Помимо политической власти, которая представляет собой одну из форм власти человека над человеком, следует признать, наличие власти духовной, власти над умами людей, независимо от того, являются ли они управляемыми или управляющими. Более того, всякая политическая власть лишь постольку оказывается прочной, поскольку она опирается на единство духовных ценностей, объединяющих ее с подданными.
В традиционных обществах роль духовной власти принадлежала религии, а ее наиболее полным выражением в Христианстве выступает Церковь. Христианство исходит из приоритета духовной, церковно-религиозной власти над властью земной, светской. Последняя сама по себе несовершенна и даже греховна. Однако из этого общего положения Восточно-Христианская Православная Церковь и Западно-Христианская делают разные выводы.
Подчеркивая несовершенство земной власти, Католическая церковь в эпоху западноевропейского средневековья стремится поставить ее в политическую зависимость от себя и вступает с ней в конфликт, придающий черты своеобразия средневековой цивилизации в Западной Европе. В этой борьбе Католическая церковь сама превращается в мощную политическую силу с наднациональной иерархией, спаянной жесткой дисциплиной, с Римским папой во главе. Католическая церковь борется в первую очередь с национальной Священной Римской империей, где немцы играли структурообразующую роль, и поощряет тенденции национальных государей к независимости. Тем самым она способствует возникновению еще в средние века национальных государств в Западной Европе. Но и национальные государи должны были стать под верховную власть Папы. Для достижения этой цели Католическая церковь использует против государей их собственных подданных. Она поддерживает их борьбу за свои корпоративные права и привилегии, а они соответственно поддерживают притязания церкви на верховную власть над монархами. Таким образом, Католическая церковь способствует юридическому ограничению власти монархов правами и привилегиями сословий. В этом смысле церковь способствует созданию предпосылок для формирования правового государства Нового времени.
Восточно-Христианская Православная Церковь также признает греховность и несовершенство земной власти, взятой самостоятельно. Однако она не пытается подчинить ее себе политически и упрекает за это церковь Католическую. Желая политически контролировать земную власть, Католическая церковь сама приобщается к этой власти со свойственными ей несовершенствами и греховностью. Она погрязает в политических интригах и хитросплетениях, заражается ядом гордыни, нарушает завет Христа: "Царство Божие не от мира сего".
Отрекаясь от греховной земной власти, Православная Церковь в духе подобного отказа воспитывает и Православный народ. Народ отказывается от власти, и она, таким образом, сосредоточивается в руках Государя, власть которого становится юридически неограниченной, самодержавной. Государь как бы берет на себя самую черную работу, снимая ее бремя с подданных. Точку зрения на самодержавие как на следствие отказа народа от власти развивал в 40-е годы XIX века русский философ-славянофил А.С.Хомяков. Это великое отречение народа от власти не зафиксировано, разумеется, ни одним юридическим документом. Тем не менее, оно остается непреложным фактом русской истории вплоть до начала XIX века. Народ никогда не претендовал на власть. А если и выступал против какого-либо конкретного носителя ее, то всегда в пользу другого, которого считал законным.
Но Государь сам является Православным человеком и, по его понятиям, земная власть также была греховной. (Интересно, что до Петра I Русские Цари перед смертью постригались в монахи. Перед Богом они хотели предстать в чине не царском, а иноческом). Поэтому Государь и стремился вершить в делах управления не свою земную волю, а волю Божью, т.е. управлять страной в соответствии с религиозно-нравственными заповедями Православного Христианства. Залогом этого и являлся обряд венчания на царство, освященный Церковью. Власть Царю тем самым делегировалась Богом, что одновременно повышало и его авторитет, и накладывало на него определенные обязательства. Современное секуляризованное сознание привыкло видеть только юридические границы верховной власти или их отсутствие, оцениваемое негативно. Между тем помимо юридического ограничения верховной власти существует и ее религиозно-нравственное ограничение, точнее преобразование. Русское самодержавие представляло собой одну из форм такого религиозно-нравственного преобразования светской политической власти.
Это преобразование носило достаточно конкретный характер. Государи получали религиозное воспитание, были исполнены сознания своей религиозно-нравственной миссии, важнейшие решения принимали, советуясь с главой Церкви, а свободное от государственных дел время часто отдавали церковным обрядам, посещению монастырей. Западноевропейские путешественники в XVIII веке отмечали, что Двор московитов больше напоминает монастырь, чем Двор светского монарха. Все это преобразовывало власть Государя, вводило ее в границы религиозно-нравственного учения Православия. В этом проявлялась реальная духовная (а не политическая) власть Православной Церкви. Православная Церковь, следовательно, не соперничала с земной властью, а сотрудничала с ней, преображая ее. В этом и заключается Православный принцип симфонии земной и духовной власти. Русские монархи часто вмешивались в земные административные дела Церкви и не всегда оправданно, но ее духовный авторитет оставался неколебимым.
В.О.Ключевский отмечал какую-то странную безликость Великих князей и Царей России, начиная с XIV века вплоть до Петра I. Действительно, начиная с Петра I, более или менее длительное правление каждого монарха всякий раз до некоторой степени составляло эпоху, на которую накладывались личные особенности монарха. Ничего похожего мы не встречаем в допетровский период, не беря в расчет Ивана Грозного, который во многом, в самом деле, оказывается исключением. Но все остальные Государи Древней Руси - Иваны, Василии, Алексеи - как будто на одно лицо. Ключевский видел в этом сужение кругозора русских Государей после татарского завоевания. Точнее было бы, наверное, говорить о своеобразной культуре личности, когда она и не старается наложить на историю свой отпечаток, почитая это греховным, когда она вершит в истории не свою, а Божию волю.
Теперь нуждается в корректировке наше положение об отказе народа от власти. Строго говоря, тот же отказ мы находим и на стороне Государя. Таким образом, народ и Государь объединяются едиными религиозно-нравственными ценностями, единой духовной властью. Это позволило русскому мыслителю Л.А.Тихомирову говорить о нравственной причастности народа к власти в условиях самодержавия.
Такая нравственная причастность власти создавала атмосферу доверия между Царем и народом в отличие от взаимной подозрительности монарха и подданных в Западной Европе. Европейские путешественники в XVII веке отмечали, что московиты - странные люди: они позволяют издавать законы тем, от кого их эти законы должны были бы оберегать.
Со стороны народа это доверие выражалось в верности Царю и в отказе от власти, о чем мы уже говорили. Но доверие питал и Царь к народу. Его проявлением был, например, обычай советоваться при принятии важных решений с обществом на Земских Соборах, которые не ограничивали верховной власти, но именно давали ей советы, рекомендации по тем или иным вопросам, поставленным ею же. Выражением этого доверия и было развитие местного самоуправления. Оно поощрялось даже такими Государями, как Иван Грозный, боровшимися с притязаниями аристократии.
Описанная нами модель русского самодержавия оказывается верной в качестве своеобразной идеальной формы, которая в конкретных исторических условиях обнаруживала неизбежную противоречивость, неоднозначность. Это привело к преобразованиям Петра I, в результате чего самодержавие не отмирает (прежде всего, в народном сознании), но на него накладываются черты светского абсолютизма. Однако это уже другая тема.
В традиционных обществах роль духовной власти принадлежала религии, а ее наиболее полным выражением в Христианстве выступает Церковь. Христианство исходит из приоритета духовной, церковно-религиозной власти над властью земной, светской. Последняя сама по себе несовершенна и даже греховна. Однако из этого общего положения Восточно-Христианская Православная Церковь и Западно-Христианская делают разные выводы.
Подчеркивая несовершенство земной власти, Католическая церковь в эпоху западноевропейского средневековья стремится поставить ее в политическую зависимость от себя и вступает с ней в конфликт, придающий черты своеобразия средневековой цивилизации в Западной Европе. В этой борьбе Католическая церковь сама превращается в мощную политическую силу с наднациональной иерархией, спаянной жесткой дисциплиной, с Римским папой во главе. Католическая церковь борется в первую очередь с национальной Священной Римской империей, где немцы играли структурообразующую роль, и поощряет тенденции национальных государей к независимости. Тем самым она способствует возникновению еще в средние века национальных государств в Западной Европе. Но и национальные государи должны были стать под верховную власть Папы. Для достижения этой цели Католическая церковь использует против государей их собственных подданных. Она поддерживает их борьбу за свои корпоративные права и привилегии, а они соответственно поддерживают притязания церкви на верховную власть над монархами. Таким образом, Католическая церковь способствует юридическому ограничению власти монархов правами и привилегиями сословий. В этом смысле церковь способствует созданию предпосылок для формирования правового государства Нового времени.
Восточно-Христианская Православная Церковь также признает греховность и несовершенство земной власти, взятой самостоятельно. Однако она не пытается подчинить ее себе политически и упрекает за это церковь Католическую. Желая политически контролировать земную власть, Католическая церковь сама приобщается к этой власти со свойственными ей несовершенствами и греховностью. Она погрязает в политических интригах и хитросплетениях, заражается ядом гордыни, нарушает завет Христа: "Царство Божие не от мира сего".
Отрекаясь от греховной земной власти, Православная Церковь в духе подобного отказа воспитывает и Православный народ. Народ отказывается от власти, и она, таким образом, сосредоточивается в руках Государя, власть которого становится юридически неограниченной, самодержавной. Государь как бы берет на себя самую черную работу, снимая ее бремя с подданных. Точку зрения на самодержавие как на следствие отказа народа от власти развивал в 40-е годы XIX века русский философ-славянофил А.С.Хомяков. Это великое отречение народа от власти не зафиксировано, разумеется, ни одним юридическим документом. Тем не менее, оно остается непреложным фактом русской истории вплоть до начала XIX века. Народ никогда не претендовал на власть. А если и выступал против какого-либо конкретного носителя ее, то всегда в пользу другого, которого считал законным.
Но Государь сам является Православным человеком и, по его понятиям, земная власть также была греховной. (Интересно, что до Петра I Русские Цари перед смертью постригались в монахи. Перед Богом они хотели предстать в чине не царском, а иноческом). Поэтому Государь и стремился вершить в делах управления не свою земную волю, а волю Божью, т.е. управлять страной в соответствии с религиозно-нравственными заповедями Православного Христианства. Залогом этого и являлся обряд венчания на царство, освященный Церковью. Власть Царю тем самым делегировалась Богом, что одновременно повышало и его авторитет, и накладывало на него определенные обязательства. Современное секуляризованное сознание привыкло видеть только юридические границы верховной власти или их отсутствие, оцениваемое негативно. Между тем помимо юридического ограничения верховной власти существует и ее религиозно-нравственное ограничение, точнее преобразование. Русское самодержавие представляло собой одну из форм такого религиозно-нравственного преобразования светской политической власти.
Это преобразование носило достаточно конкретный характер. Государи получали религиозное воспитание, были исполнены сознания своей религиозно-нравственной миссии, важнейшие решения принимали, советуясь с главой Церкви, а свободное от государственных дел время часто отдавали церковным обрядам, посещению монастырей. Западноевропейские путешественники в XVIII веке отмечали, что Двор московитов больше напоминает монастырь, чем Двор светского монарха. Все это преобразовывало власть Государя, вводило ее в границы религиозно-нравственного учения Православия. В этом проявлялась реальная духовная (а не политическая) власть Православной Церкви. Православная Церковь, следовательно, не соперничала с земной властью, а сотрудничала с ней, преображая ее. В этом и заключается Православный принцип симфонии земной и духовной власти. Русские монархи часто вмешивались в земные административные дела Церкви и не всегда оправданно, но ее духовный авторитет оставался неколебимым.
В.О.Ключевский отмечал какую-то странную безликость Великих князей и Царей России, начиная с XIV века вплоть до Петра I. Действительно, начиная с Петра I, более или менее длительное правление каждого монарха всякий раз до некоторой степени составляло эпоху, на которую накладывались личные особенности монарха. Ничего похожего мы не встречаем в допетровский период, не беря в расчет Ивана Грозного, который во многом, в самом деле, оказывается исключением. Но все остальные Государи Древней Руси - Иваны, Василии, Алексеи - как будто на одно лицо. Ключевский видел в этом сужение кругозора русских Государей после татарского завоевания. Точнее было бы, наверное, говорить о своеобразной культуре личности, когда она и не старается наложить на историю свой отпечаток, почитая это греховным, когда она вершит в истории не свою, а Божию волю.
Теперь нуждается в корректировке наше положение об отказе народа от власти. Строго говоря, тот же отказ мы находим и на стороне Государя. Таким образом, народ и Государь объединяются едиными религиозно-нравственными ценностями, единой духовной властью. Это позволило русскому мыслителю Л.А.Тихомирову говорить о нравственной причастности народа к власти в условиях самодержавия.
Такая нравственная причастность власти создавала атмосферу доверия между Царем и народом в отличие от взаимной подозрительности монарха и подданных в Западной Европе. Европейские путешественники в XVII веке отмечали, что московиты - странные люди: они позволяют издавать законы тем, от кого их эти законы должны были бы оберегать.
Со стороны народа это доверие выражалось в верности Царю и в отказе от власти, о чем мы уже говорили. Но доверие питал и Царь к народу. Его проявлением был, например, обычай советоваться при принятии важных решений с обществом на Земских Соборах, которые не ограничивали верховной власти, но именно давали ей советы, рекомендации по тем или иным вопросам, поставленным ею же. Выражением этого доверия и было развитие местного самоуправления. Оно поощрялось даже такими Государями, как Иван Грозный, боровшимися с притязаниями аристократии.
Описанная нами модель русского самодержавия оказывается верной в качестве своеобразной идеальной формы, которая в конкретных исторических условиях обнаруживала неизбежную противоречивость, неоднозначность. Это привело к преобразованиям Петра I, в результате чего самодержавие не отмирает (прежде всего, в народном сознании), но на него накладываются черты светского абсолютизма. Однако это уже другая тема.
