В канун Первой мировой войны назад из Санкт-Петербурга в Сибирь отправилась Саянская соболиная экспедиция. Отважных изыскателей заносило снегом, они срывались с горных круч, месяцами не видели жилья, чтобы досконально исследовать горную тайгу и открыть первый в России заповедник для исчезающей популяции соболей.
Символика с изображением двух грациозных зверьков на гербах многих сибирских городов уже в середине XVIII века не соответствовала реалиям. Не стало соболя за Каменным Поясом: ни в зауральской тайге, ни в тобольских лесах. Из Западной Сибири он ушёл навсегда, оставив о себе историческую память только в качестве главного предмета ясака. Оскудению пушных ресурсов неизбежно способствовал сам размер установленной дани. Поначалу один соболь брался с лука, а в томской, кетской и енисейской землицах такса доходила до двадцати шкурок, но уже с каждого из супругов, «в предположении, что и жена легко может добыть не меньше десяти штук».
Современные учёные-охотоведы определяют соболиный дефицит как систематический перепромысел, в результате чего популяция «царя» пушных зверей находилась в крайне тяжелом положении на протяжении трёх столетий.
Первым спохватилось купеческое сословие. Чётким индикатором соболиной катастрофы стали торги на ежегодной Ирбитской ярмарке - крупнейшей перевалке сибирской пушнины. Вскоре после первой русской революции в продажу поступило всего лишь десять тысяч шкурок соболя. Мехоторговые фирмы, понимая, что рубят сук, на котором устроились, обратились в Государственную Думу: мол, надо бы закон о временном запрете на соболиный промысел ввести. Как водится, прохождение документа по властной вертикали заняло весьма продолжительный срок, но трёхлетнее вето на добычу соболя в канун Первой мировой всё-таки вступило в силу.
Россия, кажется, уже тогда пришла к пониманию, насколько хрупким является равновесие в природе, безжалостно эксплуатируемой оборотистым капиталом, и охрана промыслов не чья-то прихоть, это необходимое условие существования исчезающих видов.
Ушёл в тайгу караван...
Летом 1914 года на станцию Канск-Енисейский прибыл груз, в котором были упакованы двухместные палатки, сёдла, вьюки, брезентовые мешки, шагомеры, бинокли, электрические фонари - типичное снаряжение изыскателей всех времён. А чуть позже из Санкт-Петербурга приехали четверо практикантов естественных факультетов под началом старшего специалиста по промысловой охоте Департамента земледелия Дмитрия Соловьёва (1886-1931).
В уездных весях столичные путешественники нанимали проводников, закупали лошадей и, что тоже немаловажно, сушили сухари. В сочетании с чаем, куском сала и «кнорровским супом с сухими кореньями» они будут составлять ежедневный рацион экспедиции. Возле деревни Нагорная, в ста с лишним верстах к югу от Канска, вьючный караван, ведомый знатоками укромных троп, в начале июля вступил в тайгу. Так начиналась соболиная экспедиция, преследовавшая главную цель - изучив физические, географические и социально-экономические условия Саянского промыслово-охотничьего района, определить границы заповедника для исчезающей популяции соболей.
Даже видавшего виды географа Соловьёва, успевшего к двадцати восьми годам побывать в этнографической экспедиции по Амурской области, по его собственному признанию, «вводила в смущение громадность территории, которую необходимо было обследовать для правильного выделения заповедника»: свыше ста тысяч квадратных вёрст.
Это при всём при том, что сносных карт не существовало, и старшему рабочему Августу Леппу приходилось вести не только описание лесонасаждений и метеорологический дневник, но ещё и маршрутную съёмку, а зачастую - и картографическую. Зато уж карта Саянского промыслово-охотничьего района в двадцативёрстном масштабе выполнена им безупречно и в лучшие годы могла бы стать достоянием Генерального штаба, особенно с учётом приграничности исследуемых территорий (Урянхайский край - нынешняя Тува). Но это были уже не самые актуальные рубежи для России, окунувшейся в германскую войну.
О том, что для страны началось роковое испытание, в Саянской экспедиции узнали довольно-таки рано - в середине августа 1914-го. К этому времени изыскания шли полным ходом, и основное ядро экспедиции, максимально используя короткое сибирское лето, обследовало часть района по рекам Кан и Агул. Здесь Соловьёвым и предполагалось провести северные границы будущего заповедника, о чём столичные гости пытались проинформировать на родовых сугланах карагасов - язычников Восточных Саян. Уже тогда их перепись, проведённая Соловьёвым, по совместительству ещё и этнографом, чуть превысила семьсот человек. (На этом же уровне вымирающее племя, именуемое тофаларами, держится, впрочем, и сейчас).
Война не прервала ход экспедиции, но внесла свои коррективы: часть практикантов, движимых лучшими патриотическими побуждениями, к осени-зиме 1914 года отправилась защищать Отечество. Кто-то поступал в военные училища и уходил на фронт. Да и сам Дмитрий Константинович, имея богатую практику таёжного выживания, мог бы не избежать участи взводного. Да, видать, не судьба. По прибытии в столицу с её уже новым названием - Петроград, но неизменным скверным климатом Соловьёв свалился, три месяца пролечился в больницах, отсрочив тем самым призыв.
Не исключено, что и Департамент земледелия тоже попытался вмешаться в ход событий. В нашей стране всегда находились люди, которые умели отделять «зёрна от плевел», стараясь вычленить главное. А этим «главным» для будущего профессора, светилы охотоведения и заведующего кафедрой в Петроградском лесном институте, становилось заповедное дело, охрана природы.
Сразу же после выздоровления Дмитрий Соловьёв доложит по инстанции свои соображения относительно создания соболиного заповедника. Они будут отличны от того, что предлагали красноярские чиновники, отстаивавшие южный вариант по верхнему течению Енисея. Особое совещание согласится с заведующим партией, который учёл почти полную изолированность северных территорий и крайнюю затруднённость какого-либо доступа к ним. Кроме пяти семей карагасов здесь не обитал практически никто. В 1915 году, когда изучение экспедицией окраин Нижнеудинского уезда ещё продолжалось, тут появятся самые первые кордоны и три стражника.
В одной связке с... боевиком
Лимит полутора лет, в течение которых предполагалось завершить Саянскую экспедицию, Соловьёв, конечно, перебрал. Двадцать месяцев продолжалось обследование промыслово-охотничьего района, чему нашлись веские причины. Одна из них - кадровая. Замещение практикантов, которые вели многопрофильные исследования, проходило тяжело. Только через год на недостающую должность помощника будет зачислен Константин Лавров (1864-1962), личность, по меркам полиции, крайне неблагонадёжная. В пору первой русской революции Лавров, оправдывая своего знаменитого однофамильца-народовольца, будет не просто вовлечён в протестное движение - сам станет его активистом, примкнув к эсерам и сделавшись боевиком.
Вологодская ссылка тридцатилетнего мужика, возможно, и впрямь вразумила - помощник из него в экспедиции получился отменный. Кроме того, Константин Прокопьевич занимался социально-экономическим блоком вопросов и написал три больших главы для отчёта о работе Саянской экспедиции - солидного труда в четыреста с лишним страниц. Все остальные записки ему пришлось издавать уже в Токио - комиссар Камчатской области Сибирского правительства и член Учредительного собрания был вынужден вместе с белыми эмигрировать за рубеж. Сохранив в 1920 году авторство Лаврова в книге, вышедшей под титулом Народного комиссариата земледелия РСФСР, советский охотовед, безусловно, рисковал, но посчитал недостойным учёного присваивать чужой труд.
Экстремальность условий, в которых работала экспедиция, как на фронте, выбивала из строя лучших бойцов. Так, летом 1915 года при переправе через речку Морхой утонул опытный проводник Аксён Маймонтов. Погиб в водовороте вместе с лошадью, и только собака, до конца преданная человеку, осталась жива, напрасно пытаясь берегом реки настичь уносимого хозяина. Соловьёв выкроил из бюджета кое-какие средства и переправил деньги вдове, оставшейся без кормильца с двумя малыми детьми.
Крушение на одном из порогов реки Кизир потерпел и челнок другого помощника начальника экспедиции - Валериана Белоусова: лодку с провиантом унесло водой, а путешественник чудом не разбился о камни и не заработал воспаление. Скоротечная чахотка могла бы быть обычным исходом, учитывая минусовое похолодание и отсутствие тёплой баньки, специально протопленной для таких случаев.
Сам Дмитрий Константинович, которого современники справедливо назовут одним из великих охотников России, трижды проваливался под лёд верхом на лошади, обрывался с горных круч. Его людей заносило снегом, они едва не замерзли, задрёмывая в пути, месяцами не видели жилья, зимуя в палатках, когда в тайге лютовал сорокаградусный мороз. Но свою задачу исследователи выполнили безукоризненно. Биологию соболя и других промысловых животных первопроходцы изучили почти в полном объёме, пополнив коллекцию Академии наук. Жаль, но многое пропало на Транссибе, включая громоздкую этнографию (панты, образцы ловушек, одежды аборигенов, холодного оружия). Снятый немой фильм на двух тысячах метров кинематографической плёнки, к счастью, уцелел, равно как и девятьсот эксклюзивных снимков, сделанных на личном фотографическом оборудовании в условиях дремучей тайги, где ещё не ступала нога изыскателя. Для партии в несколько человек этот нелёгкий труд достоин самой высокой награды и уж, конечно, нашего с вами восхищения!
Опыты по «улучшению расы»
Но главным итогом почти двухлетних работ стало создание первой в России заповедной охотничьей территории площадью свыше пятисот тысяч гектаров, официально учрежденной 25 февраля 1916 года. Заведовать заповедником с ежегодным окладом свыше двух тысяч рублей был назначен Август Лепп. Он добросовестно выполнял свои обязанности, пока не прекратилось финансирование природоохранной деятельности в связи с драматическими событиями Гражданской войны в Сибири. Окончательно заповедник возродится только в 1971 году в усечённом, карликовом виде и всего лишь как Тофаларский заказник.
Чего испугались комиссары Наркомзема: проклятого царского наследия или же лишних трат в связи удалённостью, труднодоступностью глубинки, - трудно понять. Но и Дмитрия Соловьёва, отлично владевшего словом и редактировавшего популярный журнал «Охота для всех», вскоре начнут травить, разглядев в поэтизации псовой охоты «типичную буржуазность».
Получив на кордоне по реке Гутар великолепные апартаменты из шести комнат, Август Гансович отвёл место для музея и лаборатории. При усадьбе, имеющей отличную защищённость от ветров, обилие альпийских лугов и редкий по красоте ландшафт, была построена для наблюдений метеостанция - одно из первых исследовательских учреждений в медвежьем углу империи.
К этому времени численность стражников-объездчиков увеличили до восемнадцати человек, вменив им в обязанность заботу о подкормке зверя зимой, а также ведение учёта промысловых животных. Девять «двухжильных» кордонов по периметру, особенно со стороны бирюсинской вьючной тропы, ведущей на золотоносные прииски, искусно закрывали проходы в природный резерват. «Двухжильное» устройство - неспроста: два стражника с семействами могли с большей вероятностью выдержать стычки с браконьерами.
- Поселяя людей в глухой тайге, - утверждал Соловьёв, - вдали от общества, невозможно отнимать у них почти единственное развлечение - охотой, которая часто граничит с непреодолимой страстью, заставляющей человека поступаться многими жизненными ценностями.
Будущий теоретик заповедного дела не забывал, что Саянский заповедник - охотничий, и его задача - служить резервуаром, откуда возможно пересаживать особи без ущерба для природоохранной территории. Здесь предполагалась постановка опытов по «улучшению расы», скрещивание с баргузинской породой и организация показательных питомников соболей. Местности, прилегающие к границам заповедника, Соловьёв считал возможными к пользованию «спортсменской» охотой, если предоставлять их по развёрстке с торгов за отдельную плату, главным образом иностранцам.
Он актуален и сегодня - большой русский учёный, подвижник заповедного дела.
Николай Алексеевич Юрлов, Красноярск
