«Стучать» на своих собратьев, пусть даже и бывших, - занятие, само по себе, весьма неблагодарное. Этого не стоит делать ни в коем случае, если вред от происходящего касается тебя лично. Но, если, несмотря на настоятельные увещевания, соблазн приобретает общецерковный характер, явно вырисовывается повод возмутиться публично.
Когда говорят о монастыре Оптина Пустынь, часто вспоминают пророчество оптинского старца Нектария о том, что Оптина ещё возродится, и в ней воссияют ещё семь столпов, семь светильников веры. И, наверное, каждый послушник, так или иначе попадающий в знаменитую в прошлом обитель, в глубине души лелеет тайную надежду: а уж не я ли тот самый столп, не я ли тот самый светильник... Гораздо реже вспоминают другое оптинское пророчество - преподобный Амвросий говорил когда-то: как ныне Оптина прославляется, так в последствии обесславится. Время покажет, какое из старческих предсказаний имеет на существование больше прав - большое, как известно, видится на расстоянии; пока же доминирующим чувством, произрастающим из монастырских слухов, является недоумение. Когда приехавшая из Оптиной паломница заявляет, что в московских храмах причащаться не следует, так как из-за измены Православию благодати в них уже нет, остаётся только развести руками: что называется, приехали... Любопытно, что, несмотря на явную абсурдность этого и подобных ему, исходящих из Оптиной Пустыни мнений, сама она для многочисленных паломников по-прежнему остаётся эталоном неповреждённой веры. Впрочем, всё это в духе нашего времени, когда сложившийся имидж чего бы то ни было оказывается убедительнее истинного положения дел.
Разбираться в теперешних оптинских «заморочках», честно говоря, нет никакого желания; в 2000-ом году, например, там невозможно было находиться из-за раздутой истерии по поводу вводимых тогда ИНН, но, думается, налицо явления одного и того же порядка, в той или иной мере присущие всей нашей современной церковной действительности. Как Лев Толстой, в своё время устремлявшийся в Оптину Пустынь, явился, по выражению другого «классика», «зеркалом русской революции», так ныне сама Оптина является «зеркалом» разрастающихся внутрицерковных бунтарских настроений с ярко выраженным оранжевым оттенком. Очередное подтверждение масштабности происходящего - радостно разрекламированное либеральными СМИ весеннее послание чукотского владыки Диомида.
Естественно, народная поговорка о не очень умном человеке, которого заставили молиться Богу, никоим образом неприменима к лицу, облечённому в высший иерархический церковный сан. Беда заключается в том, что таких, по-своему честных, не всегда умных, но, как правило, чрезвычайно активных людей, в Церкви уже достаточное количество, чтобы устроить в ней полномасштабную революционную смуту. Складывается парадоксальная ситуация, когда хоть кричи: отцы, неужели вы не понимаете, что вас попросту используют, и как раз те, против кого вы пытаетесь вести свою бескомпромиссную борьбу.
«Пнуть» Церковь давно считается правилом хорошего тона для всякого уважающего себя либерального интеллигента. Стали бы они использовать свою прессу для критики того же экуменизма, если бы она прозвучала в другое время и в другом месте? Скорее всего, критикующего заклеймили бы как нарушителя прав человека, как экстремиста и фашиста.
Но теперь не за горами 2008-й год, выборы, и неплохо было бы к потрясениям политическим присовокупить ещё и церковные. К тому же предоставляется повод хоть как-то помешать делу воссоединения с Церковью Зарубежною.
Кроме того, прослеживается ещё одно, на первый взгляд, малозаметное, но чрезвычайно опасное искушение. Как когда-то, в начале двадцатых годов прошлого века, обновленцы путали свои откровенно антицерковные выпады с вопросами, реально требующими адекватного ответа, так и ныне, идентифицирующие себя как их антиподы, действуют примерно по тому же принципу: в огороде бузина, а в Киеве дядька... Смешение правды, неправды и полуправды, уравнивание важного и неважного, создают какой-то нелепый, судорожный фон, хаос, не позволяющий не только разрешить, но и толком сформулировать давно перезревшие задачи. С другой стороны, он - благодатная почва для произрастания разного рода младо- и лжестарцев, которые у части церковного и, особенно, околоцерковнаго народа давно заменяют законное священноначалие. ИНН с паспортами, Иоанн Грозный с Григорием Распутиным, предательство церковной иерархии, народ, который никогда не ошибается, - вот неполный перечень «понятий», посредством которых осуществляется «промывание мозгов» того же, ничего не подозревающего народа. Если у человека первый раз пришедшего на исповедь, и, возможно, даже не читавшего еще Евангелие, в самом начале разговора спрашивают, взял ли он российский паспорт, то налицо симптомы опасного духовного заболевания, причём не у исповедуемого, а у исповедующего. А так как прелесть - болезнь заразная, появляется реальная опасность распространения эпидемии, и, как следствие, ещё одного церковного потрясения.
Но это всё, так сказать, внешняя сторона проблемы. Главное и самое неприятное заключается в том, что все эти явления - ещё одно подтверждение нашей внутренней духовной недоброкачественности. Когда происходит подмена, и на место по праву принадлежащее исполнению евангельских заповедей, выдвигаются предметы, имеющие к духовной жизни самое опосредствованное отношение, тогда, естественно, радость, мир, долготерпение (Гал. 5:22),замещаются унынием, злобой и нетерпением. «Христианство», забывающее о Христе, пожалуй, еще хуже, чем ничего...
Как ни странно, начало болезни - похвальная ревность о чистоте Православия, которая, однако, при игнорировании евангельской заповеди: «будьте мудры, как змии» (Мф.10:16), легко трансформируется в разновидность своего рода религиозного экстремизма. Всё-таки положение, когда человека приехавшего в монастырь помолиться и успокоиться, вгоняют в очередное стрессовое состояние, нормальным не назовёшь никак.
К сожалению, некоторые исключения в течении духовной жизни в современной церковной практике уже приобрели характер устоявшихся тенденций и сформировавшихся правил. Одно из них - нечестная позиция клириков, находящихся в противостоянии своему священноначалию, но воспринимающих это явное каноническое несоответствие лишь как досадное недоразумение. Не всегда и не везде афишируя свои взгляды, и как бы разделив свою жизнь на части: для келейного, официального, прочего употребления, эти странные люди сами себе измыслили какое-то иезуитское искушение - всякий раз быть самим собой не до конца. При всём при том - ощущение своей твёрдокаменной правоты и «церковности», в свете которой даже правящий архиерей воспринимается иногда не более чем помеха, которую до поры до времени можно потерпеть. Это состояние внутреннего раскола, впрочем, удобно вписывающегося в общий хаос современной жизни, пожалуй, опаснее раскола внешнего, когда вещи хотя бы называются своими именами.
На фоне утвердившейся демократической вседозволенности легко теряется само понятие церковной дисциплины. Например, факт, когда в официальном печатном органе Московской Патриархии, газете «Церковный Вестник», некая дама, пусть и по существу, критикует действующего архиерея той же Патриархии, представляется, всё-таки, несколько невписывающимся в рамки исторически сложившихся церковных традиций. Не стоило бы в этом вопросе уподобляться своим оппонентам, которые истину в последней инстанции усматривают единственно в народном мнении. Если бы в своё время в полемике с еретиками, Церковь руководствовалась исключительно доводами «базарного» богословия, мы были бы теперь кем угодно: арианами, монофизитами, но только не православными. В Церкви, как и в человеческом организме, для осуществления функции мышления существует вполне определённый орган - голова; негоже, когда её подменяют ноги, руки, и прочие неприспособленные к этому части тела. Положение, когда всё «благообразно и по чину», когда пастыри пасут пасомых, а не наоборот, представляется всё-таки, как само собой разумеющееся вне зависимости от времени и места происходящего.
В 1990-м году, накануне выборов нового патриарха, почитаемому старцу нашей Церкви архимандриту Иоанну (Крестьянкину), было видение, которое он никогда, ни от кого не скрывал. Отцу Иоанну явился патриарх Тихон, и, рядом с ним, тогда ещё митрополит Алексий (Ридигер). В руке у патриарха Тихона, от пола до потолка, большой, тяжёлый жезл. Передавая жезл будущему патриарху, святитель Тихон обращается к о. Иоанну: «Вот видишь, какой тяжёлый патриарший жезл. Никто из архиереев не сможет поднять его, кроме митрополита Алексия». Как только митрополит Алексий взял жезл, тот сразу стал раскручиваться и становиться всё меньше и меньше.
Очень не хотелось бы выступать в роли толкователя откровений, тем более человека святой жизни, но теперь, по истечении времени, становиться почти очевидным, что уменьшающийся патриарший жезл - это патриаршая власть, которая чем дальше, тем больше воспринимается многими как нечто подлежащее пререканию, обсуждению и несогласию.
Когда лет двенадцать назад, у того же отца Иоанна спросили, возможно, ли гонение на Церковь в ближайшее время, старец ответил, что нет, но будут предприниматься попытки разрушить её изнутри. Главную же опасность современной жизни о. Иоанн усматривал в грязи, пошлости, как некоем всеобъемлющем механизме самодеградации, без разрушения которого возрождение России невозможно. Так что у наших пассионариев есть обширное поле для приложения своих сил - разумно-активное участие в социальной жизни общества. Очевидно, что возделывание этого поля - вполне адекватная альтернатива работе, которую некоторые из них проводят весьма активно, а именно: подпиливанию сучьев, на которых сами же и сидят.
Обидно, когда из внешне искренних, благочестивых, но внутренне несмиренных побуждений, разрушается Церковь, вернее спасение некоторых, формально к ней принадлежащих.
Собственно, не только евангельское обетование (Мф.16:18), но и исторический опыт доказывает, что уничтожение Церкви невозможно. Возможно разрушение её внешнего строя, оплотов и опор, которыми, между прочим, всегда являлись православные монастыри. Для этого достаточно злой воли и человеческих усилий. Свойство их таково, что они не только раскаявшихся разбойников превращают в монахов, но и по-своему покаявшихся монахов - в разбойников. Не отсюда ли печальное предвидение преподобного Амвросия: наша мирная пристань превратится в беспокойный вертеп.
Когда говорят о монастыре Оптина Пустынь, часто вспоминают пророчество оптинского старца Нектария о том, что Оптина ещё возродится, и в ней воссияют ещё семь столпов, семь светильников веры. И, наверное, каждый послушник, так или иначе попадающий в знаменитую в прошлом обитель, в глубине души лелеет тайную надежду: а уж не я ли тот самый столп, не я ли тот самый светильник... Гораздо реже вспоминают другое оптинское пророчество - преподобный Амвросий говорил когда-то: как ныне Оптина прославляется, так в последствии обесславится. Время покажет, какое из старческих предсказаний имеет на существование больше прав - большое, как известно, видится на расстоянии; пока же доминирующим чувством, произрастающим из монастырских слухов, является недоумение. Когда приехавшая из Оптиной паломница заявляет, что в московских храмах причащаться не следует, так как из-за измены Православию благодати в них уже нет, остаётся только развести руками: что называется, приехали... Любопытно, что, несмотря на явную абсурдность этого и подобных ему, исходящих из Оптиной Пустыни мнений, сама она для многочисленных паломников по-прежнему остаётся эталоном неповреждённой веры. Впрочем, всё это в духе нашего времени, когда сложившийся имидж чего бы то ни было оказывается убедительнее истинного положения дел.
Разбираться в теперешних оптинских «заморочках», честно говоря, нет никакого желания; в 2000-ом году, например, там невозможно было находиться из-за раздутой истерии по поводу вводимых тогда ИНН, но, думается, налицо явления одного и того же порядка, в той или иной мере присущие всей нашей современной церковной действительности. Как Лев Толстой, в своё время устремлявшийся в Оптину Пустынь, явился, по выражению другого «классика», «зеркалом русской революции», так ныне сама Оптина является «зеркалом» разрастающихся внутрицерковных бунтарских настроений с ярко выраженным оранжевым оттенком. Очередное подтверждение масштабности происходящего - радостно разрекламированное либеральными СМИ весеннее послание чукотского владыки Диомида.
Естественно, народная поговорка о не очень умном человеке, которого заставили молиться Богу, никоим образом неприменима к лицу, облечённому в высший иерархический церковный сан. Беда заключается в том, что таких, по-своему честных, не всегда умных, но, как правило, чрезвычайно активных людей, в Церкви уже достаточное количество, чтобы устроить в ней полномасштабную революционную смуту. Складывается парадоксальная ситуация, когда хоть кричи: отцы, неужели вы не понимаете, что вас попросту используют, и как раз те, против кого вы пытаетесь вести свою бескомпромиссную борьбу.
«Пнуть» Церковь давно считается правилом хорошего тона для всякого уважающего себя либерального интеллигента. Стали бы они использовать свою прессу для критики того же экуменизма, если бы она прозвучала в другое время и в другом месте? Скорее всего, критикующего заклеймили бы как нарушителя прав человека, как экстремиста и фашиста.
Но теперь не за горами 2008-й год, выборы, и неплохо было бы к потрясениям политическим присовокупить ещё и церковные. К тому же предоставляется повод хоть как-то помешать делу воссоединения с Церковью Зарубежною.
Кроме того, прослеживается ещё одно, на первый взгляд, малозаметное, но чрезвычайно опасное искушение. Как когда-то, в начале двадцатых годов прошлого века, обновленцы путали свои откровенно антицерковные выпады с вопросами, реально требующими адекватного ответа, так и ныне, идентифицирующие себя как их антиподы, действуют примерно по тому же принципу: в огороде бузина, а в Киеве дядька... Смешение правды, неправды и полуправды, уравнивание важного и неважного, создают какой-то нелепый, судорожный фон, хаос, не позволяющий не только разрешить, но и толком сформулировать давно перезревшие задачи. С другой стороны, он - благодатная почва для произрастания разного рода младо- и лжестарцев, которые у части церковного и, особенно, околоцерковнаго народа давно заменяют законное священноначалие. ИНН с паспортами, Иоанн Грозный с Григорием Распутиным, предательство церковной иерархии, народ, который никогда не ошибается, - вот неполный перечень «понятий», посредством которых осуществляется «промывание мозгов» того же, ничего не подозревающего народа. Если у человека первый раз пришедшего на исповедь, и, возможно, даже не читавшего еще Евангелие, в самом начале разговора спрашивают, взял ли он российский паспорт, то налицо симптомы опасного духовного заболевания, причём не у исповедуемого, а у исповедующего. А так как прелесть - болезнь заразная, появляется реальная опасность распространения эпидемии, и, как следствие, ещё одного церковного потрясения.
Но это всё, так сказать, внешняя сторона проблемы. Главное и самое неприятное заключается в том, что все эти явления - ещё одно подтверждение нашей внутренней духовной недоброкачественности. Когда происходит подмена, и на место по праву принадлежащее исполнению евангельских заповедей, выдвигаются предметы, имеющие к духовной жизни самое опосредствованное отношение, тогда, естественно, радость, мир, долготерпение (Гал. 5:22),замещаются унынием, злобой и нетерпением. «Христианство», забывающее о Христе, пожалуй, еще хуже, чем ничего...
Как ни странно, начало болезни - похвальная ревность о чистоте Православия, которая, однако, при игнорировании евангельской заповеди: «будьте мудры, как змии» (Мф.10:16), легко трансформируется в разновидность своего рода религиозного экстремизма. Всё-таки положение, когда человека приехавшего в монастырь помолиться и успокоиться, вгоняют в очередное стрессовое состояние, нормальным не назовёшь никак.
К сожалению, некоторые исключения в течении духовной жизни в современной церковной практике уже приобрели характер устоявшихся тенденций и сформировавшихся правил. Одно из них - нечестная позиция клириков, находящихся в противостоянии своему священноначалию, но воспринимающих это явное каноническое несоответствие лишь как досадное недоразумение. Не всегда и не везде афишируя свои взгляды, и как бы разделив свою жизнь на части: для келейного, официального, прочего употребления, эти странные люди сами себе измыслили какое-то иезуитское искушение - всякий раз быть самим собой не до конца. При всём при том - ощущение своей твёрдокаменной правоты и «церковности», в свете которой даже правящий архиерей воспринимается иногда не более чем помеха, которую до поры до времени можно потерпеть. Это состояние внутреннего раскола, впрочем, удобно вписывающегося в общий хаос современной жизни, пожалуй, опаснее раскола внешнего, когда вещи хотя бы называются своими именами.
На фоне утвердившейся демократической вседозволенности легко теряется само понятие церковной дисциплины. Например, факт, когда в официальном печатном органе Московской Патриархии, газете «Церковный Вестник», некая дама, пусть и по существу, критикует действующего архиерея той же Патриархии, представляется, всё-таки, несколько невписывающимся в рамки исторически сложившихся церковных традиций. Не стоило бы в этом вопросе уподобляться своим оппонентам, которые истину в последней инстанции усматривают единственно в народном мнении. Если бы в своё время в полемике с еретиками, Церковь руководствовалась исключительно доводами «базарного» богословия, мы были бы теперь кем угодно: арианами, монофизитами, но только не православными. В Церкви, как и в человеческом организме, для осуществления функции мышления существует вполне определённый орган - голова; негоже, когда её подменяют ноги, руки, и прочие неприспособленные к этому части тела. Положение, когда всё «благообразно и по чину», когда пастыри пасут пасомых, а не наоборот, представляется всё-таки, как само собой разумеющееся вне зависимости от времени и места происходящего.
В 1990-м году, накануне выборов нового патриарха, почитаемому старцу нашей Церкви архимандриту Иоанну (Крестьянкину), было видение, которое он никогда, ни от кого не скрывал. Отцу Иоанну явился патриарх Тихон, и, рядом с ним, тогда ещё митрополит Алексий (Ридигер). В руке у патриарха Тихона, от пола до потолка, большой, тяжёлый жезл. Передавая жезл будущему патриарху, святитель Тихон обращается к о. Иоанну: «Вот видишь, какой тяжёлый патриарший жезл. Никто из архиереев не сможет поднять его, кроме митрополита Алексия». Как только митрополит Алексий взял жезл, тот сразу стал раскручиваться и становиться всё меньше и меньше.
Очень не хотелось бы выступать в роли толкователя откровений, тем более человека святой жизни, но теперь, по истечении времени, становиться почти очевидным, что уменьшающийся патриарший жезл - это патриаршая власть, которая чем дальше, тем больше воспринимается многими как нечто подлежащее пререканию, обсуждению и несогласию.
Когда лет двенадцать назад, у того же отца Иоанна спросили, возможно, ли гонение на Церковь в ближайшее время, старец ответил, что нет, но будут предприниматься попытки разрушить её изнутри. Главную же опасность современной жизни о. Иоанн усматривал в грязи, пошлости, как некоем всеобъемлющем механизме самодеградации, без разрушения которого возрождение России невозможно. Так что у наших пассионариев есть обширное поле для приложения своих сил - разумно-активное участие в социальной жизни общества. Очевидно, что возделывание этого поля - вполне адекватная альтернатива работе, которую некоторые из них проводят весьма активно, а именно: подпиливанию сучьев, на которых сами же и сидят.
Обидно, когда из внешне искренних, благочестивых, но внутренне несмиренных побуждений, разрушается Церковь, вернее спасение некоторых, формально к ней принадлежащих.
Собственно, не только евангельское обетование (Мф.16:18), но и исторический опыт доказывает, что уничтожение Церкви невозможно. Возможно разрушение её внешнего строя, оплотов и опор, которыми, между прочим, всегда являлись православные монастыри. Для этого достаточно злой воли и человеческих усилий. Свойство их таково, что они не только раскаявшихся разбойников превращают в монахов, но и по-своему покаявшихся монахов - в разбойников. Не отсюда ли печальное предвидение преподобного Амвросия: наша мирная пристань превратится в беспокойный вертеп.
