Те, кто читал прозу Милославского - роман "Укрепленные города" (1980), повесть "Лифт" (1993) и несколько циклов рассказов, получивших широкую известность сперва в эмиграции (сборник "От шума всадников и стрелков", ARDIS, 1984), а с начала 90-х годов - в России (Сборник "Скажите, девушки, подружке вашей", ТЕРРА, 1993), были заинтригованы приездом мэтра. Напомним, что это к его книгам "Urban Romances, selected stories" (ARDIS, USA,1994 и 1997) лауреат Нобелевской премии Иосиф Бродский написал в предисловии: "Словно не пером написано, а вырезано бритвой".
Последний раз художественной прозой писатель на родине "отметился" лишь в 2004 г. в альманахе "Двуречье. Харьков - Санкт-Петербург" - рассказами "Последний год шестидесятых" и "Ombra Аdоrata".
Юрий Милославский не только известный прозаик и поэт, но и историк литературы, журналист. Учился он не только в Харьковском университете, но и в Мичиганском (США), где в 1994 г. защитил докторскую диссертацию "Лексико-стилистические и культурные характеристики частной переписки А. С. Пушкина". Милославский - почетный член Айовского Университета (США) по разряду изящной словесности (1989) и член Американского PEN-центра. Книги рассказов Ю. Г. Милославского были также опубликованы во французском и английском переводах.
Стихи Милославского лишь единожды были собраны автором в книгу "Стихотворения", которую выпустил в свет в 1983 г. известный пропагандист русской культуры в эмиграции, ныне покойный И. Малер - владелец единственного в те времена русского книжного магазина (и издательства при нем) в Иерусалиме. Начиная с 1977 г. стихи Ю. Г. Милославского входили во все сколько-нибудь значительные антологии русской поэзии за рубежом и в Отечестве ("Антология Голубой Лагуны" К. К. Кузминского, "Самиздат Века" и др. Вошли стихи Милославского и в готовящийся к выходу в Москве большой том "Русская поэзия ХХI века" (составитель Г. Красников).
В Харькове стихотворения Милославского были опубликованы в сборниках "Дикое поле. Стихи русских поэтов Украины конца ХХ века" (2000, составители А. Дмитриев, И. Евса, С. Минаков) и "Звучащий свет" (Стихи участников Международного фестиваля памяти Чичибабина, 2005).
В этом нет случайности, поскольку именно Милославский посещал в середине 60-х студию, которой руководил Б. Чичибабин, и именно Милославский спустя четыре десятилетия написал: "...У нас на Слобожанщине, в Области расселения Слободских Полков, на земле Дикого Поля жил - и обрел во блаженном успении вечный покой поэт Борис Чичибабин, - он же товаровед-счетовод Борис Полушин. Ему дано было ведать товары добрые - и свои итоговые счета он вел верно. Вчитаемся же вновь и вновь в оставленные нам книги сего великого русского счетовода. Бог даст, считать научимся - глядишь, и поумнеем".
На вечере в Доме актера, куда пришли десятки поклонников литературного дарования известного писателя, люди разных поколений, Юрий Милославский читал стихи и прозу.
Начал гость с уже ставшего классическим рассказа "Скажите, девушки, подружке вашей...", в связи с которым (в числе других) американская критика сравнила сочинения этого автора с прозой Гоголя. Приведем стилевой образчик из вышеназванного рассказа: "А со стороны лодочной станции поднимались на бульвар местные молодые люди в припасенных у утра белых шелковых соколках-безрукавках. Вот падет солнце - и загар местных молодых людей станет инфракрасным мраком. Но осталось пять минут жизни у багровизны за синим морем, - и покамест видать, что загар создан из прозрачного черного хрусталя, простеленного на самосветящееся скользкое золото. Так загорают все детство, отрочество и юность - за одни курортные сезоны не успеешь..."
Гость прочел стихи последних лет, и даже - встав - спел сочиненную им недавно "слободскую народную песню" "Все государства Российскаго Царствия", которая начинается такими строфами: "Эх-да никуда я не поеду, / Эх-да не пойду я никуда, / Ни в Понизовье, ни в Задонье, / Ни в Замосковны города, // Ни во Немецкую украйну, Ни во Заоцкие края - / Я бо родился в Диком Поле / И тамо, знать, и сгину я..."
Ответив на вопросы слушателей, касавшихся в основном харьковской ретроспективы 60-х и новейшей литературной жизни Нью-Йорка, писатель прочитал также два отрывка из новой большой повести, ради завершения которой и прибыл на 4 дня в свой родной город, где последний раз был в 1991 г. (эмигрировал в 1973).
И в новой, и в известной прозе Милославского Харьков, названный и неназванный по имени, упоминается постоянно.
Занимательным оказалось такое совпадение места: именно в помещении Дома актера прежде находился Харьковский театр кукол, и именно сюда в 1963 г., еще в эпоху знаменитого кукловода Афанасьева, имя которого театр носит сейчас, 15-летний Юрий Милославский пришел устраиваться на работу электриком. Однако судьба распорядилась иначе. Незаурядность его личности сразу была оценена в труппе, куда Юрий и был принят актером, прослужив в этой должности в итоге 5 лет.
Организовала вечер-встречу редакция литературно-художественного журнала "@оюз писателей" (соредакторы А. Краснящих, Ю. Цаплин, К. Беляев). Вечер провел писатель Станислав Минаков, представивший публике не только живого классика, но и издания, где публиковались сочинения Ю. Г. Милославского. В частности, ставшие уже чуть ли не библиографической редкостью исследовательские книги питерского издательства "Царское Дело": "Знамение последних времен. О чудотворном образе Божией Матери Иверской-Монреальской (2000) и "Странноприимцы. Православная ветвь Державного ордена рыцарей-госпитальеров Св. Иоанна Иерусалимского (2001).
Дав интервью телекомпании "Первая столица", которая записывала весь полуторачасовой вечер, пообщавшись с литературной молодежью города, а затем надев темно-серое пальто с длинным черным шарфом и свою стильную кепку, сшитую из разноцветных кусков твида и купленную, по его словам, "лет двадцать назад в Дублине", мэтр покинул "Малую сцену".
Юрий Милославский
ВСЕ ГОСУДАРСТВА РОССИЙСКАГО ЦАРСТВИЯ
Эх-да.
Эх-да никуда я не поеду,
Эх-да не пойду я никуда,
Ни в Понизовье, ни в Задонье,
Ни в Замосковны города,
Ни во Немецкую украйну,
Ни во Заоцкие края -
Я бо родился в Диком Поле
И тамо, знать, и сгину я.
Тамо, где струится Ворскла,
Где пылит Муравской Шлях,
Тамо каменныя девки,
Эх-да с письменами на грудях,
Пялят очи ледяные
Эх-да на ту закатну медь.
Знать, меня Господь сподобил
Tе письмена - уразуметь.
Тамо, где Царев-Борисов
На Осколе-на реке,
Тамо скачет мертвой рыцарь
С черной раной на виске.
И таково он тихо скачет,
И таково он крепко спит,
Что ни кольчугой не возгрянет,
Ни костьми не возгремит.
Тамо, где птицы возгнездятся,
Да воспоют Польскую Русь,
Тамо в Поле, в Диком Поле
Я белым саваном завьюсь.
Эх-да тамо в Поле, словно в море
Я солью белой растворюсь.
НА ПАМЯТНИК ТАРАСУ ШЕВЧЕНКЕ В ХАРЬКОВЕ
Станиславу Минакову
Тем, кто помнил меня молодым
дурогоном застольным в пельменной:
забывайте. - Исчез, яко дым,
яко воск от лица автогенной
сварки Божией, - тако дотла
расточился, до бренного пара -
и завис над Московской - с угла
на Сумскую, где мама упала,
оскользясь на камнях каблуком
босоножки немецкого лака;
но меня удержала.
Потом
все дивилась, что я не заплакал.
.............................................
Любо мне замирать на весу,
по плеча выходя из тумана
и хулить, что увидел внизу
на манер усача-хохломана. -
Сей застыл, обалдев с бодуна,
где велел иудейский ваятель,
а к нему простирают со дна
металлический трупик дитяти,
багинеты, серпы да снопы,
безкозырки, папахи да шлемы;
так и нам.
Уклонясь от судьбы
страха ради - под мрамор емблемы,
в черный щебень забив якоря,
пребывать бы в понуром дозоре,
и глядеть - как житейское море
воздвизается зря.
НА 70-ЛЕТИЕ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ В.М. МОТРИЧА
Чем владел - не оценил и в грош.
Грянул в угол тяготу постылу.
Хрен догонишь! - то ли хрен найдешь! -
Красным дегтем начертал я с тылу.
Долг уплачен хлебу и ножу,
И тюрьме-суме неизносимой.
Оттого и дерзостно гляжу
В гипсовые очи Мнемозине.
Быть тому, чего не миновать. -
Мне в бегах, Владычице, споборствуй:
Наглой смерти смрадная кровать,
А над нею - светлячок Фаворский.
В небесах - златая чешуя
Отлетает известью лепнинной.
А внизу - гуляем ты да я
Вдоль по главной, мостовой, любимой.
В Петербурге дальнем не убит, -
Только тронут пулею шальною,
Алексан'Сергеевич стоит
К Николай'Васильичу спиною
(В сюртуке, что - помнишь? - прободен
В той февральской неутешной вьюге).
Ты высок и строен, - и согбен,
И дрожишь от лютой похмелюги.
Но в земле отецкой - ни твоя,
Ни моя вина не виновата.
И стаканом крепкого питья
Здесь утешат страждущего брата.
Чти ж стихи нам, как бывало встарь,
Где слова - в улете безотрадном,
Где недаром уличный фонарь
Назван был - усталым оркестрантом,
Где надменья дымного и слез
Тайная сумесица излита -
Аж под самый Живоносный Крест,
Обличая Русского Пиита.
.................................................
Твой эспрессо - горек был и густ.
Язвы плоти - вычернены йодом.
И взлетел ты - словно пух от уст
Ангела с подствольным огнеметом.
НА СЕДЬМУЮ ГОДОВШИНУ СМЕРТИ БРОДСКОГО
(New York Underground Transportation)
Скажи мне, кто ты есть - неладный мой сосед:
Бакинский сутенер? пекинский побродяга?
Ростовский каннибал? - Ты спишь, ответа нет,
И застит лик тебе газетная бумага.
Усталость - нам от Господа Живаго
Блаженный дар: - кто сатанинский свет
В глазах смирит? кто голову пригнет
Жестоковыйному? И ты устал - во благо.
Взгляни: вот ефиоп играет на ведре,
а пьяный папуас в обильном серебре
и рваном бархате - ему внимает с плачем.
Вот где б тебе, Поэт, проехаться хоть раз.
Но ты в иную даль, в иной подспудный лаз, -
чистилищным огнем, скользишь, полуохвачен.
НА ХАМСИН ВО СВ. ГРАДЕ
Так солон прах во Иерусалиме,
Так золотой хребет его щербат,
Что ни шербет в зеленом каолине,
Ни тяжкий кофе - нас не отрезвят,
Но жажду подчеркнут неутолимей.
Нам очи застит слюдяной закат.
Не видят гор ни кади, ни аббат,
Ни пилигрим в дырявой пелерине.
Коснись камней - и высохнет рука.
Глава дурная - ком известняка
С гашишною цыгаркою в провале
Чумного рта, - а ну-ка, покатись!
По Городу, где верх - под самый низ,
Где жизнь и смерть мы равно потеряли.
НА 65-ЛЕТИЕ НАЧАЛА ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ: ЭПИТАФИЯ
Громъ победы раздавайся,
Веселися, храбрый Россъ!..
Еще немного - и мы здесь никого не застанем
В живых. Но тайну сию велику Единый ведает Бог:
Се, Росс, веселый и храбрый. Вышед на поле брани,
Принял он бой неравный - и победил. Как мог.
Се Росс - и его победы гром, вдали замирая,
Не оскорбляет слуха соседского, ибо сроки прошли.
Се Росс - и его могила, черная и сырая.
В ее изголовье - чекушка. В ногах ее - костыли.
А на груди у Росса - медали, медали, медали.
А на плечах у Росса - пара солдатских погон,
Или штаб-офицерских. Майора ему не дали:
Он победил, встряхнулся - и тотчас же вышел вон.
Теперь его не догонишь. Да если кто и потщится,
Да если вдруг и догонишь - то все равно не возьмешь
И не поймешь его, дерзкий: се - Росс, кавалер и рыцарь.
Стой, где стоишь, злополучный! - Да и решится кто ж
Настичь его, уходяща? Кто возомнит, что достоин
Взойти во смоленское пламя - и выйти на невский лед?
Се - Росс, врагов победитель, христолюбивый воин
Глядит на тебя, потомок, и в морду твою плюет.
22 июня 2006 года
УТРЕННИЙ JOGGING
1
Хоть грунт еще влажен, да иней - бел.
Хоть клен еще полон, да лист его - ал.
Хоть не помню я толком, чего хотел,
Зато знаю твердо, - что не поймал,
Не словил. Ни денег, ни славы, ни черных крыл,
Распростертых над сонмами вражьих рыл.
И покойный Иосиф на Morton Street
Нечто в этом роде мне говорит.
Он все чаще и чаще приходит ко мне,
Хоть гони его в дверь, он влетит в окно:
- Ты прости, старик! Передай жене,
Что, мол, вот какое был я говно, -
Как в том анекдоте. И тебя утопил,
И меня оприходовал медный таз.
Я любил твою прозу, а тебя - не любил:
Ты был наглый - и нарвался на этот раз.
Но зато - я в аренду размер тебе сдал:
С перебросом слов и приплясом крыш,
И наделом нью-йоркским тебя поверстал -
Ибо твердо знаю, что ты простишь
За тот раз, что я, словно Вечный Жид
Бортанул тебя крепко, да еще как!.. -
...Вот он - рядом со мною трусцой бежит,
Оправляя мокрый гнилой пиджак.
2
Что могло - облетело само с дерев.
Что осталось - только весной,
На морозе Введенском обледенев,
Переломится на Страстной.
Ливень лил всю ночь и что мог, он смыл,
Пощаженное до сих пор.
Тот, кто врет, будто время имеет смысл,
Не врубается в разговор.
Тот, кто врет, будто времени нужен счет -
Тот не знает, о чем и речь.
Ничего в нашем деле он не сечет
И позволено им - пренебречь.
...На десной кроссовке проверь шнурок -
Развязался. Разуй глаза:
Кто сказал, что разлуке положен срок,
Тот не смыслит в ней ни аза.
На что другим отведен был - час.
Нам - вся жизнь, что немалая честь.
Тот, кто мнит, что разлука смирила нас,
Тот не ведает - кто мы есть.
Отдохни, дорогой - и труси в поворот.
Задержись на последнем кругу.
Тот, кто врет, что разлука его не берет -
Тот напрасно гонит пургу.