Тогда не страшны никакие пропасти

Как далеко восток от запада...

(Пс. 102: 12)

В данном случае, пожалуй, нет нужды исходно давать какие-либо комментарии по поводу значимости и актуальности темы объявленного «Русской народной линией» конкурса.

Хотя в ее формулировке и нет вопросительного знака, перед нами вопрос. Точнее, мы перед вопросом - тем, который неизбывен во все времена существования русской цивилизации, а в последнее время дает о себе знать так, как никогда прежде, за исключением разве что периодов мировых войн. Судя по многому, сейчас этот вопрос объективно В связи с целями Учреждение нового мирового порядка ставится даже более сурово, чем «быть или не быть...» Наблюдаемые итоги свидетельствуют скорее о том, что на него уже дан ответ: цивилизациии русской (а также славянской, православной да и христианской в целом) незачем быть...

Так что особо важным становится то, как мы осознаем актуальное содержание этого воистину бытийного вопроса и как на него реагируем.

Разумеется, никто из нас не может претендовать на то, чтобы осветить его во всей полноте, а тем более предложить универсальное решение. Между тем, каждый из нас - как представитель определенной среды, в той или иной степени участник событий своего времени, а в любом случае свидетель их - может способствовать тому, чтобы формировалось максимально полное и объективное представление о сути происходящего.

Стремясь учитывать самые разные подходы, прежде всего обратим внимание на тот, который априорно является оппонирующим и по отношению к нашей формулировке темы предполагает антитезис: «Россия всегда была составной частью западной цивилизации... И только идеологизированный подход заставил нас в этом смысле противопоставлять Восток и Запад» (С уважением к России: Беседа с послом США Дж. Мэтлоком //Литературная Россия. 19.08.1991. С. 3).

Он для нас представляет интерес во многих отношениях. Но пока выделим три момента, особо важные из-за провокативности и стимулятивности для дискуссии: во-первых, так заверял полномочный и чрезвычайный представитель самой влиятельной силы Запада; во-вторых, прозвучало это заверение «на заре перестростройки»; в-третьих, адресовалось оно интеллектуальной и творческой элите России.

Сейчас уже мы вряд ли сможем воспроизвести весь диапазон тогдашних реакций на такое суждение. Но ведь та «заря» несла именно «свет с Запада», который так или иначе и просвещал, и согревал часть российской «элиты». Соответственно, в ее среде не может не быть тех, кто и сейчас готов утверждать, что упомянутой в формулировке темы конкурса «мировоззренческой пропасти» на самом деле нет.

А в таком случае как же объяснить данную нам во всех ощущениях реальность наших дней? Хотя бы то, что нынешняя Европа - спустя два десятилетия после авторитетных заявлений Дж. Метлока - и в геополитическом, и в цивилизационном планах горделиво отмежевывается от России, а также от Беларуси, Украины и Сербии. Не говоря уже о плане духовно-культурном, со всей очевидностью открывающем то, что для Запада раздражителен еще не исчезнувший «свет с Востока».

Не следует ли из этого, что «два берега» (океана или пропасти - не суть важно) по-прежнему существуют, а духовный опыт русской цивилизации для Запада, который обычно представляют ЕС и США, чужд еще больше, чем прежде? И это, понятно же, не только оттого, что среди русских стало больше крещаемых, т.е. совершающих «дуновение и плюновение», обращаясь на запад, «к той стране, откуда появляется тьма, потому что диавол, от которого надлежит отрекаться, есть тьма, и царство его - царство тьмы».

Вряд ли продуктивно здесь и сейчас разворачивать дискуссии вокруг того, чтó самосознание русского народа, определявшего свое место между Востоком и Западом, получило и сохранило от Учения и Предания, что - от мудрых отечественных учителей, а что - от неизбежных, но преодолимых, предрассудков и заблуждений. Но, так или иначе, следует учитывать, что в сложившемся духовном генотипе присутствует эмпирически и логически обоснованное противопоставление «Восток - Запад». И при этом учитываются воистину важнейшие критерии: Богочеловек превыше всего - человекобог важнее всего, человек духовный - человек плотской, духовность - материализм, благочестие - благополучие... Нередко это уточняется и со всей категоричностью: страх Божий - гордыня сатанинская, вера - безверие, добродетель - злодейство, справедливость - несправедливость, милосердие - жестокость, любовь - презрение либо равнодушие, Христоцентрическая модель мира - Антихристоцентрическая.

Походя доказывать обоснованность всего этого, конечно же, не стоит. Вместе с тем нельзя оставить без внимания упомянутое последним и служащее своего рода обобщением: ведь если не оспаривается, что Бог есть Любовь, тогда именно так, и никак иначе, должно интерпретироваться то духовное состояние, при котором понятие «любовь» сведено к сексуальному акту, хуже того - извращенному отношению полов, которое благословляется лжехристианскими священнослужителями.

Что же касается обожествления человека в Европе, то его просто и ясно объяснил в своем труде «О духе времени» (1924) сербский святой ХХ века - преподобный Иустин Челийский (Попович): «Похваляются человеком, европейским человеком, таким, каков он есть; но проверьте его, оцените через Богочеловека, и похвальба ваша превратится в позор ваш и печаль новую (...) Не похваляйся человеком, не похваляйся временем, ибо пеплом похваляешься, и гноем, и смрадом, и злосмрадием (...) Гнилостен человек, наш европейский человек: не безумие ли возводить на нем как на фундаменте здание счастья человеческого?» (Преп. Иустин Попович. Прогресс в мельнице смерти/ Перевод И.Чароты. Минск, 2001. С. 44).

Разумеется, в обозначенном аспекте не все можно определить, разделяя только на белое и черное. Поэтому к цитировавшемуся выше суждению г. Метлока не лишне, пожалуй, добавить еще одно, высказанное сто лет назад, причем с «берега» другого: «Говорят, что запад - свет России; говорят и то, что Россия - свет западу (...) Говорят, будто культуры запада в содержании своем чем-то объединены и противопоставлены России: это - иллюзия; и Россия - тот же запад» (Белый А. Штемпелеванная культура // Наш современник. 1990. N 8. С. 184). На первый взгляд, американский посол чуть ли не вторит русскому писателю. На самом же деле позиция А.Белого имеет иное основание. И он, оттолкнувшись от приведенной констатации, развивается свою мысль так: «Слишком боимся мы дурного привкуса, который случайно соединяется у нас со словом «самобытность». Полемика нам испортила слово: и из боязни перед испорченным словом от самобытности мы открещиваемся космополитством (...) Ударяясь в космополитизм, мы подкапываемся под самое содержание души народной, т.е. под собственную культуру, и заменяем культуру условиями ее возможности, т.е. «прогрессом» (Там же). С такими (само)оценками рефлексий интеллигенции России по отношению к Западу и прогрессу нельзя не согласиться. Особенно, если присовокупить еще бескомпромиссную характеристику отношения Запада к славянству и России, которую дал коллега и современник А.Белого несколько позже: «Мы, славяне, для Европы не больше как кролики, которым они для опыта привили свое бешенство, и наблюдают теперь болезнь, и готовят фашизм, чтобы обрушиться на нас, в случае, если болезнь станет опасной. Впрочем, рассчитывают больше на действие самой болезни, что мы погибнем, как кролики от привитого бешенства» (Пришвин М. Дневник. 1930 год, 1 ноября // Цит. по: Октябрь, 1989. N 7. С.171).

Оценивая же диапазон взглядов представителей именно западного, европейского прогресса на русскую цивилизацию, обратимся еще к паре мнений. Одно из них цитируется довольно часто: «Европа заканчивается там, где начинается Православие». Принадлежит оно, как обычно указывается, министру иностранных дел Австрии, т.е. особе совершенно «внешней», которой думать иначе, вроде бы, и не полагается. Но примечательно, что такой же вывод напрашивается, когда возвеличенный выше некуда российский тележурналист Владимир Познер изрекает подобное и тоже широко цитируемое: «В России проблемы - исторические. Первая - то, что в течение длительного времени - и при самодержавии, и при коммунистах - народ был лишен свободы и способности делать самостоятельный выбор. Вторая беда - это пагубная роль Русской Православной Церкви. Православие было тормозом развития страны. Сравните хотя бы православные Россию, Грецию и Болгарию по уровню благосостояния и развития демократии с протестантскими странами Скандинавии, с Великобританией или Германией, даже с католическими Францией или Италией. Печально, но Россия отстает от всех прочих христианских неправославных стран Европы» (Цит по: Царкоўнае слова (Минск). 2003, N 17. С. 2).

Комментировать подобное уместно, пожалуй, отталкиваясь лишь от понятий, остроумно использованных когда-то Н. Заболоцким: «Я вижу конские свободы и равноправие коров». Но саму ситуацию это, увы, пока не изменит, поскольку мэтром Познером с его соратниками и последователями сделано ой как немало для того, чтобы у каждого зрителя и слушателя заходил ум за разум, и прежде всего таким образом воспитывалось уже целое поколение молодых людей. Так что, нравится или не нравится, а «в массах», особенно молодежных, руководящим, направляющим да и преобладающим стал «взгляд постороннего», который просто ради красного словца не пощадит ни матери, ни отца.

*

Учитывая многоплановость и многоуровневость вынесенного на обсуждение вопроса, автор этой работы, как белорус-славист, считает уместным обратить внимание на аспекты, которые ему особенно близки и волнующи вследствие происхождения, а также соответствующего жизненного и профессионального опыта.

Прежде всего представляется необходимым повести как можно более серьезный разговор о белорусской составляющей русской цивилизации, а в обозначенном уже контексте обсудить то, как Запад влияет на самосознание белорусов, и оценить, насколько сохраняется (бело)русскость.

В связи с этим не лишне исходно уточнить, что далеко не для всех граждан современной («суверенной и независимой») Беларуси приемлемы употребленные нами определения «(бело)русскость» и «составляющая русской цивилизации». Нередко они с полной категоричностью интерпретируются как свидетельства утраты собственного национального сознания в результате влияния «российской имперской политики и идеологии». Правда, немалочисленные сторонники «самости», как правило, теряются, когда у них спрашиваешь: А на чем будет держаться ваше «бело», если отбросить «русскость»? И тем паче, когда предлагаешь: В таком случае, по свободному самоопределению, называйтесь «белополяками», «белонемцами», «белоевропейцами», «белоамериканцами»... Впрочем, хотя это и стимулирует продуктивность дискуссии, но не меняет сложившегося и все более закрепляющегося положения. Опять-таки по причине того, что целое поколение воспитывалось в соответствующем духе. И представители этого поколения, особо не задумываясь, могут солидаризироваться с небезызвестным в среде белорусской «образованщины» Яном Станкевичем, который предлагал «...отбросить смешное и вредное название «белорус» и назвать себя нашим исконным славным именем кривичи» (См.: Станкевіч Я. Нацыянальны назоў беларусаў // Беларускі студэнт (Прага). 1923. N 2-3. С.10).

Как известно, у всех народов постсоветских стран так или иначе проявлялся комплекс неполноценности. Но если у прибалтов, скажем, он в значительной степени был вызван внушением - дескать, Сталин отторг вас от Европы, а она с нетерпением ждет, когда же вернетесь, - то у славян обусловлен скорее самовнушением. А весьма значимым оказался вероисповедный критерий, в соответствии с которым стали разделяться будто бы сложившиеся «социалистические нации» украинцев и белорусов.

Остановимся на этом подробнее.

Белорусы, для которых Православие было и остается живой верой, конечно же, осознают, что единство - прежде всего неразрывность связей с братьями единокровными и единоверными. В основе их сознания вот что:

Крещение как для отдельного человека, так и для народа означает духовное рождение; когда крестились, славяне-русичи стали народом Божиим, христианским, обретя духовность - через благодать Духа Святого, от купели крещения, просвещение - от Божественного Света, культуру, которая формировалась в связи с культом, т.е. приобщением ко Христу; ведь именно для христианизации была создана славянская азбука, сформирован церковнославянский (равносвященный!) язык и заложены основы словесности, поставившей славян в ряд наиболее просвещенных и культурных народов мира.

На белорусских землях эти письмо и язык именовались впоследствии русскими и воспринимались как ценное наследие, а также как важное средство этнической идентификации, что убедительно раскрыто в известном стихотворении Яна Казимира Пашкевича, которое, кстати, написано в противоречивом для утверждения (бело)русскости XVII веке:

Полска квитнет лациною,

Литва квитнет русчизною.

Без той в Полсце не пребудзеш,

Без сей в Литве блазнем будзеш.

<...> Весели ж се ты, Русине,

Тва слава никгды не згине

(Анталогія беларускай паэзіі. Т.1. - Мн., 1993. С.73).

Не случайно и сейчас на Белосточчине [белорусской этнической территории, которая после Второй мировой войны присоединена к Польше и где уже весьма заметны результаты полонизации - И.Ч.] от коренного народа можно услышать: «Всё же приятнее, когда православными буквами памятник подписан» (Цит. по: Кандрацюк Г. Свята памерлых у Беластоку // Ніва. 15.11.1998. С. 8).

Именно так видят истоки единства белорусы, помнящие о заветах благочестивых предков. Однако, увы, нельзя сказать, что их мнение в информационном пространстве Беларуси является преобладающим. Отнюдь. Невероятно широкое распространение получили иные взгляды. В частности, что белорусы приняли Крещение неизвестно от кого, а также что впоследствии христианство на белорусских землях эволюционировало разновекторно - по преимуществу в противоборстве с «ретроградным Православием». Симптоматично, кстати, что еще более восьмидесяти лет назад подобное населению «крэсув всходних» внушала ассимиляторская пропаганда Польши: мол, Православие здесь навязано позднее, его «русский царь на телегах привез». Причем такого рода воздействия на сознание отнюдь не прошли даром, что засвидетельствовано и таким вот сдвигом: наши «прорабы перестройки», «авангард прогрессивной интеллигенции» предпринимали весьма активные попытки заменить и кириллическую азбуку, которая, дескать, ограничивает горизонты и светлые перспективы интеграции белорусов с Европой... Нередко, например, можно услышать и прочитать следующее: «Мы принадлежим к региону восточносреднеевропейскому...» Если апеллировать к трезвому уму, следовало бы указать на примитивную нарочитость и бессмысленность такого определения. Но трезвый ум в данном случае отключается вследствие ослепления идеей интеграции Европы, а вместо него начинает действовать своеобразная «вторичная сигнальная система», которая зависит от политической конъюнктуры. Этим непосредственно объясняется и распространение специфических теорий этногенеза славянских народов как неславянских - готской, вендская/венедской, иллирской (как романской), скифской (как иранская), сарматской и др.

Сознание граждан Республики Беларусь, как и большинства постсоветских республик, все более подчиняется «идее Европы». Причем дело-то в притягательности не идеи самой по себе, в ее конкретно-историческом содержании или философской сути. Манящими, по прагматическим соображениям, оказываются реалии и, что особенно симптоматично, структуры, на которых будто бы клином сошелся свет - Европейский Союз, Европарламент, Совет Европы, ОБСЕ, Европейский Банк, Всемирный Банк да плюс еще общеевропейская денежная единица. А вожделенность их для бедного населения стран бывшего социалистического лагеря предопределялась и поддерживается идеологемами соответствующего рода: «европейский стандарт», «европейский уровень жизни», «европейские ценности как общечеловеческие», «передовая цивилизация Европы», «достижения европейской культуры», ну и, конечно же, «объединенная Европа», «общеевропейский дом».

Примечательно, что содержание фоновых идеологем вообще не подлежит почему-то обсуждению, хотя в каждом конкретном случае поводы серьезные. Скажем, когда нам в качестве идеального предлагается «открытое общество», стоило бы уточнять: для чего оно должно быть открытым - для перевалочных баз чужого оружия и наркотиков, для распространения сатанизма, для культа силы, для беспредела деморализации, т.е. для разрушения тысячелетних традиций и сформированного духовного генотипа? Если серьезно относиться к абсолютизированной по отношению к нашим странам установке на «права национальных меньшинств», неразрешимым оказывается вопрос прав «большинств». Да и когда декларируется «приоритет прав человека», никто внятно не может объяснить, как же эти права могут сочетаться с правами наций и народностей, т.е. с процессами национально-государственной суверенизации в рамках существовавших объединений, равно как и с присвоением основных имущественных, да и гражданских в целом, прав новоявленными олигархами. Увлеченные пропагандированием «передовой культуры и цивилизации», опять-таки, совершенно игнорируют опасения насчет того, что мы оказываемся в страшной зависимости от кока-цивилизации, американской псевдокультуры, о которой один старый сербский монах сказал так: «Что нам ихнее, когда у нас в каждом сельском доме сохранились культурной ценности, в несколько раз старше самой Америки».

Тем не менее, увы, все это не может не отражаться на актуальных процессах государственно-политического строительства в постсоветских странах и самоопределения народов, в том числе конкретно нашего народа. И симптоматично, что в белорусской публицистике последнего времени условный европейский ориентир, который иллюзорно представлен выше не только любого Александрийского столпа, стал главным, если не единственным и необычайное распространение получили лозунги соответствующего содержания. Обратим внимание на два из них, неустанно повторяющихся, да не стыкующихся между собой: «Мы живем в самом центре Европы» и «Нам нужно возвращаться в Европу - как можно скорее!».

Первый сам по себе правомерно может вызывать ироническую улыбку уже хотя бы потому, что прежде центр Европы определялся (не менее убедительно) в Австрии, Германии, Польше, Латвии...В частности, позволю себе напомнить анекдотический сюжет: «Литва отобрала у Украины «пуп». Собственно, это заголовок газетной заметки, не без ехидства реагирующей вот на что: сотрудники Географического института Франции определили, что «пуп» континента находится в Литве, под Вильнюсом, тогда как жители закарпатского села Диловэ ходят вокруг знака, который еще во времена Австро-Венгерской империи поставлен ради свидетельствования, что центр Европы именно там.

Как все понимают, в данном случае анекдотичен не столько сам факт, сколько его идеологизация, политизация, более того - абсурдная универсализация, поскольку вывернутые представления переносятся в культурологию. Для сравнения: вроде бы еще не выделялась особая значимость культур народов, живущих в центре Азии, Америки, Австралии, Африки, т.е. центрально-африканское пока не обрело аксиологического наполнения, не определяется исходно как «передовое», «высшее». Поэтому и в Беларуси не все дремали: « Белорусские ученые провели новые рассчеты и с большой степенью точности определили географический центр Европы. Он находится в Витебской области на юго-запад от Полоцка, рядом с озером Шо. Словом, кто бы и как бы ни высчитывал и ни искал центр Европы, он-то находится в Беларуси!» («Дакладнасць тыдня» // Літаратура і астацтва, 11.10. 2002. С. 2). Власти, сначала замешкались, а затем подключились и поставили-таки знак «Географический центр Европы». Правда, в Полоцке...

Но, где бы ни виделся «пуп», ведь и после этого «шарик», на сферической поверхности которого в причудливых контурах материка отыскивалась та условная точка, вертится так, как прежде, и прежние топографические карты остаются действительными, да и реальный статус стран в любом отношении, включая геополитическое и геостратегическое, не от этого зависят. Не будем излишне строгими по отношению к «зацентренным» и одновременно спешащим «вернуться в Европу». У них, пожалуй, свои интересы. В то же время они ведь и сами раздражаются, а то и смущаются, когда слышат простой недоуменный вопрос: «Почему возвращаться - вас что, куда-то вывозили?» А действительно, ведь белорусы - народ оседлый, который никуда не перекочевывал, не рассеивался... Как княжества Полоцкое или Туровское, так и ВКЛ, и Северо-Западный край, и БССР, и РБ никто с карты континента не стирал, не перемещал... Да и Европа на месте осталась...

Соответственно, под «европеизирующим» углом зрения зачастую подается история белорусского народа вообще.

В частности, вроде бы, является общеизвестным и общепринятым, что благодаря именно миссионерам Восточной Церкви, свв. равноапостольным Кириллу и Мефодию произошла идентификация славянской (суперэтнической) общности с протобелорусским элементом в ее составе. И, казалось бы, это просто невозможно игнорировать. А тем не менее у нас многие игнорируют.

Более того, как правило, без должного внимания оставляется и то, что этнодуховное и этнокультурное пространство белорусов обозначили православные святые - Евфросиния, игумения Полоцкая; Кирилл, епископ Туровский; Антоний, Иоанн и Евстафий, мученики Виленские; София, праведная княгиня Слуцкая; Иулиания, праведная княжна Ольшанская; Елисей, преподобный, игумен Лавришевский; Афанасий, преподобномученик, игумен Брестский; Макарий, преподобномученик, игумен Пинский; младенец Гавриил, мученик Белостокский; Георгий, святитель Могилевский; Серафим, преподобномученик архимандрит Жировицкий, блаженная Валентина Минская... Если не они, то кто? По мнению же противников Православия, оказывается, это Иосафат Кунцевич, Андрей Баболя, Иоанн Павел ІІ...

Общеизвестно, опять-таки, что благодаря именно православным просветителям открыта первая на белорусских землях школа (считается, что в 990-е годы); примерно тогда же начали создаваться и первые собрания книг - в православных обителях Полоцка, Вильна, Турова, Супрасля, Заблудова, Яблочина, Бреста, Могилева, Мстиславля, Купятич, Кутейна, Пинска, Слуцка, Лавришева, Жировиц... которые, подчеркнем, стали духовно-культурными центрами с широчайшим диапазоном функций. Со времен преподобной Евфросинии просвещение на землях белорусских распространялось благодаря почти исключительно православному монашеству, системе монастырских и братских школ, иконописных мастерских, скрипториев, а позднее также типографий. Истинными просветителями нашего народа стали такие исповедники и защитники веры православной, как Кирилл Туровский, Климент Смолятич, Киприан Цамблак, Григорий Цамблак, Cтефан Зизаний, Лаврентий Зизаний, Лазарь Баранович, Герасим Смотрицкий и Милетий Смотрицкий, Леонтий Карпович, Христофор Филалет, Афанасий Филипович, Сильвестр Косов, Димитрий Ростовский. А еще не воздано в полной мере должное многим, заслужившим почетные места в анналах истории отечественной культуры и словесности - например, Матфею Десятому, Сергию Кимварю, Спиридону Соболю, Андрею Колодынскому, Игнатию Иевлевичу и Фоме Иевлевичу, Андрею Мужиловскому, Иоанникию Галятовскому, Феофану Леонтовичу, Михаилу Козачинскому. Даже при всей проявившейся беспамятности недопустимо забывать (но, увы, многие забывают) также о тех, чьими талантами развивались на белорусских землях православное зодчество, иконопись, книгопечатание и книжная графика, церковная музыка, певческое искусство.

Однако совсем не обращая внимая на все это, напрочь забывая о необходимости хоть как-то соотноситься с объективной историографией, «гнет свою линию» у нас теперь почти каждое конфессиональное меньшинство. Например: «Между тем, мало кто вспоминает, что протестанты имели прямое отношение к так называемому «Золотому веку» Беларуси, деятели Реформации ХVI столетия внесли огромный вклад в духовное, политическое, экономическое, культурное развитие страны. Наиболее видные фигуры того времени (Симон Будный, Василь Цяпинский, Николай Радзивилл Черный, Астафий Волович) имели непосредственное отношение к обновлению церкви, которое активно проходило в то время в нашей стране <...> Первым в этом ряду, безусловно, стоит Николай Радзивилл Черный - одна из крупнейших исторических личностей нашей страны, активный сторонник независимости Великого княжества Литовского (историческое название страны, где доминирующей частью населения были литвины-белорусы), христианин, за двенадцать лет деятельности которого кальвинизм на белорусских землях стоял на позициях господствующего вероисповедания» (Варыкин А. Герои белорусской Реформации: некоронованный король Беларуси // Христианская культура. Сб. статей. Брест: ОАО «Брестск. Типография», 2001. С. 38).

А вот автор специфической книжки, которая издана, кстати, в России, а не в Беларуси, но якобы с искренней заботой о том, как восстановить неповторимую белорусскую «самость», идет еще дальше. Он утверждает, что Реформация не только обусловила Возрождение и «Золотой век» Беларуси, но и заложила основы белорусской нации, а сияние того «века золотого» нынешним белорусам освещает путь, по которому они должны идти (См.: Акинчиц С. Золотой век Беларуси. Хабаровск, 2001. С. 6, 124).

Не менее примечательной является и позиция Евгена Шумейко, активно пропагандировавшего католицизм как веру истинных белорусов: «Под тревожные звуки оргáна национальная душа не могла уснуть, тогда как «малиновый звон» густым елеем облекал, успокаивал и расслаблял мятежные мысли и устремления. Я не собираюсь оскорблять чьи-то нынешние религиозные чувства, я только пытаюсь понять объективное преимущество в нашем колониальном прошлом фермента западнохристианской евроцентричности (...) Все лидеры бунтарей, повстанцев, косионеров тех времен были преимущественно из католической среды» (Цит. по: Залоска Ю. Версіі. Мн.: 1995. С. 55, 56).

У белорусской интеллигенции в «перестроечный период» с особой силой проявлялось увлечение униатством как «национальной верой белорусов», причем, как правило, безотносительно к традициям воцерковления, обосновываясь парадоксально, а иногда - просто абсурдно, как в случае Юрия Хадыки, одного из лидеров Белорусского Народного фронта: «...Я сказал себе и другим: «Вы себе как хотите, но коль наше давнишнее церковное искусство сплошь униатское и такое прекрасное, то я - униат»« (Цит. по: Наша слова. 14.12.1994).

Причем носители конверсионной идеологии, которые претендуют на доминирующее положение и сейчас, в получившей суверенитет Беларуси действовали не столько числом, сколько умением натиска. И в соответствии с их ориентациями стала переписываться история. Поэтому с начала 1990-х годов у нас были не только широко распространены, но и закреплены даже в учебниках утверждения, будто белорусскую культуру до ХVIII в. формировали униаты, т.е. грекокатолики, а на протяжении ХIХ и начала ХХ вв. - римокатолики. Хотя, опять-таки, неоспоримыми являются факты, свидетельствующие, что культурообразующую и культуросохраняющую роль для белорусов как в давние, так и в новые времена выполняло в основном все же Православие. Дополняя ряд перечисленных выше имен, здесь достаточно вспомнить только православных священнослужителей и выпускников православных учебных заведений, действовавших в крае (Вильно, Витебск, Минск и Могилев), которые утверждали белорусскость на протяжении ХIХ и начала ХХ вв. Разве можно, скажем, представить белорусскую археографию, историографию вообще, без трудов И.Григоровича, Н.Горбачевского, И.Боричевского-Тарнавы, М. Кояловича, К.Говорского, С.Рункевича, И. Малышевского, П. Жуковича, В.Завитневича, К.Харламповича, М.Веревкина, Н.Богородского, этнографию - без П.Шпилевского, Н.Никифоровского, С.Сахарова, Ю.Крачковского, Е.Орловского, Д.Булгаковского, И.Бермана, филологию - без И.Носовича, И. Гашкевича, А. Будзиловича, П.Тихоновича, П.Шпилевского, Е.Карского, Н.Байкова, С.Павловича?

А в этот же список следует включить еще имена сотен (!) других воспитанников православных семинарий и академий, внесших неоценимый вклад в развитие отечественной культуры и науки, а в итоге - формировавших здоровое самосознание белорусского народа. Так должно быть по справедливости, которая возможна при объективном учете хотя бы хорошо известного. К примеру, того, что православный митрополит Иосиф (Семашко) в свое время инициировал создание церковно-статистических комитетов, задача которых - проводить историческое, этнографическое и статистическое описание церковных приходов, а непосредственное руководство работой которых возложена была на ректора Литовской духовной Семинарии. Стараниями этих комитетов уже в 1850-е годы были собраны весьма богатые материалы, послужившие, в частности, фактологической базой такого основательного труда, как «Историко-статистическое описание Минской епархии» (СПб.,1864) архимандрита Николая (Долматова), ректора Минской духовной семинарии. Значительная часть накопленных материалов впоследствии была передана в Северо-Западный отдел Императорского Географического общества (в Вильно), которое по достоинству оценивало и надлежащим образом использовало их. При этом показательно, кстати, что образовавшаяся со временем Виленская археографическая комиссия состояла в основном из преподавателей местной духовной семинарии. То же самое можно сказать и об аналогичных структурах в Витебске, Гомеле, Минске, Могилеве. А православные священники неизменно и позднее привлекались к такого рода работе. Результаты их поисков и исследований представлялись в обобщенных обзорах, научных публикациях, входя в широкое обращение - скажем, собранные сельским православным духовенством к середине 1880-х годов материалы легли в основу составленной Ф.Покровским археологической карты губерний, относившихся к Литовской епархии. Если заботиться об укреплении православного сознания, то ко всему этому еще следовало бы добавить и то, что Император Александр І именно в Вильне (25 декабря 1812 г.) дал обет воздвигнуть в Москве храм во имя Христа Спасителя, равно как и то, что праведный Иоанн Кронштадтский был щедрым попечителем нескольких приходов и братств Беларуси.

Но как упомянутые, так и многие другие того же свойства факты, к сожалению, заслонены антиправославными стереотипами, распространявшимися и внедрявшимися в массовое сознание. Чрезвычайно важно и интересно было бы провести системный анализ природы и функций их во всем диапазоне действия. Разумеется, это задача-максимум. Но и в данном случае мы не смеем оставаться равнодушными к тем из них, которые активнее всего используются в актуальных процессах «перестройки» национального самосознания белорусов, а тем самым воздействуют и на выбор ориентиров общественного развития, государственного строительства. Став, по сущности своей, идеологемами, они на протяжении последних двух десятилетий упорно прокручиваются во многих печатных и электронных СМИ. Естественно, у них разные аспекты, формы и способы подачи, но цель одна - умалить значение Православия (в том числе и крещения «с Востока») для белорусов, дискредитировать Православную Церковь. Ведь не случайно после провозглашения независимости Республики Беларусь «горячечной» сделали проблему «нация и церковь» (по отношению именно к Церкви Православной), а в «прогрессивной» публицистике расхожими - и как будто аксиоматичными - стали утверждения: «белорусское возрождение совершилось благодаря униатам и католикам», «национальная вера белорусов - униатство», «православие - «расейскае» вероисповедание», «православная церковь в Беларуси вела и ведет имперскую линию», «РПЦ - оплот консерватизма и великодержавного шовинизма» и т.д., и т.п.

Причем в навязывание таких явно тенденциозных, ничего общего с реальностью не имеющих, мнений активно включились также обладатели ученых степеней и званий. Более того, начали распространять - даже в учебных пособиях! - допустимые разве что в продукции жанра «фэнтези» представления о террористическом (якобы) характере Крещения, уничтожившего (якобы) существовавшие (якобы) в дохристианские времена «летописи», «книги», «монастыри». Чтобы и в данном случае предостеречься от обвинений в голословности приведем фрагмент одного такого опуса: «После «крещения Руси» в стремлении идеализировать это событие адепты новой религии принялись рьяно уничтожать все свидетельства «языческого невежества». Епископы скупали либо отнимали летописи, сжигали их, вывозили в Византию (...) На совести христианских «борцов за культуру» не только уничтожение памятников древних славян, но и старообрядных (языческих? - И.Ч.) святынь - книг, храмов, монастырей» (Лыч Л., Навіцкі У. Гісторыя культуры Беларусі. Мн., 1996. С. 10). К такого рода «научным открытиям» подходит разве что определение, которое было в активном обиходе у самих неприятелей Православия, воинственных безбожников: «Мракобесие!». А его, увы, у нас немало. И проявляется оно даже в дни, когда праздновалось 1020-летие Крещения Руси.

Безусловно, роль вероисповедaния как нациотворного фактора - проблема сложная вообще, а по отношению к белорусам особенно. При всем этом, без объективного подхода к ней никак не разобраться, почему процесс формирования белорусской нации столь противоречив по сей день. Так что максимальной ответственности и добросовестности все относящиеся к ней вопросы требует не только от исследователей-ученых, но и от интерпретаторов-публицистов, которые под воздействием «духа времени», в угоду актуальности-злободневности с помощью названных выше и подобных стереотипов игнорируют реальную значимость Православия для Беларуси, таким образом искажая историю Христианства на белорусских землях в целом и сущность межконфессиональных отношений в частности, а вместе с тем и эволюцию утверждения белорусскости.

На здравый ум, существует все же элементарная фактология, на основании которой убедительно выявляется безосновательность антиправославных стереотипов. Но здесь ведь случай, когда руководствоваться здравым умом и опираться на объективную фактологию, что называется, не с руки. Чтобы проиллюстрировать это, мы и предложили свой - разумеется, схематичный, обобщенно-приблизительный - обзор. Цель его, конечно же, отнюдь не в том, чтобы отвоевывать, а тем более «экспроприировать» нечто, принадлежащее нашим братьям иноверным, равно как и ни во что не верующим. Это нужно правды ради. Все мы просто обязаны иметь верное представление о плодотворных истоках и реальных закономерностях становления отечественной культуры, об истинном богатстве и действительном значении полученного от отцов и праотцов наследия, чтобы его беречь и приумножать, оставаясь на своем и при своем.

Конечно же, при особой коллизийности белорусской истории, специфике формирования и закрепления государственности, в условиях множественных смен власти, когда менялся также смысл универсального принципа «Богу - Божье, кесарю - кесарево», это весьма непросто. И потому как особый аспект нашей темы стоит выделить роль западно-русских княжеских родов в утверждении православной духовности, культуры, просвещения.

При всем этом, обозревая прошлое, мы видим не только торжество Православия. В связи с чем, опять-таки правды ради, стоило бы как можно честнее относиться к стереотипным утверждениям о религиозной толерантности на белорусских землях во все времена. Обходиться с неприглядными страницами истории так, как плохие школьники со страницами дневника - т.е. вырывать, чтобы от родителей и всех интересующихся скрывать - мы не смеем. Да это и невозможно, по большому счету. Ведь история все равно посрамляет исказителей, независимо от того, какими намерениями они руководствовались. Так что нужно помнить и напоминать о жесточайших испытаниях, которые довелось пройти нашим благоверным православным предкам. Как убедительно доказывают объективные исследователь (например, профессор Белгосуниверситета Э.М.Загорульский), за Крещеним Руси последовала на удивление быстрая христианизация. И вплоть до конца ХVI века Православие на белорусских землях являлось религией подавляющего большинства, в том числе и элиты. Известно, хотя и все реже упоминается, что православными и женатыми на православных были четверо из семи сыновей Гедимина, одиннадцаць из двенадцати детей Альгерда... Однако после Кревской унии, «которая, в сущности, была инкорпорацией Литвы Польшей» (М.В. Довнар-Запольский), а тем более после унии Люблинской, все жестче стал действовать принцип, согласно которому верховенство власти польского короля влекло за собой и верховенство католического вероисповедания. А это означало все ужесточавшееся давление на православных, вследствие чего высшее сословие ВКЛ прежде всех иных стало объектом вероисповедной «конверсии». Но тем большего почитания заслуживают те представители знати, которые изо всех сил способствовали сохранению отеческой веры и культуры.

В их ряду Олельковичи (особенно Юрий Юрьевич, дед праведной Софии, сам переписавший Слуцкое Евангелие - ведь не случайно Господь его нашему народу вернул, как не случайно и праведную Софию, представительницу этого рода, прославил, а Слуцк сделал оплотом Православия в ХVIII веке); Ходкевичи ( прежде всего Александр, благодаря которому основан Супрасльский монастырь, ставший исключительно важным центром просвещения; и Григорий, стараниями которого основана типография в Заблудове, где Иваном Федоровым напечатано «Евангелие учительное»), Острожские (Феодор, причисленный к лику святых; Константин Иванович, обретший славу не только как полководец, но и как щедрый жертвователь на храмостроительство...)

Но отдельно хотелось бы остановиться на личности уроженца Турова князя Константина (Василия) Константиновича Острожского, 400-летие со дня упокоения которого мы в нынешнем году отмечаем. Герасим Смотрицкий в предисловии к Библии, подготовленной и изданной по инициативе и при непосредственном руководстве Костантина (Василия), обоснованно сравнил его с князем Владимиром Креститетем: «Владимир бо свой народ крещением просветил, Константин же благоразумия писанием осветил». Воистину, чтобы навеки остаться в истории народов православных, славянских, да и всех культурных, достаточно было бы одного только этого великого дела - издания Острожской Библии, которая вот уже 427 лет в обиходе. Опять-таки, если бы он только Острожскую академию учредил, если бы только одну типографию в Остроге основал, если бы только антиуниатский собор в Бресте возглавил, то заслужил бы почетное место на скрижалях истории.

Между тем, Константин (Василий) Острожский издал не одну только Библию (известно 28 изданий Острожской Академии за период с 1578 по 1612 гг.); основал не одну типографию; боролся за веру Православную не на одном только Брестском соборе... Помимо всего, он был жертвователем, строителем и попечителем около 600 церквей и 20 монастырей!

Его деятельности свойственно всеправославное значение. Мы от него получили наследие, имеющее универсальный, или, как теперь принято говорить, глобальный масштаб, существуя над временем, над границами, которые устанавливаются, и над нами.

А в связи с этим никак не обойти еще один аспект, касающийся явно болезненных процессов последнего времени: Имеет ли хоть какой-то смысл тратить силы на создание экономического, таможенного, валютного, визового и прочих всего лишь так называемых, ибо правильнее называть их зонами, «единых пространств», когда игнорируется более тысячелетия существующее пространство, действительно единое - этнодуховное, несравнимо более значимое уже потому, что оно без Промысла Божьего не могло быть установлено? И что же делать, если потомки 1020 лет назад крестившихся восточных славян ныне так подвержены злободневным влияниям - вместо единения культивируют обособление, отчуждение вплоть до враждебных противопоставлений, если вовсю продолжается наступление на саму идею нашего единства?

Как ни больно это констатировать, но и в Республике Беларусь массовое сознание не безрезультатно заражали антирусскостью, антиславянскостью. Так что нельзя не считаться и с популяцией определенно инфицированных «евробелорусов».

А более полное представление о них могут дать вот такие интерпретации устремлений противоположного плана: «...Из сундуков московской истории вытягивается идея, примитивная, как большинство ее носителей, - славянофильство, этот фашизм в лаптях (...) Славяне, которые всегда находились на окраине европейской цивилизации и не получили культурного импульса Рима, являются самой отсталой из крупнейших этнических общностей континента...» (Еўдакімаў В. // Літаратура і мастацтва». 17.05 1996); «И сегодня для реваншистских тоталитарных сил, которые мечтают о реставрации Советской империи, Беларусь - лакомый кусок. Без нее, как и без Украины, нет великой России, нет настоящей империи. Отсюда и реанимация эксплуатировавшейся царизмом устаревшей славянской идеи (Авторское примечание: Она, как и аналогичные пангерманская, пантюркистская, панамериканская идеи, неадекватные цивилизованному обществу, давно сданы в архив истории), активизация политизированного пророссийского православия и коммунофашизма)» (Маракоў Л. Рэпрэсаваныя літаратары, навукоўцы, работнікі асветы, грамадскія і культурныя дзеячы Беларусі. 1794 - 1991. Энцыклапедычны даведнік: У 3 т. Т. 1.Мн.: АТHЕNAEUM, 2004. C. 43). Если же дополнительно уточнить, что первая цитата - из материала, безо всяких комментариев, а тем более возражений, публиковавшегося в еженедельнике творческой интеллигенции Беларуси, а вторая - из энциклопедического издания, то очевидным должен быть масштаб эпидемии антирусизма-антиславянизма.

*

Но ее побороть и не удастся, ежели проблемы русской цивилизации - как теоретически, так и практически - не будут сопрягаться с проблемими славянства в целом.

Убедительным и верным, конечно, является обобщение: «Сторонники этносуверенитетов, раскалывающие великие суперэтнические образования, судя по всему, выполняют чужую работу: те государства, которые образуются в результате их усилий, заведомо не могут рассчитывать на подлинную самостоятельность: их удел - стать вассалами крупных держав Запада и служить доктрине однополярного мира, в котором центральная «звезда» окружена послушными сателлитами» (Панарин А.С. Стратегическая нестабильность в ХХ1 веке. - М.: Эксмо, Алгоритм, 2004. С. 71). Но, справедливости ради, нельзя не учитывать, что отмеченное - результат разрушительного действия циклона геополитического переустройства мира, а также что не случайно он буйствовал на пространстве всех славянских стран, с особо страшной силой - в России да Югославии.

Вряд ли кто сможет убедительно доказать, что глобальные геополитические процессы развиваются на основе предвидимых и предсказуемых закономерностей. Опыт даже одного нашего поколения шестидесятилетних убедительно показывает, что очень многое из некогда предполагавшегося в итоге реализации оказывалось иным, причем конкретные результаты и современники, и потомки оценивают более всего по казусам-неожиданностям да коллизиям, которые объясняются, как правило, просчетами идеологов, теоретиков. Такова, подчеркнем, парадоксальность не только истории, но и ее восприятия нами.

Понятно, обобщать - значит упрощать. Это рискованно всегда, а по отношению к столь сложной сфере в особенности. Поэтому стоит уточнить: в данном случае, без особых претензий на обобщения, мы имеем в виду прежде всего якобы очевидный «сумрак» и даже полный «закат» славянства.

Его, конечно же, интересно соотнести со значительно ранее замеченным, а к тому же не менее значимым для мировой истории и геополитики, «сумраком» и «закатом» Европы. Эти явления только на первый взгляд несопоставимы - опять же вследствие того, что противопоставляются в геополитической актуализации и воспринимаются с соответствующими аберрациями, посредством стереотипов, которые закрепились, подчинив себе наше сознание.

А ведя речь о славянстве, следовало бы с должным вниманием отнестись к тому, что историческая судьба его - феномен поразительный и провиденциально-поучительный в разных отношениях. Ведь не случайно же славяне более тысячелетия назад получили возможность сложиться и утвердиться как особый (супер)этнос, как отдельный народ Божий (через свою - самую совершенную в мире! - азбуку, свой - получивший статус равносвященного! - язык, свою письменность, интенсивно и плодотворно развивавшуюся словесность, духовную и материальную культуру...).

Вряд ли случайностью можно считать и то, что, несмотря на все возникавшие впоследствии разделения, неистребимой оказывалась память о родстве, что идея славянской общности и единства была полицентричной. Не стоит забывать, что именно ею стимулировались процессы национального возрождения славян западных и южных. Равно как и то, что неоднократно славяне проявляли способность консолидироваться при внешних угрозах и убедительно демонстрировали силу своей общности в противостоянии завоевателям. Историческую целесообразность, безусловно, имело - хотя и по-разному с нынешних позиций оценивается - создание в ХХ веке таких объединяющих славян государств, как Чехословакия, Королевство сербов, хорватов и словенцев (Югославия), да и СССР. Симптоматично, пожалуй, и то, что все без исключения славянские народы оказались на определенный период в одном «лагере»... При всем этом, увы, немного в мире генетически близких народов, которые бы противоборствовали между собой так, как славяне.

Выяснение всех предпосылок межславянских споров и раздоров в разные времена является делом невероятно сложным и тоже спорным, по определению. Вместе с тем бесспорно, что важная и определяющая причина - раскол Христианства, в результате которого на протяжении многих веков существуют «Pax Slavia Orthodoxa» и «Pax Slavia Latinа». Хотя, конечно же, идиллических отношений между славянскими племенами не было и в эпоху дохристианскую. А после разделения Церкви для славян оппозиция «Восток - Запад» обусловливалась отнюдь не только вероисповедными проблемами. И это с особой убедительностью показали судьбоносные для мира события новейшей, атеистической, эпохи, когда при глобальных испытаниях-искушениях славянский мир непременно оказывается втянутым не только во внешние раздоры, но и в междоусобицы, столкновения братоубийственные: таков опыт прошедших мировых войн; подобное наблюдается и при катаклизмах конца ХХ - начала ХХI веков. Поэтому в обращение входит понятие «славянская невзаимность», наполняющееся все новым и новым содержанием. И поэтому у идеи славянского единения как никогда увеличивается число противников, а уменьшается число сторонников. При поиске же ответа на вопрос, какой вывод из этого следует, и одни, и другие всегда оказываются перед соблазном подытожить: «Зло несут они, а не мы». Основания так считать видят за собой прежде всего сторонники единства, которые правы уже потому, что разделение - это зло, а единение - благо; в принципе. Но свои резоны имеют и оппоненты их, подчиняющиеся «духу времени», ориентирующиеся на прагматизм в решении актуальных проблем и отвергающие формулы типа: «Един славянский мир, но много государств; един славянский народ, но много национальностей; един славянский язык, но много наречий; едина славянская цивилизация, но много культур».

Увы, множественность и многообразие составных частей вовсе не обеспечивает целостности, а тем более действенного единства суперэтноса, разделенного почти тысячелетие назад и эволюционирующего именно под влиянием дезинтегративных факторов. Особенно в последнее время, когда политика подавляющего большинства стран, в которых титульными нациями являются славяне, имеет целью утверждение в идеализированной европейскости, отвергая все, что давала, дает и может дать славянская общность, а то и вообще игнорируя славянскость. Как ни парадоксально, в самих этих странах едва ли не ругательным стало понятие «славянофильство» - славянолюбие, т.е. родолюбие и братолюбие. Необычайно ёмкую и яркую иллюстрацию всего этого не так давно прокручивало Евровидение: «братушка», представитель Болгарии, в Брюсселе плакал от радости, что его страна принята в НАТО и отныне «навеки вместе» с Турцией, которая болгарский народ пять столетий угнетала, а будет противостоять России, которая от турецкого ига освободила...

Как бы то ни было, реальная перспектива единения предопределяется интересами всех составляющих славянство народов, а именно - наличием/отсутствием интересов неэгоистичных, не разновекторных. Но чего следует ожидать, глядя трезво на то, что почти все славянские государственные образования, претендуя на роль самостоятельных субъектов мировой политики, становятся лишь объектами ее?

Впрочем, если оценивать все с точки зрения выгод глобализации, то славянский мир ныне - это 14 государств, свыше 300 миллионов населения, едва ли не шестая часть территории земного шара - причем с исключительно богатыми ресурсами... Огромная сила, способная устоять при самых жестоких катаклизмах! Но при условии сохраняющегося единства. Реальные же перспективы игнорирующих общность славянских народов, особенно меньших, вряд ли в том, чтобы стать «позитивными творцами истории». Скорее в том, чтобы ассимилироваться, став материалом для обогащения иных культур и цивилизаций при глобальной « вестернизации», а точнее - американизации.

Но любая акция вызывает реакцию. И есть основания говорить о развивающемся международном славянском движении. Правда, насколько оно способно «умирити мир и спасти души наша», т.е. продолжить дело учителей словенских, святых Кирилла и Мефодия, покажет время.

Обсуждать же то, что имеем, вряд ли можно без обобщенного - пусть схематичного, но ни в коем случае не тенденциозного по установке - взгляда на конкретно-историческое содержание идеи единства славян и ее реализации в разные времена, вплоть до нынешних. Для этого, разумеется, нужна если не основательная систематизация, то хотя бы относительно выверенная фиксация определенных этапов формирования и существования славянской общности. На основательность и полноценную системность в рамках жанра данной публикации претендовать никак нельзя. Однако зафиксировать основные закономерности интересующих нас процессов все-таки нужно и можно, принимая во внимание хотя бы совокупности предпосылок, определявших некую этапность, сознательно идя при этом на упрощения в хронологизации, а также в учете некоторых иных признаков. И вот как все это допустимо, на наш взгляд, представить.

ІХ - ХII века: Благодаря равноапостольным Кириллу и Мефодию, а затем их ученикам, выделяется общность - славяне как отдельный народ Божий, - с отчетливой идентификацией через свой язык, со временем признанный равносвященным, и через принятую от Византии веру христианскую.

ХII - первая половина ХIХ вв.: Складываются восточно-, южно- и западно-славянская субобщности; хотя на протяжении веков не теряет смысла категория «славянская эпическая общность», а по отношению к славянам православного вероисповедания - «обшая книжность», поскольку в обиходе находился фактически один и тот же фонд богослужебных, агиографических, духовно-просветительских текстов, да кроме того осуществлялись взаимовлияния, весьма важные и для становления светской литературы; тогда церковнославянский=книжно-славянский язык практически для всей Восточной и Центральной Европы был также языком межэтнического (международного!) общения, причем более функциональным, нежели латынь; но со временем, оставаясь единым языком письменности лишь для части славян, обретает варианты/редакции, приближающие его к живым наречиям, позднее оформившимся в самостоятельные языки; конец указанного периода для большинства славянских народов означает национальное возрождение, в котором идея общности играет явно положительную роль; кстати, на протяжении веков имеют место неоднократные попытки создать новый общеславянский язык; однако чем дальше, тем все резче проявляется оппозиция «Восток - Запад», « Slavia orthodoxa - Slavia latina».

Середина ХIХ - середина ХХ вв.: Активно идет процесс формирования славянских наций; осуществляется окончательная кодификация самостоятельных национальных языков и утверждение их с полнозначными функциями во всех сферах вне Церкви; особо значимо, что происходит восстановление или учреждение государственности славянских народов, точнее - создание трех федеративных государств, основу которых составляли славяне: СССР, Чехословакия, Королевство сербов, хорватов и словенцев (Югославия); хотя по-прежнему отношение к славянскому единству существенно корректируется отношением к «Западу» или «Востоку».

Вторая половина ХХ века: Все славяне оказываются в социалистическом лагере и «лагерная» общность в известном смысле имеет значение суперэтнической; при этом в обиходе закрепляются определения «югославская литература», «чехословацкая литература»; а выполнявший изначально интеграционную функцию церковнославянский язык загнан, что называется, под спуд окончательно, причем для его оживления или обновления постепенно исчезают все предпосылки; языком межславянского общения (да и, как правило, языком-посредником в осуществлении разного рода литературных контактов) становится русский; к тому же русистика обретает весьма значимый международный статус, что в большой степени влияет также на развитие славистики в целом, а значит и утверждения славян среди остальных народов мира.

Конец ХХ - начало ХХI вв.: «Лагерь» полностью развален; церковнославянский язык удерживается только в функции сакральной, имеющей, собственно, значение всего лишь для части от части славянства, т.е. для сохранивших веру православных, и даже у них, несмотря на последовавшее возрождение Церкви, оказывается под нажимом секуляризованного общественного сознания, которое практически игнорирует «устаревшую церковнославянщину»; однако и русский язык в роли средства межнационального (в том числе и межславянского) общения упорно игнорируется; историческое содержание идеи славянского единства подвергается основательной ревизии, да и вообще родство славян начинает отрицаться - пусть, мол, каждый славянский народ своим ходом, при отдельности и самодостаточности, направляется в очередной рай на земле.

Всем хочется в рай, да... как известно, грехи не пускают.

Вообще, то, что в массовое сознание народов бывшего социалистического лагеря вводится под видом «европеизации», как правило, имеет характер глобализации как американизации с ее негативными, по преимуществу, особенностями. И это имеет отношение ко всем сферам - политической, социально-экономической, нравственно-психологической... Ведь призыв получить жизненные блага по максимуму предполагает обогащение не иначе, как за счет других, и открыто закрепляет мотивацию следующего порядка: мол, в сложившейся ситуации только ленивый не крал, только трус не грабил, только дурак оглядывался на интересы ближнего. Как ни печально, а в значительной степени уже разрушен традиционный тип сознания. Надо признать, не безрезультатно работали глобалистские средства массовой информации в роли средств массового поражения - дискредитации наших духовных ценностей, идеалов, благородных целей. Причем так называемая «промывка мозгов» проходила и далее идет не только посредством заведомо ложной интерпретации событий, но и на уровне языкового сознания. За примерами далеко ходить не нужно - достаточно взять набор внедренных именно за последнее время слов и выражений: рекетир, килер, экстрасенс, интимные услуги, нетрадиционная сексуальная ориентация, путана, тинейджер..., не говоря уже о якобы нейтральных: бойфрэнд, брифинг, лизинг,ноу-хау, менеджер, офис, трафик, тюнинг, шопинг, холдинг... Симптоматично то, что замененные ими слова родного языка несут четкие морально-этические определения и даже, если угодно, юридические квалификации: грабитель, убийца/душегуб, колдун, разврат, извращение, шлюха/к..../б....., подросток/недоросль... Так разве это не означает, что подвергаются разрушению язык как фонд духовно-исторического опыта народа и слово как форма духовной энергии, а безобидные, как будто, языковые заимствования (из «европейского» лексикона) действуют в ущерб нашим духовно-культурно-языковым традициям, по-своему ослабляя инстинкт самосохранения? Чтобы избежать голословности, отметим, что приведенные выше примеры вызваны личной реакцией на вот какую «картинку из жизни»: пяти-шестилетний мальчуган играя во дворе, вел «сражение»; проходившая мимо старушка спросила, с кем воюет малыш - оказалось, что «с рекетирами»; затем она уточнила, хочет ли быть мальчишка милиционером, офицером, и просто ахнула, в ответ услышав, что ребенок хочет быть «киллером». Нужны ли комментарии? Пожалуй, нет. Зато кстати будет сравнение: дети всех предыдущих поколений играли в «наших» и «врагов» (завоевателей!), т.е. были носителями парадигмы сознания, на первое место выдвигавшей патриотизм и справедливость, тогда как сейчас именно эти опорные представления деформируются и исчезают, а заменяет их внушенная кинематографом (прежде всего голливудским) и телевидением (того же происхождения) романтика ганстерства как увлекательного и весьма прибыльного занятия. Таков результат столкновения двух типов мировосприятия.

Смежная тема - чужемодельность концепций истории культуры и искусства наших народов. Скажем, в истории белорусской литературы почему-то выискивается, как обязательное, соответствие будто бы общеевропейским «стилевым формациям»- начиная с антики и вплоть до постмодернизма... И уже вполне расхожими стали, например, определения ряда явлений отечественной культуры как ренессансных в общепринятом понимании, хотя в таком случае логически предполагается, будто наши предки возрождали то, что не было (и не могло быть) рождено в своей традиции, на собственной почве, которая плодородной и благодатной являлась для совершенно иного.

Что представляют собой подобные «исследования», как не простоватое стремление свидетельствовать причастность к «универсальным европейским ценностям»? Хотя и давно закреплен европоцентризм в общей систематизации культур мира, но правомерность и обоснованность его в принципе, а тем более для нас, следовало бы осмыслить со всей серьезностью. Ведь, по большому счету, вообще бессмысленно искать определенный центр условно единой общеевропейской культуры, ибо нужно учитывать сосуществование в Европе Греции и Швеции, традиционно испанского и эстонского, итальянского и албанского с их коренными отличиями. Ну а сокровищница мировой культуры создавалась, разумеется, не одними только европейцами. Очевидную ограниченность имеет также сопоставление культур по критериям «передовая - отсталая, более развитая - менее развитая, ведущая - ведомая...» и на этой основе сложившаяся теория «ускоренного развития». В любом случае приходится недоумевать: кто, когда и как может определять темп «норму», в отношении которой происходит ускорение или замедление? Чтобы избежать вредной отвлеченности, достаточно попросить конкретных литераторов и литературоведов, чтобы приложили к себе эти определения и признали, что они отсталые, недоразвитые, ведомые, к тому же принудительно ускорявшиеся или замедлявшиеся... Реакцию предсказать нетрудно.

Нельзя не сказать хотя бы пару слов о самом близком профессилнально - касающемся литературы и филологии: совершенно привычным и даже незаменимым, вроде бы, стал для нас термин «мировая литература», несмотря на расплывчатость его в аспекте обозначения общности, тогда как даже определение «славянские литературы», некую общность в прошлом все-таки обозначавшее, воспринимается не более чем историзм. Стόит, между прочим, обратить внимание на такую лингвистическую особенность: первый из этих терминов употребляется в единственном числе, а второй - во множественном.

Принимая во внимание весь комплекс условий, которыми так или иначе предопределялось развитие культур славянских народов при социализме, нельзя не отметить, что в этот период славяне имели представление друг о друге пусть и неполное, и не всегда адекватное, однако все же более основательное, нежели о народах иных. То же самое можно сказать и о литературных взаимосвязях, взаимодействиях. Объективности ради мы, естественно, не должны забывать, что связи эти, как правило, осуществлялись в соответствии с директивами сверху, подчиняясь «лагерным» установкам, что разрешительным критерием включения того или иного писателя в действующую систему контактов была его лояльность к идеям марксизма-ленинизма, что предлагавшиеся для перевода произведения подвергались идеологической цензуре и т.д.. Тем не менее. При этом практически все славянские литературы были действенно включены во вполне масштабный контекст так называемого социалистического содружества, утверждаясь не только в нем, но и за его пределами. И осуществлялось это прежде всего благодаря переводам на русский язык, которые выполняли роль посредников, весьма способствуя распространению и признанию, поскольку такого рода русскоязычные издания выходили, как правило, в сериях, которые имели внушительные тиражи и вполне приличное полиграфическое оформление, а расходились по широко разветвленным и в границах СССР, и за его пределами сетям книготорга, межбиблиотечного обмена. Помимо прочего, кстати, и гонорарное обеспечение как авторов, так и переводчиков, было тогда не слабым. Чтобы не быть голословными, вспомним конкретные факты: в 1970/80-е годы московское издательство «Прогресс», позднее именовавшееся «Радугой», в серии «Мастера современной прозы», реестр которой включает не один десяток имен писателей-славян, выпускало книги тиражами 100 тысяч экземпляров; его же «Библиотека литературы БНР», «Библиотека литературы ПНР», «Библиотека литературы СФРЮ», «Библиотека литературы ЧССР» имела тиражи по 25 тысяч экземпляров для поэзии, 50 тысяч - для прозы; названные издания можно было найти в книжных магазинах и библиотеках не только всего Советского Союза, но также многих других стран; плюс к тому еще одно обстоятельство, о котором неловко упоминать, но без которого картина останется неполной - то, что и живым авторам, и переводчикам выплачивался гонорар за печатный лист не меньший, чем месячная зарплата учителя, врача, инженера. И это касается не только названного, отдельно взятого, издательства, да и не только ограниченного круга писателей. Разумеется, хватало поводов к происходившему относиться критически и по многим поводам сетовать.

Но что мы имеем после того, как упомянутая система действовать перестала? Избегая обобщений, укажем хотя бы на резкое ослабление двусторонних белорусско-русских литературных связей, а для белорусской литературы, как результат, и весьма заметное ограничение выхода во внешний мир. Не секрет, кстати, что в советскую эпоху произведения писателей-белорусов за рубежом часто переводились с русскоязычных «межоригиналов». И вот они исчезли. А ведь переводчиков непосредственно с «первооригиналов» и соответствующего профиля критиков-пропагандистов за рубежом и до сих пор было крайне мало, и в обозримом будущем больше не станет из-за отсутствия существенных стимулов - престижа такой специализации (даже по сравнению, скажем, с русистами или полонистами), гарантий стабильной занятости, финансовой поддержки этого рода занятий со стороны государства как своего, так и представляемого...

Для иллюстрации сказанного приведем данные, не нуждающиеся в комментариях: на протяжении 1970-80-х годов в Росии издавалось ежегодно около 40-50 книг белорусских авторов, а за все последнее десятилетие ХХ века - только 4, к тому же скудными тиражами. Одновременно практически к нулю сведены издания переводов с белорусского языка в странах Закавказья, Средней Азии, да и в соседних Литве, Латвии, Польше. И на Украине за десять лет вышло всего 3 книги. Причем если кое-что в этом плане еще делается, то это, подчеркнем, по инерции прежней системы. Объясняется такое положение дел стереотипно: в действие вступили законы рынка - жесткие, однако в целом справедливые, а все остальное, мол, следует отбросить как обусловленное сантиментами. Не обсуждая, насколько это объяснение-оправдание разумно в принципе, заметим, что даже исходные условия, предполагающиеся нормальным рынком по определению, в постсоциалистических странах (особенно - в меньших славянских) не являются действенными для цепи отношений «писатель - издатель - книготорговец - читатель». В силу известных причин ситуация наша такова, что писательским ремеслом зарабатывать на жизнь практически невозможно - и причины этого вовсе не в масштабе таланта, не в уровне творческих задач, не в успешности их реализации. Тиражами, которые могут быть востребованы лишь индивидуальным подписчиком и покупателем, у нас издавать художественную, просветительскую, а тем более научную литературу нерентабельно, поскольку даже себестоимость выпуска книги диктует цены, недоступные либо малодоступные для большинства граждан, госбюджетных библиотек и иных структур. Короче говоря, читающие у нас не имеют денег, а располагающие деньгами - не имеют ни желания, ни потребности читать. Конечно, если не на объективную востребованность, то на временный интерес к конкретному изданию можно влиять. Что, собственно, и делается. Но каким образом?

Во-первых, литература и литераторы оказываются задействованными в актуальной политике ничуть не менее, чем в социалистическую эпоху, только поощряется активность противоположной направленности - якобы для разоблачения, обличения тоталитаризма, хотя совершенно прав профессор Андрей Червеняк (Cловакия), когда отмечает, что «понятие «посттоталитарный» - это политический плеоназм» (Červeňák A. Kultúra v obdobi integrácie a globalizácie // Vichor globalizácie. Bratislava: Jamex, 2002. S. 31).

Во-вторых, целенаправленно и упорно отвергаются духовно-нравственные идеалы, которые сформированы всей предшествующей историей наших народов и христианской цивилизацией, а литература начинает служить не чему иному, как «раскрепощению», т.е. культивированию вседозволенности - привлекательной, особенно для молодежи, поскольку снимает все табу. И, в-третьих, чем дальше, тем больше размывается традиционная шкала ценностей эстетических прежде всего вследствие навязывания «постмодернизма» как самой универсальной ценности и высшего ориентира. Безо всяких эвфемизмов, четко и емко определяет это сербский философ и публицист П. Драгич-Киюк: «Эпидемия интеллектуальных заблуждений цивилизационного деспотизма и является причиной постоянных занятий пермутациями и переименованиями зла. А в этом плюрализме хаоса особое внимание посвящается литературе. Через понятие «деструктивной литературы», а точнее - литературы, которая занимается злом как таковым, делаются попытки утвердить жанровую особенность и указать на потребность во зле. Интеллектуальная надстройка цивилизационного деспотизма это литературное явление объясняет потребностью литературного субъекта в разрушении - потому что, якобы, не может быть процесса созидания без предшествующего процесса разрушения» (Драгић Кијук Предраг Р. Уметност и зло. Рума: Српска књига, 2005. С. 58).

При обобщенном взгляде, конечно же, всегда существует опасность представить картину реальности в тонах либо излишне темных, либо чрезмерно светлых. Будем избегать крайностей, особенно сознательных искажений. Однако не меньшая опасность - в упор не замечать явно негативных тенденций, да и вообще коллизий, с которыми довелось столкнуться. И потому нельзя пройти мимо еще некоторых моментов, обусловленных включением в «новый европейский контекст». Так, обращает на себя внимание то, что в публицистике постсоциалистических стран особо распространенными становятся характеристики типа «литература европейского склада», «писатель европейских взглядов»... И служат они, увы, не для утверждения более высокого идейно-эстетического уровня, а для фиксирования и стимулирования «прогрессивности» как специфической адаптивности в новых геополитических условиях. Рискуя быть обвиненным в излишней подозрительности да мнительности, все же уточню: так или иначе, а это способствует увеличению числа писателей, ради соответствующего «имиджа» оправдывающих, скажем, агрессию НАТО против Югославии. В связи с этим возникает вопрос, почему особо выделяются именно писатели? А хотя бы потому, что за писателями в славянских странах как-никак все еще сохраняются роли, позволяющие влиять на общественное сознание - в том числе и на отношение к войнам в Афганистане, Югославии, Ираке и т.д.

Еще ладно, если бы все отмеченное ограничивалось сферой публицистики как таковой. Но ведь подобное проявляется и в литературной критике, которая, оказываясь в жесткой зависимости от глобальной информационной сети, перестает быть «самосознанием литературы». И в литературоведении наблюдается сдвиг от академизма, да и беспристрастности вообще, к политически заданной тенденциозности.

В связи с этим воспринимается так, будто оно сегодня высказано, суждение выдающегося русско-сербского слависта Ф.Тарановского по поводу типолагически сходных тенденций 1930-х годов: «Вместо добровольного ограничения себя западно-европейской цивилизацией, будто бы единственно подлинной и ценной, надо чтобы пришло объективное и более широкое изучение вместе взятой европейской цивилизации и культуры во всех ее вариантах, к которым относится также цивилизация и культура отдельно взятых славянских народов, а из этого может сложиться и общая картина всего славянства, как разделенного единства (общности), чрезвычайно интересной и поучительной из-за непростоты, перекрещенности ее составных элементов» (Тарановски Т. Исток и Запад у историји Словена // Летопис Матице Српске. 1933. књ. 336, св.3, С.187).

Исподволь меняется культурное самосознание в целом. Прежде всего как система контактологических и типологических ориентаций, что совершенно очевидно проявляется уже и в сфере просвещения, образования. Если взять, скажем, нынешние российские программы по курсу литературы для средней школы, то обнаруживается, что даже в общих панорамных обзорах не нашлось места писателям-белорусам, равно как и представителям других родственных народов. Опять-таки налицо тенденция утверждаться в отвлеченной идеализированной европейскости, игнорируя славянскую общность да и славянскость тоже.

Вследствие этого - хотя причинно-следственные связи здесь неоднозначны, - сиптоматично, что даже в самих славянских странах славистика перестала относиться к приоритетным отраслям науки, а соответственно и к престижным сферам деятельности.

Собственно, это коллизии не только нашего времени. Правда, сейчас они имеют некоторую специфическую актуализацию и потому дают больше пищи для размышлений. Прежде всего о том, что мощный продолжительный шум по поводу «железного занавеса» сильно оглушил нас, и мы перестали адекватно реагировать на другие шумовые эффекты, равно как и на устанавливаемые сейчас иные «занавесы», утратили способность различать реальное и иллюзорное, бытийно важное и никчемное. От такого впечатления трудно избавиться в связи с явно надуманной альтернативой: дескать, либо губительная замкнутость - либо живительная открытость. Все обстоит несколько, мягко говоря, иначе. В наше время уже никакой внутренний консерватизм не способен изолировать развитие культуры от внешних влияний, а тем более законсервировать. И вряд ли кто-то на здоровую голову всерьез может подобное замышлять, а тем более браться осуществлять. Иное дело, что отношение к открытости следует изначально выверять здоровой опять-таки головой, не пренебрегая осмотрительностью: быть открытыми для импульсов, творчески ценных, здоровых, созидательных, или заведомо вредных, аномальных, разрушительных. А предлагаемая нам открытость почему-то подразумевает безответственность, к тому же непременную подчиненность - мы предстаем в роли объекта, а не субъекта процесса интеграции, цели и задачи которой тоже определяются в общем-то без нашего участия. Ясно, сами виноваты. И это наше состояние четко обрисовал известный словацкий писатель Ян Тужинский: «Демонстрируя разъединенность, не гнушаясь взаимным клеветничеством, мы рвемся в союз с абсолютно неясной программой, словно страшась опоздать, хотя знать не знаем (и такое чувство, что никто в Европейском Союзе этого не знает), куда примчит нас этот разогнавшийся поезд» (Тужинский Я. Третье тысячелетие - призыв к славянской взаимности! // Всемирная литература (Минск). 2001. N 1. С. 119).

Но ведь, как мы отмечали, многие белорусы хотят считать себя европейцами, равными среди равных, хотя им всего лишь предоставляется возможность европейцами стать - при условии, что те, от кого все зависит, не откажутся от этого намерения, а белорусы будут беспрекословно покоряться их воле.

Для всех ли приемлем такой вариант «прогресса»? На этот вопрос даются разные ответы. Но вектор поиска разумного решения, пожалуй, вот каков: уважая особенности, свойственные каждому народу Божьему, ценя богатство разнообразия европейских культур и при этом отвергая изоляционизм в принципе, стремиться к тому, чтобы славяне основывали свое дальнейшее развитие на тесных и стимулятивных взаимодействиях.

А вот тут-то и находится камень преткновения, он же пробный камень. Ведь мы должны со всей серьезностью оценить реальное состояние и перспективы конвергентного или дивергентного развития культур славянских по отношению к западноевропейским. Кстати, весьма основательно и проницательно этот вопрос разбирал более десяти лет назад известный сербский славист Миодраг Сибинович (Сибиновић М. Конвергентан или дивергентан развој словенских култура са европском на прагу ХХ века // Словенски импулси у српској књижевности и култури. Београд, 1995. С. 9-13. Обратим внимание на факторы, которые он считает, вполне обоснованно, способствующими конвергенции:

- Традиционное стремление сравниваться с западно-европейцами, особенно начиная с эпохи Просветительства.

- Отказ от марксистско-коммунистической доктрины, что как бы само по себе отождествляется с выходом на пути общественного развития народов Западной Европы.

- То, что в рамках славянского культурного ареала имеются культуры, которые, через католицизм и протестантизм, уже много веков были передатчиками интенсивных влияний культуры западноевропейской, прежде всего романской и германской, а в новейшее время и англосаксонской.

- Благоприятствующими конвергенции являются также результаты большой и разноплановой активности славянской эмиграции, выдающиеся представители которой способствовали признанию славянских духовных ценностей в Западной Европе и в то же время актуализировали для славянских народов опыт европейской духовной жизни.

- Миграционные процессы последнего времени заметно меняют структуру общества западноевропейских стран, прежде мононациональных и мономодельных с точки зрения цивилизационно-культурного развития, предполагая если не синтез, то определенный конгломерат.

Очевидно, между тем, что события последнего времени усилили и обострили предпосылки дивергентого развития, которые профессор Сибинович тоже учитывает. А именно:

- Нестыкуемость основных тенденций: Европа декларирует интеграцию и политическую, и экономическую, и оборонную, и культурную, а при этом существовавшие интеграционные структуры (такие, как СЭВ, Варшавский договор, и государства СССР, СФРЮ, ЧССР) ликвидированы - т.е. наблюдается процесс противоположного характера.

- Налицо отчетливая тенденция возрата к религии, что не согласуется с устремлениями секуляризованных стран Запада.

- В связи с этим вполне вероятно возобновление конфронтаций (христианство - мусульманство, а также и внутри христианства: католицизм - православие).

- У славян значительно более, нежели у народов ведущих европейских стран, жива и действенна еще фольклорная традиция. (Уместно, думается, добавить также, что культуры славян в целом менее подвержены влиянию урбанизации).

Обобщения здесь, опять-таки, рискованны. А потому с максимально возможной конкретностью рассмотрим, насколько значимы и действенны упомянутые факторы, якобы способствующие интеграции/конвергенции с Европой, по отношению к белорусам.

Показатели уровня жизни западноевропейских стран белорусы, конечно же, учитывают и сравнивают с тем, что имеют сами, особенно в последнее время. Но это вовсе не означает равнения на Запад. Более того, ориентация на западные модели развития не свойственна ни актуальной политике нашего государства, ни общественному сознанию, ни определяющим тенденциям в культуре, литературе, искусстве.

- Хотя марксизм-ленинизм как тотально довлеющая доктрина отвергнут, окончательно рассчитаться с идеологией предшествующей политической эпохи белорусам пока не удалось. И, судя по всему, удастся не скоро. Но от этого, на наш взгляд, процессы интеграции с Западной Европой, особенно в области культуры, зависят не столь значительно - ведь прежние идеологические и политические расхождения были более существенными.

- Белорусы на протяжении ряда веков выступали в функции передатчиков влияний культуры западноевропейской, но, что показательно, сами передаваемую «европейскость» осваивали избирательно, со значительной трансформацией первичных свойств, когда то или иное явление фактически переставало восприниматься как заимствованное. Весьма показательно это иллюстрируется памятниками переводной белорусской литературы ХV - ХVI веков - к примеру, «Повестью о Трышчане». Но и более поздними фактами тоже.

- Белорусская эмиграция не имела и не имеет личностей масштаба Адама Мицкевича и Адама Чарторийского, Николы Теслы и свт. Николая Велимировича, Игоря Сикорского, Ивана Бунина, Александра Солженицына и им подобных. Соответственно, даже у наиболее известных ее представителей нет каких-то особых заслуг в утверждении белорусской культуры на международном уровне, равно как и в актуализации опыта европейской духовной жизни для соотечественников на родине.

- Белорусская диаспора влиятельной, а тем более влияющей на этно-культурно-конфессиональную структуру ни одной из стран проживания не стала. И ждать этого от эмигрантов новой волны тоже не приходится.

Кстати, значительной части белорусской эмиграции свойственна ориентация общеславянская, которая, правда, не декларировалась широко. Весьма интересно сравнить это с проявлениями у русской эмиграции, которая, к примеру, только в одной Югославии за межвоенный период осуществила весьма внушительное число соответствующего рода изданий (Например: Всеславянский кличь. 1938. Белград; Заря. Вестник русской национальной мысли и славянской взаимности. 1922. Целе; Сербско-хорватско-словенско-русское единение. 1921. Будва; Славянская жизнь. 1920. Београд; Словен. 1927. Белград; Слово. Орган всеславянской мысли. 1934-1936. Белград). Симптоматично, между тем, что в ряду учредителей и авторов названных изданий немало лиц белорусского происхождения.

Общее представление о ситуации не может быть полным и объективным без учета того, что, увы, для западноевропейцев белорусы, как и другие меньшие славянские народы, остаются либо вовсе неразличимыми, либо неверно определяемыми. И особого удивления не вызывает, когда в зарубежной печати обнаруживаешь выражения типа «белорусский генерал Корнилов», означающее, что это генерал русский и белогвардейский, или когда в разговоре с гражданином ФРГ скажешь, что ты из Беларуси, и услышишь: «О, Ташкент!..» Что греха таить, и мы, белорусы, ведь тоже далеко не всегда сербских писателей отличаем от хорватских, словацких от словенских или чешских.

Нас утешают: дескать, мы в общеевропейском доме сблизимся и намного лучше узнаем друг друга. Но чем обоснованы такие посулы? Нынешняя ситуация, как отмечалось, вовсе не располагает к розовым надеждам. Особенно, если принять во внимание, скажем, еще вот какого рода обстоятельства: литератор-белорус, решивший отправиться поездом на международную встречу писателей или переводчиков в Белград, должен был оплатить венгерскую транзитную (!) визу стоимостью около 80 долларов США, что почти равно его среднемесячному заработку, да и эту визу получить он может либо в Варшаве, либо в Москве, удаленных от Минска на 600 и 700 километров.

Такова реальность европейской интеграци в плане геополитическом, от которого напрямую зависят все иные планы. Если же вернуться непосредственно к культуре, то нельзя не учитывать, что наблюдаемые ныне процессы запрограммированы на ее нивелирование, влекущее за собою очередной этап космополитизации, результатом которого вполне может быть разрушение как раз всего того, что пока еще подпитывает этно-духовно-культурное самосознание славянских народов.

Тем более, что расположение сил, представляющих политику и культуру, укладывается в давно закрепившуюся схему, для нас вполне оправдательную: в политических делах задействованы материалисты, прагматики, а культура держится на идеалистах, романтиках. Да дело в том, что такая схема фактически уже обессмыслена - упомянутые силы оказываются в специфической сочетаемости, зависящей именно от нынешних условий.

Политики, особенно лидеры, славянских стран, так или иначе вынуждены действовать с учетом «генеральной линии» глобализационных процессов, рассчитывая на признание, а тем более на поддержку со стороны т.наз. мирового сообщества лишь в том случае, если глобализацию полностью принимают, хотя от них, как правило, ничего или почти ничего не зависит. Представители же интеллектуально-культурной сферы, особенно писатели, имеют все-таки больше возможностей сохранять независимость позиций и честно освещать происходящее, таким образом влияя на отношение к нему общества своей страны и международной общественности. Между тем, как ни странно, интеллигенция отказывается от имеющихся возможностей влиять, чаще всего даже не проявляя своих позиций.

Такая индифферентность обусловлена не только результатами «промывки мозгов» (дескать, «европейский выбор» для нас оправдан как самоценный), не только скепсисом (все же, мол, идея единства славян - романтическая по своей природе), но также и реальным негативным опытом, в результате которого здравый смысл выводит на вопрос, для кого с кем и каким образом нынче может осуществляться единение. А какой еще, собственно, может быть реакция тех, кого вдруг, без подготовки, вовлекают в игры с «геополитической виртуальностью»?

Дела большой политики, конечно, идут своим чередом. Но лучшая часть славянской интеллигенции все-таки выражает стремление преодолеть опаснейший синдром безответственности по отношению к прошлому, будущему, а главное - настоящему. Более того, сделаны серьезные попытки осмыслить соотношение национального, общеславянского, европейского и мирового, проявлена готовность и способность разобраться, что мы имеем и чего следует ожидать, что утрачиваем - определенно и что надеемся обрести - неопределенно... Главное - пробуждать память и самосознание, побуждать избавляться от навязанного комплекса неполноценности. И есть основания считать такую задачу не только выполнимой, но и в меру возможностей выполняемой. Что же касается вклада в это дело конкретно писателей славянских стран, то его столь же однозначно оценить пока нельзя. Что поделать, если по всему горизонту сплошь измудрствованные лукаво и вырисованные привлекательно альтернативы, тогда как мы перед выбором вполне простым: служить Слову-Спасителю или Искусителю, трудиться во славу Творца или во имя тельца, идола нового мирового порядка.

Да, не вчера такой выбор нам предложен и не завтра он исчезнет. А сегодня мы, увы, констатируем, что в лето 7606 (2004 от Р.Х), новый летописец (знатный и незнатный) не может записать так, как автор «Повести временных лет» восемь веков назад: «В лето 6406(894). Был единым народ славянский: словене, сидевшие по Дунаю, которых покорили угры, и моравы, и чехи, и ляхи, и поляне, которые ныне называются Русью...».

И задаем себе вопросы:

Неужели в будущем никто не озаботится тем, что нужен все-таки язык межславянского общения ?

Не будет больше певцов «Дочери Славы», страны «Славии», «Всеславии», между прочим, неоднократно воспевавшейся - например, в произведениях М.Орбини, Я.Колара, С.С. Краньчевича, П.Деметера, Л.Штура?

Похоже, нечего ждать, что появятся преемники у моего земляка Петра Кречевского, переводившего на белорусский язык словацкий и чешский гимны, а также слагавшего гимны общеславянские?

Значит, у наших потомков не возникнет желания написать такую удивительную книгу, как «Вече славянских баллад» белоруса Янки Сипакова?

И что, Россия впредь будет оставаться безразличной к судьбе славянской общности?

На эти вопросы у большинства из нас, пожалуй, нет ответа. А Тот, у Кого ответ есть, хранит молчание.

*

Возвращаясь к началу, отметим, что поставленный вопрос вряд ли кто осмыслит лучше Ф.М.Достоевского. Взгляды же Федора Михайловича поразительно глубоко - богомудро - проанализировал преподобный Иустин Челийский (См.: Преподобный Иустин (Попович). Философия и религия Ф.М.Достоевского / Перевод И.Чароты. Минск, 2007; 2008).

И в связи с этим наши скромные суждения излишни. Однако в дополнение ко всему, что как-то сказалось, хочется обратить внимание на еще одно удивительное сочинение аввы Иустина - «О рае русской души», - содержащее подсказки ответов, которые мы ищем:

«Русская душа - самое драматичное поприще, на котором беспощадно борются ангелы и диаволы. За русскую душу ревниво сражаются миры, сражаются вечности, сражаются сам Бог и сам сатана.

Что же составляет и представляет рай русской души? Рай русской души представляют и являют богоносцы и христоносцы земли русской, святые русские - от святого Владимира до патриарха Тихона Исповедника. Огромен, чудесен, безграничен рай русской души, потому что огромна, потому что чудесна, потому что безгранична святость славных святых земли русской. Каждый святой - не что иное, как возвращенный рай. А это значит - душа, отнятая у греха, смерти и диавола и соединенная с Богом, Его святостью и вечностью» (Преп. Иустин Попович. О рае русской души. Достоевский как пророк и апостол православного реализма/ Перевод И.Чароты. Минск, 2001. С. 5-6).

Так что если Господь не даст пропасть этой душе, тогда русской цивилизации не страшны никакие пропасти. И нам следут повторять хотя бы первые слова «Молитвы за русский народ» святителя Николая Сербского: «Премудрый Боже, Чьи суды непостижимы и пути неисповедимы, призри милостиво и услыши молитву нашу за Твой русский народ православный...» (Владика Николај Велимировић. Молитва за руски народ // Лазарица (Бирмингам). 1988. Бр. 128/129. С. 15). Ибо святитель Николай верил: «Настает время, братья мои, и уже на пороге оно, когда измазанное и от страданий постаревшее лицо русского народа про­сияет, как солнце, и озарит всех тех, кто находится во тьме и в тени смертной. Тогда все народы на земле благодарно воскликнут: «Русь наша, мученица наша, красно солнышко!». (Владика Николај Велимировић. Свети кнез Владимир крститељ Руса // Лазарица (Бирмингам). 1988. Бр. 128/129. С. 3-6).

А на то, куда устремится «душа западная», тоже воля Господня.

Иван Алексеевич Чарота, член Союзов писателей Беларуси, Сербии и России, доктор филологических наук, профессор, академик Серской Академии наук и искусств, Международной Славянской Академии наук, образования, искусства и культуры