11 февраля исполняется 170 лет со дня смерти Александра Пушкина. Кое-кто в Украине сегодня мечтал бы забыть и это имя, и язык, его породивший. Однако, к счастью, многие еще помнят, кто такой Пушкин, и "как много в этом звуке для сердца русского слилось". Предлагаем вашему вниманию реплику молодого украинского гражданина, 21-летнего писателя Анны Минаковой.
Когда мне предложили высказаться о Пушкине в связи с очередной годовщиной роковой дуэли на Черной речке, выразить некий взгляд, якобы присущий моему поколению, я была озадачена, поскольку возник один-единственный тезис: "Я люблю Пушкина". Дальше этого "аналитическая мысль" не продвинулась. "Это неспроста", - подумалось мне. И в самом деле - не стихи ведь люблю, не прозу, не пьесы, даже не роман в стихах (хотя их, конечно, тоже), а самого Пушкина. Хотя, казалось бы, как это вообще возможно? И что же это такое - "Пушкин"?
Абсолютно ясно, что наш нынешний Пушкин отличен от реально существовавшего во плоти Александра Сергеевича. Более того, это даже не просто поэт Пушкин, это явление, микрокосмос, занимающее в сознании и душе русского человека огромное пространство. Объяснять, почему так происходит - не нашего ума дело. Нам остается принимать факты.
Сказки, прочитанные и выученные наизусть, у нас почти в крови. В школе ни один писатель не изучался в таком объеме, как Пушкин, но нам кажется, что часов, выделенных на изучение его творчества, недостаточно. И их, действительно, очень мало. (А в последние годы, к тому же, в украинских школах прослеживается тенденция сокращения уроков литературы - прежде всего, русской.)
Мы стремимся попасть в те места, с которыми был связан Пушкин. Поместья, квартиры, где жил и гостил, церковь, в которой венчался, место дуэли и т. д. - непременно вызывают ощущение исключительности. Автографы, личные вещи - все это воспринимается как невероятная ценность. Хотя, казалось бы, нам оставлены стихи, повести, пьесы - что еще нужно? Но нет же. Биография поэта стала народным достоянием, количество мифов и разнообразных баек о нем - огромно, и продолжает увеличиваться.
Нередко Пушкин появляется в художественной литературе в качестве персонажа. Вспомним, хотя бы, реплику из гоголевского "Ревизора": "Ну что, брат Пушкин?" - "Да так, брат, (...), так как-то всё...". Или - хармсовский чудной прозаический цикл. А стихотворений о Пушкине - и вовсе - бесчисленное множество.
Цитирование его стройных классических строк давно стало доброй традицией. Пушкин является к нам даже в таком профанном виде: "У Лукоморья дуб срубили, русалку в бочке засолили..." или "Я помню чудное мгновенье - в саду мы кушали варенье". Вот уж воистину всенародность и общедоступность.
Становится очевидным, что Пушкин дорог нам не только как автор гениальных произведений. Его личность во всех проявлениях - незаурядная, сверхчеловеческой, что ли, природы, становится объектом нашей любви.
Можно не читать Пушкинские стихи, не обливаться слезами над книжкой, но ощущение его близости и родственности, тем не менее, отчего-то остается. Для характеристики этого явления есть замечательный термин - "социально-космическая интимность". Я впервые столкнулась с ним в литературе о Моцарте. Один из авторов, небезызвестный большевистский министр иностранных дел Г. Чичерин, бывший, по отзывам, очень приличным пианистом, написал так: "Мой лучший друг, мой единственный вполне настоящий друг", - и это об австрийском композиторе, (250-летие которого мы, к слову, недавно отпраздновали), о солнечном Вольфганге Амадее, воистину самом любимом гении человечества! Вот она, космическая интимность!
Ни прошедшие века, ни принадлежность к иной культуре, иной ментальности не становятся препятствием для любви.
Кстати, Моцарт, ставший персонажем одной из пушкинских "Маленьких трагедий" (именно у Пушкина Сальери произносит: "Ты, Моцарт, бог, и сам того не знаешь..."), как никто схож с Пушкиным. Более того, есть версия, что Пушкин и Моцарт - разные воплощения одной и той же души путем реинкарнации. Мысль, конечно, экзотическая, но, признаем, не лишенная изящества. В самом деле, может ли кто сравниться с этими двумя - по интенсивности излучаемого ими сияния, которое не угасает по прошествии столетий. Когда Пушкин умер, был опубликован его портрет-гравюра, под которым было написано: "Угас огонь на алтаре". Позднее Иван Тургенев, обращаясь к памятнику Пушкину, сказал: "Это памятник учителю". Пушкина русские литераторы называли и "наше всё", и "солнце русской поэзии". Признаем, что все эти слова отражают и наши чувства к Пушкину.
В своих воспоминаниях Владимир Даль пишет, что, когда Пушкин умирал, он говорил ему: "Подымай же, подымай выше, идем выше, идем выше". "И действительно, - замечает Анатолий Кони в своей речи на торжественном заседании в Доме литераторов в 84-ю годовщину со дня смерти Пушкина 11 февраля 1921 г., - с тех пор Пушкин начал подниматься все выше и выше, и в настоящее время он поднялся в нашем сознании на огромную высоту".
Кого еще можно поставить с Пушкиным и Моцартом? ("Битлз" - вот первое, что приходит на ум мне, родившейся через пятнадцать лет после того, как группа распалась, и через пять лет после смерти Джона Леннона.)
Солнечность, любовь к жизни, позитив в каждом движении души, присущие Пушкину, вызывают восторг, восхищают, очаровывают. Они - из тех, с кем непременно хочется встретиться в вечной жизни, если таковая нам суждена. Не идолы, но друзья.
Когда мне предложили высказаться о Пушкине в связи с очередной годовщиной роковой дуэли на Черной речке, выразить некий взгляд, якобы присущий моему поколению, я была озадачена, поскольку возник один-единственный тезис: "Я люблю Пушкина". Дальше этого "аналитическая мысль" не продвинулась. "Это неспроста", - подумалось мне. И в самом деле - не стихи ведь люблю, не прозу, не пьесы, даже не роман в стихах (хотя их, конечно, тоже), а самого Пушкина. Хотя, казалось бы, как это вообще возможно? И что же это такое - "Пушкин"?Абсолютно ясно, что наш нынешний Пушкин отличен от реально существовавшего во плоти Александра Сергеевича. Более того, это даже не просто поэт Пушкин, это явление, микрокосмос, занимающее в сознании и душе русского человека огромное пространство. Объяснять, почему так происходит - не нашего ума дело. Нам остается принимать факты.
Сказки, прочитанные и выученные наизусть, у нас почти в крови. В школе ни один писатель не изучался в таком объеме, как Пушкин, но нам кажется, что часов, выделенных на изучение его творчества, недостаточно. И их, действительно, очень мало. (А в последние годы, к тому же, в украинских школах прослеживается тенденция сокращения уроков литературы - прежде всего, русской.)
Мы стремимся попасть в те места, с которыми был связан Пушкин. Поместья, квартиры, где жил и гостил, церковь, в которой венчался, место дуэли и т. д. - непременно вызывают ощущение исключительности. Автографы, личные вещи - все это воспринимается как невероятная ценность. Хотя, казалось бы, нам оставлены стихи, повести, пьесы - что еще нужно? Но нет же. Биография поэта стала народным достоянием, количество мифов и разнообразных баек о нем - огромно, и продолжает увеличиваться.
Нередко Пушкин появляется в художественной литературе в качестве персонажа. Вспомним, хотя бы, реплику из гоголевского "Ревизора": "Ну что, брат Пушкин?" - "Да так, брат, (...), так как-то всё...". Или - хармсовский чудной прозаический цикл. А стихотворений о Пушкине - и вовсе - бесчисленное множество.
Цитирование его стройных классических строк давно стало доброй традицией. Пушкин является к нам даже в таком профанном виде: "У Лукоморья дуб срубили, русалку в бочке засолили..." или "Я помню чудное мгновенье - в саду мы кушали варенье". Вот уж воистину всенародность и общедоступность.
Становится очевидным, что Пушкин дорог нам не только как автор гениальных произведений. Его личность во всех проявлениях - незаурядная, сверхчеловеческой, что ли, природы, становится объектом нашей любви.
Можно не читать Пушкинские стихи, не обливаться слезами над книжкой, но ощущение его близости и родственности, тем не менее, отчего-то остается. Для характеристики этого явления есть замечательный термин - "социально-космическая интимность". Я впервые столкнулась с ним в литературе о Моцарте. Один из авторов, небезызвестный большевистский министр иностранных дел Г. Чичерин, бывший, по отзывам, очень приличным пианистом, написал так: "Мой лучший друг, мой единственный вполне настоящий друг", - и это об австрийском композиторе, (250-летие которого мы, к слову, недавно отпраздновали), о солнечном Вольфганге Амадее, воистину самом любимом гении человечества! Вот она, космическая интимность!
Ни прошедшие века, ни принадлежность к иной культуре, иной ментальности не становятся препятствием для любви.
Кстати, Моцарт, ставший персонажем одной из пушкинских "Маленьких трагедий" (именно у Пушкина Сальери произносит: "Ты, Моцарт, бог, и сам того не знаешь..."), как никто схож с Пушкиным. Более того, есть версия, что Пушкин и Моцарт - разные воплощения одной и той же души путем реинкарнации. Мысль, конечно, экзотическая, но, признаем, не лишенная изящества. В самом деле, может ли кто сравниться с этими двумя - по интенсивности излучаемого ими сияния, которое не угасает по прошествии столетий. Когда Пушкин умер, был опубликован его портрет-гравюра, под которым было написано: "Угас огонь на алтаре". Позднее Иван Тургенев, обращаясь к памятнику Пушкину, сказал: "Это памятник учителю". Пушкина русские литераторы называли и "наше всё", и "солнце русской поэзии". Признаем, что все эти слова отражают и наши чувства к Пушкину.
В своих воспоминаниях Владимир Даль пишет, что, когда Пушкин умирал, он говорил ему: "Подымай же, подымай выше, идем выше, идем выше". "И действительно, - замечает Анатолий Кони в своей речи на торжественном заседании в Доме литераторов в 84-ю годовщину со дня смерти Пушкина 11 февраля 1921 г., - с тех пор Пушкин начал подниматься все выше и выше, и в настоящее время он поднялся в нашем сознании на огромную высоту".
Кого еще можно поставить с Пушкиным и Моцартом? ("Битлз" - вот первое, что приходит на ум мне, родившейся через пятнадцать лет после того, как группа распалась, и через пять лет после смерти Джона Леннона.)
Солнечность, любовь к жизни, позитив в каждом движении души, присущие Пушкину, вызывают восторг, восхищают, очаровывают. Они - из тех, с кем непременно хочется встретиться в вечной жизни, если таковая нам суждена. Не идолы, но друзья.
