Чего хочет Бог?
Очевидно, не того же, что человек.
К примеру, если человек жаждет исцеления от болезни, то Богу может быть важнее спасение его души не способной противостоять гибельным страстям. Так человек может спастись для Божьего царства, намаявшись в земном. Иными словами Богу может быть предпочтительна наша смерть физическая ради спасения души.
Так и поругание народа или цивилизации может быть предпочтительно Богу, как бы мучительно не переживалось это людьми на земле.
И в самом деле, как быть, если цивилизация, народ, страна идут по пути умножения безбожия? Какого результата следует ждать?
Чтобы ответить на этот вопрос достаточно взглянуть на судьбу нацизма, проявленного в недавней истории без сомнения великим немецким народом.
Здесь, наверное, важно отметить, что наций подобных по силе и величию немецкой совсем немного. Может даже всего одна - русская.
Русская нация тоже упорно шла по пути умножения беззаконий, о чем пророчески предупреждали ее святые, в том числе и св.прав. Иоанн Кронштадтский, говоривший в начале двадцатого века, что если русский народ не покается, то утратит доброго и Боголюбивого царя, что придут правители жестокие и кровью зальют русскую землю.
И вскоре русские царя утратили.
Россия подверглась кровопролитному наказанию революцией и гражданской войной, попав под системную власть интернациональных организаций.
Но процесс наказания - это и одновременное искупление, сохранившего к нему способность. У России всегда есть эта способность, пока жив в ней дух православия.
У Германии все сложнее. Не имея закваски православия, она изменялась, не изменяясь. Шли исторические трансформации, и даже как бы воскрешение..по плану Маршалла. Но это уже была мимикрия под победителя с утратой сути. Воспроизведение внутренней силы прекратилось, так как история показала дно в сосуде протестантской (даже не религии, а только этики).
Два социализма, русский и немецкий, оказались своеобразными выражениями силы двух великих наций, их великими заблуждениями, их великим отпадением от Бога, вернуться к которому имеют шанс только приученные к покаянию.
Удивительная общность судьбы народов готовых к принятию социальных доктрин насилия проявилась в практически одновременном поражении русских и немцев в первой мировой войне. Притом, что русские-то находились в стане победителей и покинули его накануне победы.
Не покаялся по призывам святых русский народ. Но благодаря своей православной привычке к исповеди и покаянию он сохранился для Бога. Что подтверждает его судьба во второй мировой войне.
Практически одновременно пройдя сложный революционный путь, русские и немцы построили социализмы насилия. А насилие социальное, как известно, перерастает в войну, потому как иного пути для него не существует.
И уже во второй мировой сошлись в смертельной схватке два социализма национальный немецкий и интернациональный русский.
Но если первый шел к своим целям по трупам других народов, то второй по трупам народа своей страны.
В результате, исторически проиграли обе стороны. Их социализмы рухнули, как и положено утопиям.
Но жертвенный, за счет самого себя, утопический путь насилия русских таинственным образом сохранил русским преимущество исторической победы и, главное, тонкую ткань народной души.
Как непостижимым видится поражение России от Германии в первой мировой войне, практически накануне неминуемой победы, так таинственно и непостижимо видится наша Победа во второй мировой, в которой поначалу очевидным было поражение.
Вероятно, победа русских в первой мировой была неугодна Богу.
Не потому ли и попущена была революция, что поступательное развитие русской имперской победы, случись она в 1918 году, могло бы стать гибельным для православного духа русских.
Останься мы в той, первой войне победителями сегодня мы вполне вероятно были бы стандартной европейской страной с пустыми храмами и гомосексуализмом, возведенным в ранг государственной политики.
Превосходство опасно.
Таким смертельно опасным оказался вирус превосходства для немцев, победивших за пару лет всю Европу.
Мы же, одержав победу над ними, остались победителями «со слезами на глазах» ибо принятая мука столь велика, что вряд ли кто бы еще в мире стал такую цену платить. Мы оплатили по многим причинам, но еще и потому что одновременно с трагической борьбой принимали искупление...
И в череде трагедий, возможно, избежали участи более страшной и гибельной? Искупали грехи своей кровью, не чужой. И, в отличие скажем от евреев, кровью своих царей, не чужих...
Кстати, Германия своего проигравшего войну императора не тронула. Русские, будучи в стане победителей, у порога победы понудили своего царя к отречению и обрекли на гибель. И царской и последующей русской кровью оплатили исторический жертвенный выход из тупика развития, т.е. вероятно спаслись для продолжения своей мировой национальной судьбы и судьбы каждого из нас горьким, таинственным лекарством Божественного провидения.
Итак, странно утратив победу в первой мировой империалистической, мы предопределенно пришли к войне Второй мировой или Великой Отечественной. Очевидно, что русское кредо побеждать в войнах отечественных.
Скольких русских порубил своей шашкой кавалерийский комдив Котов на гражданской войне, и сколько их было убито с его командирского благословения? Можно лишь догадываться, что немало...
Что понял Котов, когда, в неутихающей гражданской, рубить по живому стали его самого? Наверное, многое...
Вероятно то, что гражданские войны не кончаются.
Так, пугачевщина 20-го века свела счеты века 18-го, крестьянскими погромами и не только заволжских дворянских усадеб. 20-й век открыл новые счета - пролетариев и буржуазии, не сведенные, по сей день.
Вероятно то, что сломив прежнюю опору самодержавия - дворянство, с той же силой он защищал самодержавие новое, юное, диковатое и жестокое т.к. самодержавие всегда необходимо его стихийному народу.
Вероятно то, что попав в номенклатурное дворянство нового самодержавия, он не смог удержаться в обойме, потому что оставил в себе слишком много человеческого: естественность, бескорыстие, верность, - все то, что могло быть использовано в борьбе против режима, при котором мимолетное слово в простом разговоре могло стоить жизни, а чувства предопределяли гибель.
Фильм Н. Михалкова полон символики, как и положено у большого художника.
Это и первые кадры сна Котова о чаепитии со Сталиным, и маканием отца народов фейсом в его же изображающий пирог - символ того, как культ убивает гипнотически сладкое представление о нем при соприкосновении с реальностью. И пробуждение героя в аду советского концлагеря с мгновенным таинственным спасением от массового расстрела политических, бомбежкой, побегом прямо в полосу военных действий, где кадр с красными полотнищами со свастикой реющих над танками и силуэты конных рыцарей между ними подчеркивает смысл войны, как продолжения всегдашней - тевтонов и русских.
У России нет друзей кроме ее армии и флота.
Эти слова русского императора Александра III, наверное, часто вспоминались людьми, понимавшими масштабы и трагизм происходившего. !941 год - это русское одиночество и поиск народом опоры внутри себя.
Символика фильма привязана к эпизодам, сквозь которые тянется сюжет личной судьбы Котова.
О трагизме первых дней и месяцев войны написано много. Атмосфера отсутствия управления в войсках, всеобщего беспорядочного отступления, показана в эпизоде взрыва моста через одну из рек русской равнины. Моста, который один командир по приказу командующего армией собирался оборонять, беспомощно пытаясь остановить отступающих, а другой по приказу нижестоящего командира дивизии готовил к взрыву, в то время как иные командиры, пытались его перейти в нескончаемой толпе бредущих беженцев.
По недоразумению взорванный мост с людьми как образ разрыва смысла между берегами реки, по которой стихийно несет главного героя, вцепившегося в дерево. Ибо дерево наше спасение. Русский народ - деревянный. С гениальной деревянной архитектурой и инженерией. По дереву работал Иисус Христос, пока не вышел на проповедь. И на дереве, как Сын Божий, в искупление грехов всех людей был распят.
В этом своем приближении к древу русский, плотницкий народ уже христианин,
И Котов от танково-рыцарской атаки спасается в реке времени, на древе искупления, проплывая мимо останков моста бессмысленно и беспощадно взорванного вместе с людьми. Это как разрыв между берегами смысла. На одном берегу уже властвовал социализм немецкий, крайне национальный, а на другом еще социализм русский, интернациональный. Вроде бы и то и другое - социализм, феномен немецкого происхождения, породивший практически идентичную культуру пионерии и гитлерюгенда, ВКП(б) и НДСА, всенародного хождения строем и обожествления вождей, презрения к культуре прошлого и преклонения перед насилием как средством достижения всех целей, Гулагом и концентрационными лагерями...
Война была разрывом смысла двух социализмов. До этого они питали друг друга из одной кормушки насилия и ненависти, и, конечно материально, по существу. Так немцы давали нам свои технологии и оборудование, а мы им сырье и образцы культуры насилия в которой преуспели с 1917 года.
Вместе мы делили Польшу в 1939 году, которая годом раньше так же цинично делила с немцами Чехословакию. И вместе мы готовились к уничтожению друг друга, потому как социальная или национальная ненависть, возведенная в ранг государственной политики, может иметь лишь такую цель.
Война взорвала это взаимопонимание врагов, т.к. наступил момент, когда народы принявшие социализм наполнили его своей сутью. Немцы наполнили нацизм традиционным прагматизмом, сделав уничтожение других народов рабочей целью повседневной жизни. Русские, лишенные национальной главы, наивное отдание себя другим народам превратили в повседневное служение. Это превратилось в их основную политическую и философскую цель.
Однако, служение без головы преобразуется в раболепие...
В фильме рядовой кавказец взрывает мост с множеством русских людей.
Неверно поняв команду командира, он нажал взрыватель.
Как бы он действовал, если бы в тот момент по мосту шли не русские люди, а его соплеменники - кавказцы?
И это тоже глубинный образ фильма - отсутствие у людей, проливающих русскую кровь родовой связи с народом, который легко посылают на смерть по решениям, принимаемым чуждыми ему людьми...
Сцена на Сталинских дачах, где обсуждается судьба русского генерала Котова, жить ему или умереть, как судьбы множества иных, имена которых на этих дачах звучали или были зашифрованы в цифрах общих количеств уничтоженных. Обсуждение это, при прекрасной игре всех актеров, проходило между леденеющим от ужаса русским, имеющим подчиненное положение, и кавказцами, легко манипулирующими его внутренним состоянием и судьбой.
Это наша русская судьба, это наши счеты, от походов Ермолова продолженных не просыхающим пьяным, но памятливым Ельциным в декабре 1994 г. Это счеты, и его нынешних последователей. Это историческая борьба России с Кавказом, на которой росли, растут и, еще будут расти поколения русского народа.
Беспомощность нашей армии, утратившей всю технику в начальный период войны, беспощадно показана в эпизоде танковой атаки немцев на роту кремлевских курсантов. Молодой грузин, бьющий танк штыком, кажется образом другого грузина, великого и таинственного, оседлавшего Россию, и бестолково бросающего под немецкие стальные армады, плохо вооруженные русские войска.
И еще фильм о том, что народ на краю гибели слышит, чувствует свою судьбу, встречая ее ужасы стоическим терпением.
И еще о том, что тот, кто как главный герой, способен слышать, чувствовать свою личную судьбу, странным образом становится как бы скелетом этого духовного состояния народа, или его яркой точкой, если так можно выразиться, как бы вектором, указывающим другим направление и место приложения сил.
И еще остро схвачено некое недоумение, некий безмолвный вопрос, витающий над перекованным в безбожников советским поколением. Это, если хотите, трагизм Богоискательства. Потому как, если не искать Бога в обычных мирных обстоятельствах, то придется искать в иных. О чем собственно, Иоанн Кронштадтский и предупреждал.
Строка из стихов фронтового поэта Семена Гудзенко, вынесенная в заголовок, в оригинале продолжена так: «Мы пред нашим комбатом, как пред Господом Богом - чисты».
25.10 2010 г.
Очевидно, не того же, что человек.
К примеру, если человек жаждет исцеления от болезни, то Богу может быть важнее спасение его души не способной противостоять гибельным страстям. Так человек может спастись для Божьего царства, намаявшись в земном. Иными словами Богу может быть предпочтительна наша смерть физическая ради спасения души.
Так и поругание народа или цивилизации может быть предпочтительно Богу, как бы мучительно не переживалось это людьми на земле.
И в самом деле, как быть, если цивилизация, народ, страна идут по пути умножения безбожия? Какого результата следует ждать?
Чтобы ответить на этот вопрос достаточно взглянуть на судьбу нацизма, проявленного в недавней истории без сомнения великим немецким народом.
Здесь, наверное, важно отметить, что наций подобных по силе и величию немецкой совсем немного. Может даже всего одна - русская.
Русская нация тоже упорно шла по пути умножения беззаконий, о чем пророчески предупреждали ее святые, в том числе и св.прав. Иоанн Кронштадтский, говоривший в начале двадцатого века, что если русский народ не покается, то утратит доброго и Боголюбивого царя, что придут правители жестокие и кровью зальют русскую землю.
И вскоре русские царя утратили.
Россия подверглась кровопролитному наказанию революцией и гражданской войной, попав под системную власть интернациональных организаций.
Но процесс наказания - это и одновременное искупление, сохранившего к нему способность. У России всегда есть эта способность, пока жив в ней дух православия.
У Германии все сложнее. Не имея закваски православия, она изменялась, не изменяясь. Шли исторические трансформации, и даже как бы воскрешение..по плану Маршалла. Но это уже была мимикрия под победителя с утратой сути. Воспроизведение внутренней силы прекратилось, так как история показала дно в сосуде протестантской (даже не религии, а только этики).
Два социализма, русский и немецкий, оказались своеобразными выражениями силы двух великих наций, их великими заблуждениями, их великим отпадением от Бога, вернуться к которому имеют шанс только приученные к покаянию.
Удивительная общность судьбы народов готовых к принятию социальных доктрин насилия проявилась в практически одновременном поражении русских и немцев в первой мировой войне. Притом, что русские-то находились в стане победителей и покинули его накануне победы.
Не покаялся по призывам святых русский народ. Но благодаря своей православной привычке к исповеди и покаянию он сохранился для Бога. Что подтверждает его судьба во второй мировой войне.
Практически одновременно пройдя сложный революционный путь, русские и немцы построили социализмы насилия. А насилие социальное, как известно, перерастает в войну, потому как иного пути для него не существует.
И уже во второй мировой сошлись в смертельной схватке два социализма национальный немецкий и интернациональный русский.
Но если первый шел к своим целям по трупам других народов, то второй по трупам народа своей страны.
В результате, исторически проиграли обе стороны. Их социализмы рухнули, как и положено утопиям.
Но жертвенный, за счет самого себя, утопический путь насилия русских таинственным образом сохранил русским преимущество исторической победы и, главное, тонкую ткань народной души.
Как непостижимым видится поражение России от Германии в первой мировой войне, практически накануне неминуемой победы, так таинственно и непостижимо видится наша Победа во второй мировой, в которой поначалу очевидным было поражение.
Вероятно, победа русских в первой мировой была неугодна Богу.
Не потому ли и попущена была революция, что поступательное развитие русской имперской победы, случись она в 1918 году, могло бы стать гибельным для православного духа русских.
Останься мы в той, первой войне победителями сегодня мы вполне вероятно были бы стандартной европейской страной с пустыми храмами и гомосексуализмом, возведенным в ранг государственной политики.
Превосходство опасно.
Таким смертельно опасным оказался вирус превосходства для немцев, победивших за пару лет всю Европу.
Мы же, одержав победу над ними, остались победителями «со слезами на глазах» ибо принятая мука столь велика, что вряд ли кто бы еще в мире стал такую цену платить. Мы оплатили по многим причинам, но еще и потому что одновременно с трагической борьбой принимали искупление...
И в череде трагедий, возможно, избежали участи более страшной и гибельной? Искупали грехи своей кровью, не чужой. И, в отличие скажем от евреев, кровью своих царей, не чужих...
Кстати, Германия своего проигравшего войну императора не тронула. Русские, будучи в стане победителей, у порога победы понудили своего царя к отречению и обрекли на гибель. И царской и последующей русской кровью оплатили исторический жертвенный выход из тупика развития, т.е. вероятно спаслись для продолжения своей мировой национальной судьбы и судьбы каждого из нас горьким, таинственным лекарством Божественного провидения.
Итак, странно утратив победу в первой мировой империалистической, мы предопределенно пришли к войне Второй мировой или Великой Отечественной. Очевидно, что русское кредо побеждать в войнах отечественных.
Скольких русских порубил своей шашкой кавалерийский комдив Котов на гражданской войне, и сколько их было убито с его командирского благословения? Можно лишь догадываться, что немало...
Что понял Котов, когда, в неутихающей гражданской, рубить по живому стали его самого? Наверное, многое...
Вероятно то, что гражданские войны не кончаются.
Так, пугачевщина 20-го века свела счеты века 18-го, крестьянскими погромами и не только заволжских дворянских усадеб. 20-й век открыл новые счета - пролетариев и буржуазии, не сведенные, по сей день.
Вероятно то, что сломив прежнюю опору самодержавия - дворянство, с той же силой он защищал самодержавие новое, юное, диковатое и жестокое т.к. самодержавие всегда необходимо его стихийному народу.
Вероятно то, что попав в номенклатурное дворянство нового самодержавия, он не смог удержаться в обойме, потому что оставил в себе слишком много человеческого: естественность, бескорыстие, верность, - все то, что могло быть использовано в борьбе против режима, при котором мимолетное слово в простом разговоре могло стоить жизни, а чувства предопределяли гибель.
Фильм Н. Михалкова полон символики, как и положено у большого художника.
Это и первые кадры сна Котова о чаепитии со Сталиным, и маканием отца народов фейсом в его же изображающий пирог - символ того, как культ убивает гипнотически сладкое представление о нем при соприкосновении с реальностью. И пробуждение героя в аду советского концлагеря с мгновенным таинственным спасением от массового расстрела политических, бомбежкой, побегом прямо в полосу военных действий, где кадр с красными полотнищами со свастикой реющих над танками и силуэты конных рыцарей между ними подчеркивает смысл войны, как продолжения всегдашней - тевтонов и русских.
У России нет друзей кроме ее армии и флота.
Эти слова русского императора Александра III, наверное, часто вспоминались людьми, понимавшими масштабы и трагизм происходившего. !941 год - это русское одиночество и поиск народом опоры внутри себя.
Символика фильма привязана к эпизодам, сквозь которые тянется сюжет личной судьбы Котова.
О трагизме первых дней и месяцев войны написано много. Атмосфера отсутствия управления в войсках, всеобщего беспорядочного отступления, показана в эпизоде взрыва моста через одну из рек русской равнины. Моста, который один командир по приказу командующего армией собирался оборонять, беспомощно пытаясь остановить отступающих, а другой по приказу нижестоящего командира дивизии готовил к взрыву, в то время как иные командиры, пытались его перейти в нескончаемой толпе бредущих беженцев.
По недоразумению взорванный мост с людьми как образ разрыва смысла между берегами реки, по которой стихийно несет главного героя, вцепившегося в дерево. Ибо дерево наше спасение. Русский народ - деревянный. С гениальной деревянной архитектурой и инженерией. По дереву работал Иисус Христос, пока не вышел на проповедь. И на дереве, как Сын Божий, в искупление грехов всех людей был распят.
В этом своем приближении к древу русский, плотницкий народ уже христианин,
И Котов от танково-рыцарской атаки спасается в реке времени, на древе искупления, проплывая мимо останков моста бессмысленно и беспощадно взорванного вместе с людьми. Это как разрыв между берегами смысла. На одном берегу уже властвовал социализм немецкий, крайне национальный, а на другом еще социализм русский, интернациональный. Вроде бы и то и другое - социализм, феномен немецкого происхождения, породивший практически идентичную культуру пионерии и гитлерюгенда, ВКП(б) и НДСА, всенародного хождения строем и обожествления вождей, презрения к культуре прошлого и преклонения перед насилием как средством достижения всех целей, Гулагом и концентрационными лагерями...
Война была разрывом смысла двух социализмов. До этого они питали друг друга из одной кормушки насилия и ненависти, и, конечно материально, по существу. Так немцы давали нам свои технологии и оборудование, а мы им сырье и образцы культуры насилия в которой преуспели с 1917 года.
Вместе мы делили Польшу в 1939 году, которая годом раньше так же цинично делила с немцами Чехословакию. И вместе мы готовились к уничтожению друг друга, потому как социальная или национальная ненависть, возведенная в ранг государственной политики, может иметь лишь такую цель.
Война взорвала это взаимопонимание врагов, т.к. наступил момент, когда народы принявшие социализм наполнили его своей сутью. Немцы наполнили нацизм традиционным прагматизмом, сделав уничтожение других народов рабочей целью повседневной жизни. Русские, лишенные национальной главы, наивное отдание себя другим народам превратили в повседневное служение. Это превратилось в их основную политическую и философскую цель.
Однако, служение без головы преобразуется в раболепие...
В фильме рядовой кавказец взрывает мост с множеством русских людей.
Неверно поняв команду командира, он нажал взрыватель.
Как бы он действовал, если бы в тот момент по мосту шли не русские люди, а его соплеменники - кавказцы?
И это тоже глубинный образ фильма - отсутствие у людей, проливающих русскую кровь родовой связи с народом, который легко посылают на смерть по решениям, принимаемым чуждыми ему людьми...
Сцена на Сталинских дачах, где обсуждается судьба русского генерала Котова, жить ему или умереть, как судьбы множества иных, имена которых на этих дачах звучали или были зашифрованы в цифрах общих количеств уничтоженных. Обсуждение это, при прекрасной игре всех актеров, проходило между леденеющим от ужаса русским, имеющим подчиненное положение, и кавказцами, легко манипулирующими его внутренним состоянием и судьбой.
Это наша русская судьба, это наши счеты, от походов Ермолова продолженных не просыхающим пьяным, но памятливым Ельциным в декабре 1994 г. Это счеты, и его нынешних последователей. Это историческая борьба России с Кавказом, на которой росли, растут и, еще будут расти поколения русского народа.
Беспомощность нашей армии, утратившей всю технику в начальный период войны, беспощадно показана в эпизоде танковой атаки немцев на роту кремлевских курсантов. Молодой грузин, бьющий танк штыком, кажется образом другого грузина, великого и таинственного, оседлавшего Россию, и бестолково бросающего под немецкие стальные армады, плохо вооруженные русские войска.
И еще фильм о том, что народ на краю гибели слышит, чувствует свою судьбу, встречая ее ужасы стоическим терпением.
И еще о том, что тот, кто как главный герой, способен слышать, чувствовать свою личную судьбу, странным образом становится как бы скелетом этого духовного состояния народа, или его яркой точкой, если так можно выразиться, как бы вектором, указывающим другим направление и место приложения сил.
И еще остро схвачено некое недоумение, некий безмолвный вопрос, витающий над перекованным в безбожников советским поколением. Это, если хотите, трагизм Богоискательства. Потому как, если не искать Бога в обычных мирных обстоятельствах, то придется искать в иных. О чем собственно, Иоанн Кронштадтский и предупреждал.
Строка из стихов фронтового поэта Семена Гудзенко, вынесенная в заголовок, в оригинале продолжена так: «Мы пред нашим комбатом, как пред Господом Богом - чисты».
25.10 2010 г.
.jpg)
2. на 6 Игнату
1. Re: «Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели...»