Сегодняшнее тотальное наступление на русский язык ведется под лозунгом борьбы с оккупационным наследием. Доля правды в этом есть. Но лишь в том, что если уж пользоваться военной терминологией, то "оккупантами" скорее, следует назвать киевлян. А "олицетворением оккупационного режима" - Феофана Прокоповича, правую руку царя-преобразователя Петра.
Елеазар Прокопович (Феофан будет лишь четвертое его имя) родился в Киеве, по разным данным, 18, 19 или 21 июня (нов. ст.) 1681 года. Оставшись в раннем возрасте сиротой, мальчик был взят на воспитание дядей - ректором Духовной коллегии Петра Могилы и наместником Киево-Братского монастыря. По окончании академии юноша решил продолжить образование в Европе. Но единственным условием для этого было принятие унии. Елеазар идет на это и постригается в униатские монахи с именем Елисей. В Риме он заканчивает коллегию св. Афанасия, учрежденную папой Григорием XIII.
Отклонив предложение иезуитов остаться в вечном городе, Прокопович в 1702 году отрекается от униатства и постригается уже в православные монахи под именем Самуил (в 1705 году он переменил имя в честь своего дяди Феофана). С 1704 года он преподает в Киевской духовной академии пиитику, а с 1706 года и риторику. Именно в качестве блестящего ритора жизнь сводит его с будущим покровителем - Петром I, который 4 июля 1706 года прибыл в Киев для основания Печерской крепости. Проникновенное приветственное слово, зачитанное ему Феофаном, глубоко взволновало царя.
Прокоповича берут на заметку. В 1708 году он назначается префектом академии и преподавателем философии, в 1711 - ректором академии и профессором богословия и тогда же - настоятелем Киево-Братского монастыря. Наконец, в 1715 году Феофан получает предложение Петра переехать в Петербург. Приняв его, Феофан возводится в 1720 в сан архиепископа, а в январе 1721-го (после смерти еще одного выходца из Малороссии Стефана Яворского) становится первым вице-президентом Священного Синода и, таким образом, главным проводником петровских реформ в духовной сфере.
И Стефан, и Феофан были далеко не первыми малороссийскими реформаторами Московской церкви. "Духовное вторжение" малороссов [1] в Московию началось сразу же после Переяславской Рады.
Малорусские идут!
Реалии европейского интеллектуального и технического прогресса поставили новые задачи перед только оправившимся от смуты государством и традиционной кузницей его интеллектуальных кадров - Церковью. Но ответить на вызовы времени Московская патриархия в тогдашнем своем состоянии уже не могла. Об уровне даже богословской мысли Московии XVI-XVII веков можно судить по тому, что священникам запрещалось произносить проповеди от себя. Зачитывались лишь слова древних святых по поводу того или иного церковного праздника. Да и те, далеко не все. Ведь даже Библия не была полностью переведена с греческого - в основном лишь та часть, которая читалась на богослужениях.
Тут то и подоспела "подмога" в лице малороссов, прошедших горнило богословских споров с иезуитами и униатами. Церковно подчиняясь Константинопольскому патриарху, а государственно - Польскому королю, монахи Киевской митрополии имели прямой доступ не только к "последним разработкам" вселенского православия, но и к контраргументации Рима. Лучшее из всего этого и было принесено в Москву. Потому то после низложения патриарха Никона реформа московской церковнославянской традиции была всецело отдана в руки киевских монахов Епифания Славинецкого, Симеона Полоцкого, Феофана Прокоповича, Арсения Сатановского, Димитрия Ростовского, Стефана Яворского. Собственно Русский церковный раскол и стал конфликтом велико- и малорусской православных традиций. "Украинские монахи сумели победить в этом конфликте и оказали тем самым решающее воздействие на изменение русских церковных обычаев", писал Лев Гумилев.
Уже на переломе XVII-XVIII вв. создание новой богослужебной литературы привело, по мнению Николая Трубецкого - основателя фонологии (науки, изучающей структурные и функциональные закономерности звукового строя языка) - к "полной унификации церковной жизни Великороссии на малороссийских началах... раз западнорусская редакция русского богослужения еще при Никоне была признана единственной правильной, раз Могилянская Академия стала общерусским рассадником высшего духовного просвещения, и раз большинство русских иерархов долгое время были именно питомцами этой Академии".
Начавшаяся при Алексее Михайловиче "украинизация" церковной жизни стала фундаментом для перестройки всей культуры, продолжал Трубецкой: "та культура, которая со времен Петра живет и развивается в России, является органическим и непосредственным продолжением не московской, а КИЕВСКОЙ, УКРАИНСКОЙ КУЛЬТУРЫ. Это можно проследить по всем отраслям культуры. Возьмем, например, литературу. Литературным языком, применяемым в изящной, в религиозной и в научной литературе, как в Московской, так и в Западной Руси, был язык церковнославянский. Но редакция этого языка в Киеве и в Москве до XVII-го века были не совсем одинаковы, как в отношении словарного состава, так и в отношении синтаксиса и стилистики. Уже при Никоне киевская редакция церковнославянского языка вытеснила московскую в богослужебных книгах. Позднее то же вытеснение московской редакции редакцией киевской наблюдается и в других видах литературы, так что тем церковнославянским языком, который послужил основанием для "славяно-российского" литературного языка петровской и послепетровской эпохи, является именно церковнославянский язык киевской редакции.
Ту же картину мы наблюдаем и в других видах искусства, - в области музыки, как вокальной (преимущественно церковной), так и инструментальной, в области живописи (где великорусская традиция продолжала жить только у старообрядцев, а вся послепетровская русская иконопись и портретопись восходит к традиции западнорусской) и в области церковной архитектуры [2]. Но это все примыкание к западнорусским традициям и отвержение московских традиций наблюдается не только в искусствах, но и во всех прочих сторонах духовной культуры послепетровской России.
Таким образом, на рубеже XVII и XVIII веков ПРОИЗОШЛА УКРАИНИЗАЦИЯ ВЕЛИКОРУССКОЙ ДУХОВНОЙ КУЛЬТУРЫ. Различие между западно-русской и московской редакциями русской культуры было упразднено путем искоренения московской редакции, и русская культура стала ЕДИНА".
Так сложился и единый русский, а отнюдь не российский язык (как его название переводятся с нынешнего украинского). "Сознавалось, что общерусский язык никак не исключительно великорусский, а в равной степени и малорусский...", писал Костомаров.
Впрочем, грамматика этого единого языка, составленная уроженцем Каменца-Подольского Мелетием Смотрицким, вышла еще в 1619 году. По ней учились и малоросс Григорий Сковорода и помор Михайло Ломоносов. А великорусский литературный язык исчез, даже не успев состояться. Хотя, свою роль он все же сыграл, когда киевские книжники позаимствовали от московского приказного языка противоядия от полонизмов, которыми к тому времени была изрядно засорена южнорусская письменность.
На общность мало- и великорусского языков указывал даже основатель львовской "Просвiти" и ее бессменный глава с 1877 г. член-корреспондент Польской Академии Наук Омельян Огоновский: "можно было не замечать никакой разницы между рутенским (южно-русским - Авт.) и московским (общерусским - Авт.) языками". И таким первый оставался вплоть до насильственной украинизации Галиции конца XIX - начала XX вв. "Что наш язык похож на употребляемый в Москве, в том мы невинны, - отстаивал языковую аутентичность Галиции униатский (!) клирик Иоанн Наумович на заседании сейма. - Принимая этот язык, мы берём назад свою собственность. Похожесть нашего языка с языком всей Руси не уничтожит никто в мире - ни законы, ни сеймы, ни министры".
Но вернемся во времена петровские, когда, по словам американского историка Николая Ульянова "наплыв малороссов мог навести на мысль об украинизации москалей, но никак не о русификации украинцев". Основоположник этнологии Гумилев называет это обычным случаем неантагонистического преобладания одного родственного этноса над другим в составе общего суперэтноса: "В XVIII в. украинское население быстро росло, и в его составе имелось множество пассионариев. Подавляющее большинство украинских казаков были записаны в реестр, поэтому возможность сделать карьеру была практически у каждого. Весь XVIII в. украинцы этим и занимались. В итоге дочь царя Петра I Елизавета Петровна вышла замуж за Алексея Разумовского (брак был морганатическим); его брат, Кирилл Разумовский, - стал последним гетманом Украины. И хотя при Екатерине II Украина потеряла свое самоуправление, позиции украинцев при дворе поколеблены не были: обязанности великого канцлера империи исполнял граф Безбородко, который сформулировал свое политическое кредо в следующих словах: "Як матушка-царица захоче, так хай и буде". Ни акцент, ни происхождение Безбородко никого не смущали и не помешали ему стать первым чиновником государства. Может быть, эта взаимная терпимость украинцев и великороссов и была важнейшим свидетельством правильности выбора, сделанного на Переяславской раде в 1654 г.".
Язык наш - враг наш
"Ничего себе "преобладание"!", - воскликнет возмущенный читатель. - А как же Валуевский циркуляр, а как же Эмский указ о запрещении украинского языка?". О том, что ни циркуляров, ни указов не было, а были временные ограничительные меры (большей частью рекомендательного характера) в периоды польских восстаний, написано достаточно. При желании в этом легко убедиться, прочтя хотя бы оригиналы этих якобы указов.
"Пока польское восстание не встревожило умов и сердец на Руси, - писал по этому поводу Костомаров, - идея двух русских народностей не представлялась в зловещем виде, и самое стремление к развитию малороссийского языка и литературы не только никого не пугало призраком разложения государства, но и самими великороссами принималось с братской любовью".
Поэтому в XIX веке центрами зарождения украинской словесности стали не столько Киев и Полтава, сколько Петербург и Москва. Первый сборник старинных малороссийских песен, составленный князем Церетелевым, издан в 1812 году в Петербурге. Первая "Грамматика малороссийского наречия", составленная великорусом Павловским, вышла там же в 1818 году. "Малороссийские песни", собранные Максимовичем, напечатаны в Москве в 1827 году. В Петербурге печатались Котляревский, Гребинка, Шевченко.
Когда Гоголь прибыл в Петербург, он и в мыслях не держал каких бы то ни было сюжетов из народной жизни, и сидел над "Гансом Кюхельгартеном". Но вдруг он пишет матери, чтобы та прислала ему пьесы отца: "Здесь всех так занимает все малороссийское, что я постараюсь попробовать поставить их на театре".
Основоположник украинского литературного языка Пантелеймон Кулиш увидел в Гоголе будущее языка "выработанного на основе малорусского и великорусского наречий", и развивающегося за счет притока новых свежих сил Малой Руси: "И даже в то время, когда Пушкин довел русский стих до высочайшей степени совершенства, до nec plus ultra пластики и гармонии, из глубины степей Полтавских является писатель.., и поклонники изящного, отчетливого гармонического Пушкина заслушались степных речей его... Это значит, что Пушкин владел еще не всеми сокровищами русского языка.., что вновь открылся на земле русской источник слова...".
Как видим и малоросс Кулиш, и великоросс Трубецкой видели в общерусском литературном языке высшую ступень своих культур. Ту ступень, которая способна вывести любого талантливого их представителя на мировой уровень, как это произошло с Гоголем и Достоевским, Булгаковым и Пастернаком. Так не обедняем ли мы сами себя и не обкрадываем ли потомков, отказываясь от русского языка - бесценного достояния наших предков?
Дмитрий СКВОРЦОВ, "2000"
ПРИМЕЧАНИЯ:
1 - Автор пользуется оригинальным этнонимом "малоророссийскаго народа, по обеим сторонам Днепра живущаго" (из письма запорожских казаков Богдану Хмельницкому накануне подписания им Переяславской присяги).
2 - Украинское (хотя, скорее - белорусское) церковное барокко, "подмявшее" неповторимый Русский стиль, можно отнести к досадным "издержкам" реформы великорусской культуры. Впрочем, это исправимо - взять хотя бы построенный в 1997 г. величественный Троицкий собор на Троещине.
Елеазар Прокопович (Феофан будет лишь четвертое его имя) родился в Киеве, по разным данным, 18, 19 или 21 июня (нов. ст.) 1681 года. Оставшись в раннем возрасте сиротой, мальчик был взят на воспитание дядей - ректором Духовной коллегии Петра Могилы и наместником Киево-Братского монастыря. По окончании академии юноша решил продолжить образование в Европе. Но единственным условием для этого было принятие унии. Елеазар идет на это и постригается в униатские монахи с именем Елисей. В Риме он заканчивает коллегию св. Афанасия, учрежденную папой Григорием XIII.
Отклонив предложение иезуитов остаться в вечном городе, Прокопович в 1702 году отрекается от униатства и постригается уже в православные монахи под именем Самуил (в 1705 году он переменил имя в честь своего дяди Феофана). С 1704 года он преподает в Киевской духовной академии пиитику, а с 1706 года и риторику. Именно в качестве блестящего ритора жизнь сводит его с будущим покровителем - Петром I, который 4 июля 1706 года прибыл в Киев для основания Печерской крепости. Проникновенное приветственное слово, зачитанное ему Феофаном, глубоко взволновало царя.
Прокоповича берут на заметку. В 1708 году он назначается префектом академии и преподавателем философии, в 1711 - ректором академии и профессором богословия и тогда же - настоятелем Киево-Братского монастыря. Наконец, в 1715 году Феофан получает предложение Петра переехать в Петербург. Приняв его, Феофан возводится в 1720 в сан архиепископа, а в январе 1721-го (после смерти еще одного выходца из Малороссии Стефана Яворского) становится первым вице-президентом Священного Синода и, таким образом, главным проводником петровских реформ в духовной сфере.
И Стефан, и Феофан были далеко не первыми малороссийскими реформаторами Московской церкви. "Духовное вторжение" малороссов [1] в Московию началось сразу же после Переяславской Рады.
Малорусские идут!
Реалии европейского интеллектуального и технического прогресса поставили новые задачи перед только оправившимся от смуты государством и традиционной кузницей его интеллектуальных кадров - Церковью. Но ответить на вызовы времени Московская патриархия в тогдашнем своем состоянии уже не могла. Об уровне даже богословской мысли Московии XVI-XVII веков можно судить по тому, что священникам запрещалось произносить проповеди от себя. Зачитывались лишь слова древних святых по поводу того или иного церковного праздника. Да и те, далеко не все. Ведь даже Библия не была полностью переведена с греческого - в основном лишь та часть, которая читалась на богослужениях.
Тут то и подоспела "подмога" в лице малороссов, прошедших горнило богословских споров с иезуитами и униатами. Церковно подчиняясь Константинопольскому патриарху, а государственно - Польскому королю, монахи Киевской митрополии имели прямой доступ не только к "последним разработкам" вселенского православия, но и к контраргументации Рима. Лучшее из всего этого и было принесено в Москву. Потому то после низложения патриарха Никона реформа московской церковнославянской традиции была всецело отдана в руки киевских монахов Епифания Славинецкого, Симеона Полоцкого, Феофана Прокоповича, Арсения Сатановского, Димитрия Ростовского, Стефана Яворского. Собственно Русский церковный раскол и стал конфликтом велико- и малорусской православных традиций. "Украинские монахи сумели победить в этом конфликте и оказали тем самым решающее воздействие на изменение русских церковных обычаев", писал Лев Гумилев.
Уже на переломе XVII-XVIII вв. создание новой богослужебной литературы привело, по мнению Николая Трубецкого - основателя фонологии (науки, изучающей структурные и функциональные закономерности звукового строя языка) - к "полной унификации церковной жизни Великороссии на малороссийских началах... раз западнорусская редакция русского богослужения еще при Никоне была признана единственной правильной, раз Могилянская Академия стала общерусским рассадником высшего духовного просвещения, и раз большинство русских иерархов долгое время были именно питомцами этой Академии".
Начавшаяся при Алексее Михайловиче "украинизация" церковной жизни стала фундаментом для перестройки всей культуры, продолжал Трубецкой: "та культура, которая со времен Петра живет и развивается в России, является органическим и непосредственным продолжением не московской, а КИЕВСКОЙ, УКРАИНСКОЙ КУЛЬТУРЫ. Это можно проследить по всем отраслям культуры. Возьмем, например, литературу. Литературным языком, применяемым в изящной, в религиозной и в научной литературе, как в Московской, так и в Западной Руси, был язык церковнославянский. Но редакция этого языка в Киеве и в Москве до XVII-го века были не совсем одинаковы, как в отношении словарного состава, так и в отношении синтаксиса и стилистики. Уже при Никоне киевская редакция церковнославянского языка вытеснила московскую в богослужебных книгах. Позднее то же вытеснение московской редакции редакцией киевской наблюдается и в других видах литературы, так что тем церковнославянским языком, который послужил основанием для "славяно-российского" литературного языка петровской и послепетровской эпохи, является именно церковнославянский язык киевской редакции.
Ту же картину мы наблюдаем и в других видах искусства, - в области музыки, как вокальной (преимущественно церковной), так и инструментальной, в области живописи (где великорусская традиция продолжала жить только у старообрядцев, а вся послепетровская русская иконопись и портретопись восходит к традиции западнорусской) и в области церковной архитектуры [2]. Но это все примыкание к западнорусским традициям и отвержение московских традиций наблюдается не только в искусствах, но и во всех прочих сторонах духовной культуры послепетровской России.
Таким образом, на рубеже XVII и XVIII веков ПРОИЗОШЛА УКРАИНИЗАЦИЯ ВЕЛИКОРУССКОЙ ДУХОВНОЙ КУЛЬТУРЫ. Различие между западно-русской и московской редакциями русской культуры было упразднено путем искоренения московской редакции, и русская культура стала ЕДИНА".
Так сложился и единый русский, а отнюдь не российский язык (как его название переводятся с нынешнего украинского). "Сознавалось, что общерусский язык никак не исключительно великорусский, а в равной степени и малорусский...", писал Костомаров.
Впрочем, грамматика этого единого языка, составленная уроженцем Каменца-Подольского Мелетием Смотрицким, вышла еще в 1619 году. По ней учились и малоросс Григорий Сковорода и помор Михайло Ломоносов. А великорусский литературный язык исчез, даже не успев состояться. Хотя, свою роль он все же сыграл, когда киевские книжники позаимствовали от московского приказного языка противоядия от полонизмов, которыми к тому времени была изрядно засорена южнорусская письменность.
На общность мало- и великорусского языков указывал даже основатель львовской "Просвiти" и ее бессменный глава с 1877 г. член-корреспондент Польской Академии Наук Омельян Огоновский: "можно было не замечать никакой разницы между рутенским (южно-русским - Авт.) и московским (общерусским - Авт.) языками". И таким первый оставался вплоть до насильственной украинизации Галиции конца XIX - начала XX вв. "Что наш язык похож на употребляемый в Москве, в том мы невинны, - отстаивал языковую аутентичность Галиции униатский (!) клирик Иоанн Наумович на заседании сейма. - Принимая этот язык, мы берём назад свою собственность. Похожесть нашего языка с языком всей Руси не уничтожит никто в мире - ни законы, ни сеймы, ни министры".
Но вернемся во времена петровские, когда, по словам американского историка Николая Ульянова "наплыв малороссов мог навести на мысль об украинизации москалей, но никак не о русификации украинцев". Основоположник этнологии Гумилев называет это обычным случаем неантагонистического преобладания одного родственного этноса над другим в составе общего суперэтноса: "В XVIII в. украинское население быстро росло, и в его составе имелось множество пассионариев. Подавляющее большинство украинских казаков были записаны в реестр, поэтому возможность сделать карьеру была практически у каждого. Весь XVIII в. украинцы этим и занимались. В итоге дочь царя Петра I Елизавета Петровна вышла замуж за Алексея Разумовского (брак был морганатическим); его брат, Кирилл Разумовский, - стал последним гетманом Украины. И хотя при Екатерине II Украина потеряла свое самоуправление, позиции украинцев при дворе поколеблены не были: обязанности великого канцлера империи исполнял граф Безбородко, который сформулировал свое политическое кредо в следующих словах: "Як матушка-царица захоче, так хай и буде". Ни акцент, ни происхождение Безбородко никого не смущали и не помешали ему стать первым чиновником государства. Может быть, эта взаимная терпимость украинцев и великороссов и была важнейшим свидетельством правильности выбора, сделанного на Переяславской раде в 1654 г.".
Язык наш - враг наш
"Ничего себе "преобладание"!", - воскликнет возмущенный читатель. - А как же Валуевский циркуляр, а как же Эмский указ о запрещении украинского языка?". О том, что ни циркуляров, ни указов не было, а были временные ограничительные меры (большей частью рекомендательного характера) в периоды польских восстаний, написано достаточно. При желании в этом легко убедиться, прочтя хотя бы оригиналы этих якобы указов.
"Пока польское восстание не встревожило умов и сердец на Руси, - писал по этому поводу Костомаров, - идея двух русских народностей не представлялась в зловещем виде, и самое стремление к развитию малороссийского языка и литературы не только никого не пугало призраком разложения государства, но и самими великороссами принималось с братской любовью".
Поэтому в XIX веке центрами зарождения украинской словесности стали не столько Киев и Полтава, сколько Петербург и Москва. Первый сборник старинных малороссийских песен, составленный князем Церетелевым, издан в 1812 году в Петербурге. Первая "Грамматика малороссийского наречия", составленная великорусом Павловским, вышла там же в 1818 году. "Малороссийские песни", собранные Максимовичем, напечатаны в Москве в 1827 году. В Петербурге печатались Котляревский, Гребинка, Шевченко.
Когда Гоголь прибыл в Петербург, он и в мыслях не держал каких бы то ни было сюжетов из народной жизни, и сидел над "Гансом Кюхельгартеном". Но вдруг он пишет матери, чтобы та прислала ему пьесы отца: "Здесь всех так занимает все малороссийское, что я постараюсь попробовать поставить их на театре".
Основоположник украинского литературного языка Пантелеймон Кулиш увидел в Гоголе будущее языка "выработанного на основе малорусского и великорусского наречий", и развивающегося за счет притока новых свежих сил Малой Руси: "И даже в то время, когда Пушкин довел русский стих до высочайшей степени совершенства, до nec plus ultra пластики и гармонии, из глубины степей Полтавских является писатель.., и поклонники изящного, отчетливого гармонического Пушкина заслушались степных речей его... Это значит, что Пушкин владел еще не всеми сокровищами русского языка.., что вновь открылся на земле русской источник слова...".
Как видим и малоросс Кулиш, и великоросс Трубецкой видели в общерусском литературном языке высшую ступень своих культур. Ту ступень, которая способна вывести любого талантливого их представителя на мировой уровень, как это произошло с Гоголем и Достоевским, Булгаковым и Пастернаком. Так не обедняем ли мы сами себя и не обкрадываем ли потомков, отказываясь от русского языка - бесценного достояния наших предков?
Дмитрий СКВОРЦОВ, "2000"
ПРИМЕЧАНИЯ:
1 - Автор пользуется оригинальным этнонимом "малоророссийскаго народа, по обеим сторонам Днепра живущаго" (из письма запорожских казаков Богдану Хмельницкому накануне подписания им Переяславской присяги).
2 - Украинское (хотя, скорее - белорусское) церковное барокко, "подмявшее" неповторимый Русский стиль, можно отнести к досадным "издержкам" реформы великорусской культуры. Впрочем, это исправимо - взять хотя бы построенный в 1997 г. величественный Троицкий собор на Троещине.
