицает истинность всех остальных религий, кроме себя самой, это верно. Что народы далеко не сходятся между собою в оценке себя и других народов, это верно тоже. Но верно и то, что иначе они и не могут жить. Признание равноценности всех религий обесценивает каждую из них и ведёт к их общему упразднению, а признание равноценности всех народов порождает безразличие к своему народу и ко всем остальным народам, которое опять-таки означает разрушение их всех.

С разрушением же народов и религий человечество утрачивает национальные культуры с растворёнными в них религиозно-национальным идеями и соответствующими им видами нравственности. Национальные культуры становятся никому не нужными, они приобретают музейный характер и в лучшем случае интересуют лишь редких любителей.

Их место занимает примитивная т.н. «массовая культура», имеющая исключительно развлекательный характер. А рядом с нею, и возвышаясь над ней, оказывается капиталистическая идеология индивидуализма и культа денег как меры всех вещей.

Эта разрушительная идеология, как правило, лакируется подчёркнутой вежливостью её представителей и показной их доброжелательностью друг к другу. Но под этим полупрозрачным лаком идёт борьба всех против всех за лучшее положение - за наибольшую власть и за наибольшее богатство, за наибольшие престиж и удобства.

Борьба за личные и групповые преимущества за счёт остального общества была почти всегда в человеческой истории, но имела сравнительно ограниченные размеры и сознавалась обычно как нечто недостойное для добрых людей. И только в мире капиталистическом она получила фактическое оправдание, она стала втягивать в себя со всё большей силой всё больше людей, одновременно опуская их всё ниже в нравственном отношении. А это нравственное опускание есть не что иное, как погружение их в ад ещё в этой земной их жизни.

Вот какая диверсия против народов и национальных культур скрывается за, казалось бы, добросовестной заботой нынешнего российского руководства о добрососедстве между религиями и народами.

Кто-то из наших правителей, может быть, и в самом деле не понимает того, что скрывается под проводимою ими политикой. Но истинные организаторы и хранители нынешней политической системы не могли и не могут не знать этой тайны. Иначе - какие же они организаторы и хранители этой системы?

Если бы они действительно заботились о добрососедских отношениях между разными религиями и народами в нашей стране, то запретили бы не все религиозные и национальные партии без разбора, а только вредные для их добрососедства. И противопоставили бы им безупречные в этом отношении религиозные и национальные партии. Т.е. сознающие неравноценность религий и народов, но признающие при этом нравственную необходимость уважения человеческого достоинства всех их представителей. И, кроме того, признающие политическую необходимость союза всех добросовестных народов с их религиями ради общего их противостояния своим разрушителям. Поскольку ни один народ и ни одна религия в одиночку не могут спасти себя от разрушителей народов.

Противопоставить разрушительным религиозным и национальным партиям созидательные религиозные и национальные партии значило бы направить религиозное и национальное сознание народов России по спасительному для них пути.

Но вместо этого существующая ныне политическая система в России делает нечто прямо противоположное. Она приравнивает нравственные религиозные и национальные партии к безнравственным и тем самым направляет религиозное и национальное сознание народов России по погибельному для них пути.

На этом пути естественные религиозные и национальные противоречия между народами не покрываются спасительным для них нравственным и политическим их единомыслием и не замыкаются тем самым в рамки, безопасные для их мирных и даже союзнических отношений. А если не замыкаются в эти разумные, а потому и прочные рамки, то сохраняют всю свою взрывоопасную силу. Которая может быть использована врагами России (и будет использована ими) при попустительстве её правителей для того, чтобы однажды взорвать нашу страну изнутри. Чтобы расколоть её на враждующие части. А если враждующие, то и зависимые от мировой капиталистической системы. А если зависимые, то и обречённые на окончательное упразднение в них носителей нравственного, национального и религиозного сознания.

Однако вернусь к зрелой русской национальной идеологии, чтобы закончить уже начатую ранее, но ещё не законченную мысль. Которая состоит в следующем:

Если зрелая русская национальная идеология будет выработана самой вдумчивой частью русского народа, если она будет и осознана им как спасительная для него, то, возможно, в истории произойдёт новое чудо. Новое чудо, подобное тому, которое произошло некогда в Римской империи и превратило языческую империю в империю Христианскую.

В этом случае новым чудом станет рождение правильного русско-российского государства, с которого может начаться новый этап в истории всего человечества. Новый этап, на котором возникнет и распространится цивилизация нового типа, более высокого по сравнению со всеми бывшими до неё.

Если такое действительно произойдёт, то русский народ выполнит до конца своё назначение в истории. И в истории Христианства, и в истории всего человечества.

Геннадий Михайлович Шиманов, писатель, публицист