Свой новый дом золотопромышленник Василий Востротин как будто специально возводил на особицу, не втискиваясь в главную застройку Енисейска, к приисковым сотоварищам, а нарочито выдвинул двухэтажный фасад на самый берег могучей реки. Вот и получилось, что наследник Степан Васильевич, обучаясь наукам в Казани да Париже, с младенчества впитал в себя и тягу к сибирским просторам, и безудержную устремлённость Енисея-батюшки к суровому Северу.
Дорогу укажет маяк
Ещё в конце позапрошлого века молодой Востротин, страстный поклонник Фритьофа Нансена, предпринял морское путешествие из Лондона в Енисейск, пытаясь узнать, какие возможности открываются, если страна имеет в распоряжении уникальный естественный путь. В канун трёхсотлетия дома Романовых знаменитый норвежский непоседа также по воде пришёл в Енисейск, зажигающе выступив перед изумлёнными горожанами. И закрутился в купеческих головах смелый план по загрузке Севморпути...
Даже революция и Гражданская война не смогли охладить этот пыл. На съезде представителей промышленности и торговли Енисейской губернии, проходившем в конце 1918 года, оборотистый капитал потребовал от правительства Колчака снаряжения арктической экспедиции для торговли с англичанами. Впрочем, Европа и сама была готова к посылке транспортных средств, чтобы завалить рынок хлебом, маслом, соболем.
Экономика неумолимо диктовала чиновникам свои правила игры. Сначала при кабинете министров создадут дирекцию маяков и лоций, а в апреле 1919 года она расширится до Комитета Северного морского пути (Комсеверопуть). Управлять новой структурой, учитывая давние пристрастия, поручат экс-депутату Государственной думы Степану Востротину.
Главную цель перед комитетом обозначили сообразно военному времени: уже к лету организовать транзит грузов в архангельский порт. В условиях чрезвычайно короткой навигации осуществить это можно было при наличии ледокольных пароходов, незаменимых на проводке судов. Белым такие корабли достались даром, по наследству от старой России. Ледоколы «Таймыр» и «Вайгач», построенные на Балтийском заводе, в начале Первой мировой за две зимовки впервые покрыли расстояние из Владивостока в Архангельск, но тогда перед мореплавателями стояли главным образом научно-прикладные задачи, картирование обстановки и промеры глубин.
Дальнейшее исследование Севморпути возлагалось и на арктическую экспедицию белых. Это был, конечно, бальзам на душу Верховного правителя России: в кабинете адмирала, как известно, висела карта полярных маршрутов, и маловероятно, что он намеренно подыгрывал публике. Участник высокоширотных экспедиций, организованных Русским географическим обществом, мысленно пребывал там, где хотя и не было военных действий, но удивительным образом сталкивались интересы и красных, и белых.
Хлебный транзит
Почти одновременно и в Совнаркоме возникла идея о создании гидрологической экспедиции в Северный Ледовитый океан (ГЭСЛО). Да и цель была, по сути, аналогична той, что ставилась в Омске: «наладить вывоз хлеба из глубин Сибири». Каким образом могло идти формирование грузов, догадаться нетрудно: отряды продразвёрстки уже проводили реквизиции по стране. Территория за Уралом не попала в этот чёрный список по причине создания Восточного фронта, и, выйдя из Белого моря, флотилия под красным флагом рисковала просто оказаться вне закона, не говоря уже о сложностях во время пути.
Внезапно в Архангельске власть переменилась. Бывший флигель-адъютант Борис Вилькицкий, кому непосредственно поручили возглавить ГЭСЛО, спустил на корабле «серпастый и молоткастый» и добровольно перешёл на сторону белых. Мореплаватель, который в 1913 году буквально наткнулся на архипелаг с его современным названием Северная Земля, возвестив мир о самом крупном географическом открытии прошлого века, сделал свой выбор. Правда, дорого заплатил за него: потерей Родины, близких и остатком дней в бельгийской богадельне.
Для «русского Колумба», как величала его зарубежная пресса, финал плачевный. Вилькицкий - фигура чрезвычайно яркая, но одновременно и трагическая: он так и не принял предложений лондонского полпреда Леонида Красина о советском гражданстве. Рассказывают, что, даже участвуя в полярных экспедициях в Карское море, организованных Совнаркомом РСФСР позже, в начале двадцатых, прославленный капитан опасался покинуть судно, ожидая возможных провокаций на берегу...
И напрасно. Полярного моряка ценили очень высоко: вряд ли кто лучше знал обстановку в районе Русской Арктики. Потому-то белые сразу же ухватились за профессионала. Жаль только, что навигация в Белом море уже завершалась. Экспедицию пришлось отложить, и прорабатывался более короткий маршрут, без захода в Енисейский залив, где белые создавали Усть-Порт, а соответственно, и условия для швартовки судов. С восточным сектором Севморпути вообще решили не спешить. Оказаться зажатыми во льдах да ещё во время войны - это, разумеется, авантюра, риск. Заход в Обскую губу, где намечалась перевалка грузов, таил гораздо меньшую опасность и на сотни километров сокращал путь. К весне 1919 года генерал-губернатор Северной области Евгений Миллер уточнил задачу, стоявшую перед Карской экспедицией:
- Сибирская армия переживает кризис вследствие недостатка кадров, оружия, обмундирования и всякого снабжения техническими средствами. Единственная возможность быстро доставить в Сибирь всё необходимое - это переслать с полярной экспедицией.
В трюмах золото или медь?
В истории белого движения этот поход семи морских кораблей и двух десятков барж, совершённый в августе-сентябре 1919 года, можно считать исключительным. Лидеры двух правительств - омского и архангельского, - забыв про амбиции, наконец-то реально оценили положение на передовой и начали действовать, помня об угрозе поражения в случае разобщённости. Северная область, где не велось крупных сражений, имела некоторый избыток боевой техники, доставленной судами союзников. Баржи полярного каравана взяли на борт свыше 100 тысяч пудов военных грузов, в том числе аэропланы, автомобили, дефицитные медикаменты, и это была ощутимая помощь для Восточного фронта. Танки погрузить не удалось, зато около сотни кадровых офицеров перебросили на усиление Колчаку. Незавидна судьба тех людей, кто отважился отплыть в бурлящую, клокочущую Сибирь!
С прибытием флотилии Вилькицкого в заранее изученную бухту Обской губы архангельских пассажиров ждало «пренеприятнейшее известие»: неприступная оборонительная линия, проходившая по реке Тобол, оказалась очередным блефом штабных. Начиналась агония белой армии, и двум морским офицерам - Дмитрию Котельникову и Борису Вилькицкому - стоило больших усилий, чтобы привести в чувство команды кораблей. Перевалка грузов, подошедших речными судами, за одни сутки была завершена. Пятьсот тысяч пудов хлеба, тридцать тысяч пудов меди, сто тысяч пудов масла, жира, алтайского мёда - всё это обратным рейсом уплыло в Архангельск и далее - в туманный Альбион. Пресловутое золото Колчака на борт, вероятно, не планировалось, хотя именно эту версию нельзя отметать целиком.
Адмирал безгранично доверял своим недавним сослуживцам, морским офицерам. Неслучайно полковник корпуса гидрографов Дмитрий Котельников, именем которого назван остров в Карском море, при аудиенции в Омске докладывал адмиралу о подробностях благополучно завершившейся операции. Встреча проходила в октябре, когда была полная неразбериха с эвакуацией сибирской столицы. В принципе, уставного рапорта можно было бы избежать: всё кругом рушилось, до зерна ли, отправленного в Англию?
- Эта экспедиция, организованная на скромные средства нашей маленькой области и проведённая вполне благополучно, несмотря на предрекаемый ей союзниками, а также специалистами из норвежских кругов неуспех, составляет несомненную заслугу нашего маленького Северного флота, - так оценил действия моряков военный прокурор Северной области генерал-майор Северин Добровольский.
На эксклюзивность проведённой операции косвенно указывал и факт присвоения капитану первого ранга Борису Вилькицкому чина контр-адмирала. Генерал Миллер не поскупился, с чего бы вдруг?
Новой власти присягнув
Но если отбросить всю эту детективную мишуру и невозможность её разгадки за давностью лет, для истории останется главное: пионерный фактор экспедиции. Никогда прежде караван судов в таком количестве провести Севморпутём не удавалось. Доставляли англичане рельсы, когда возводился Транссиб, но везли их на ледокольных пароходах. А чтобы задействовать сухогрузы - такого не было: не позволяла сложность обстановки. Во время Карской экспедиции 1919 года ледовые поля на маршруте появились уже в начале сентября, пароходы повредили винты, и только настойчивость Вилькицкого разрешила ситуацию. Опыт полярных экспедиций был поистине бесценен, именно поэтому советское государство, которое, как и Российская империя, продолжало целенаправленное освоение Севера, не «вычистило» белогвардейский Комсеверопуть и не разогнало его. Почти в полном составе он перешёл на службу народным комиссарам. Исключение составил разве что Востротин, который завершил свою жизнь на чужбине, редактируя в Харбине эмигрантскую газету «Русский голос».
На малой родине, в Енисейске, в канун столетнего юбилея Государственной думы РФ в 2006 году, о Степане Васильевиче неожиданно вспомнят, открыв мемориальную доску в честь городского головы, сибирского политика и публициста, патриота Русского Севера. Назовут даже «выдающимся деятелем либерального движения», кем он, пожалуй, и не был. А вот укрепление флота Енисейского пароходства, куда вкладывал средства богатый золотопромышленник, приобретение первых радиостанций для побережья Карского моря, технически оснастивших Северный морской путь, - это с полным правом можно считать его заслугой.
Несмотря на политические вихри, которые веяли над страной, в России находились люди, мечтавшие о том, чтобы в студёном океане существовало устойчивое трансполярное сообщение.
Николай ЮРЛОВ,
КРАСНОЯРСК
