Много лет назад, работая в газете "Православный Санкт-Петербург", я попросила через газету читателей присылать воспоминания о блаженной Любушке Сусанинской. Откликов было совсем немного, это показалось странным. Ведь я точно знала (и по своему опыту, который описала в той же газете), что Любушка многим помогала, что к ней ездили в последние годы толпы паломников.
Ездила я после кончины блаженной в Сусанино, чтобы записать воспоминания прихожан, певчих, настоятеля храма. И тоже - ничего особенного не услышала. Самыми ценными были только воспоминания матушки Лукии, у которой Любушка прожила более двадцати лет жизни, но и они были не особенно пространными.
И потом, встречаясь с теми, кто хорошо знал Любушку, я тоже слышала только очень короткие рассказы. В них большую часть составляло повествование о собственной судьбе и передавались краткие слова Любушки. Так же было и на вечере памяти блаженной старицы, который проходил в годовщину со дня ее кончины, в музее Ф.М.Достоевского. Все вспоминали об одном и том же: как Любушка водила пальчиком по ладошке, когда отвечала на вопрос, как она прикладывалась к каждой иконе в Сусанинском храме, как она кормила голубей, как плакала все ночи напролет, как часто говорила: "как хочешь" и почти обо всех: "он хороший", как посылала служить молебны на Карповку, к блаженной Ксении или в Никольский собор, как просила не забывать домашнюю молитву и часто ставить свечи в церкви.
Почему нет каких-то особенных, ярких воспоминаний о старице? - хотелось понять тогда.
А потом в редакцию газеты пришло письмо, в котором содержался ответ на мой чисто журналистский, писательский вопрос.
Вот отрывок из этого письма: "Любушка вышла с послушницей. Мне сразу стало ее очень жалко, так как она была очень глубокой старушкой и немного напоминала мне наших бабушек в больнице. В простоте сердечной я предложила подлечиться Любушке у нас в больнице.
...Пришли в церковь и встретились с Любушкой на паперти, она кормила голубей. Я решилась подойти. Посмотрела в ее глаза, и впечатление первое ушло. Давно я не видела чистых, голубых, небесных, открытых и каких-то кротких глаз. Она улыбалась, и мне стало радостно. На все мои вопросы Любушка молчала, но это не было просто молчание, равнодушие. Я чувствовала, что она молится и отвечает на мои слова и даже на то, о чем я не умела сказать. День клонился к вечеру, и мы стали собираться в путь. Любушка все молилась, а мы в этом дивном молчании поехали домой. Конечно, жизнь моя не сразу стала меняться, но я уже знала силу христианской молитвы".
Святую молитвенную тишину трудно передать словами. И страшно потерять то, что было получено в общении со святым человеком, разменяв это достояние на слова. Нельзя все придавать гласности. Блаженные живут уже не в нашем многословном мире. И тот, кто ближе всего к ним стоит, меньше всего будет разглагольствовать.
Особенно это чувствовалось в общении с Лукией Ивановной Мироновой, которая прожила вместе с блаженной Любушкой более двух десятков лет. По моему разумению эта женщина была настоящей праведницей. И в день памяти блаженной странницы Любови нужно поминать не только ее родителей - Евдокию и Иоанна, но и ее послушницу (такой Лукия Ивановна была все последние годы, принимая нескончаемый поток людей: готовила, кормила, оставляла на ночлег в своем маленьком домике).
Недаром Любушка ее сама выбрала. По словам матушки Лукии, блаженная, которая до этого странствовала, не имела постоянного пристанища, однажды после литургии в Вырице подошла к ней и сказала: "А я теперь буду у тебя жить". И матушка Лукия, несмотря на то, что у нее была большая семья: дочь, ее муж, их маленькие дети, а жили они в большой тесноте - все в одной, двадцатипятиметровой комнате, взяла к себе странницу.
В Сусанино семья Лукии Ивановны переехала по благословению Любушки. В маленьком домике, где они поселились, блаженной Старице теперь была выделена маленькая келейка за занавеской (двери не было). В келейке стояла железная кровать, на краю которой, опершись о кулачок, иногда отдыхала Любушка; все стены были увешаны иконами, со святыми, на них изображенными, Любушка разговаривала, как с живыми, как с близкими ей людьми.
Жизнь Любушки и в Вырице, и в Сусанино, казалось бы, вся проходила на виду у матушки Лукии, но она признавалась: "Она помогала нам в наших нуждах, но у нее была своя тайная жизнь. Было свое сокровенное, о чем мы не знали, куда мы не можем проникнуть, ибо в силу своей немощи и несовершенства просто неспособны это воспринять. Быть рядом с Любушкой - это счастье. Просто постоишь рядом, и уже получаешь облегчение. Уходить от нее не хотелось, такая любовь от нее излучалась притягательная, что в такие минуты я могла сказать только одно: "Любушка, как я тебя люблю". Она серьезно отвечала: "Хорошо".
Любушка много молилась, особенно по ночам. Она знала наизусть много акафистов. К ней обращались люди в беде, в горе. Она за всех, кто к ней обращался, молилась, говорила им волю Божию - ей было открыто. Она чаще всего по своей ручке читала, словно книгу жизни открывала. По молитве, конечно, которая ее, праведницы, доходила до Бога...
В последние годы не было дня, чтобы к нам не приезжали люди, бывало, что и ночью, и не только миряне, но и монашествующие, духовенство. Отец Наум, архимандрит из Троице-Сергиевой Лавры, часто к нам своих чад отправлял. Он и сам не раз бывал у нас, в Сусанино. Помню, предлагал Любушке постричь ее в монашество, однажды куклы прислал в монашеской одежде. Но Люба упорно отказывалась. Она говорила всегда: "Я странница. Так меня и поминайте...".
Она никогда не осуждала ни священство, ни вообще кого-либо, всех жалела.
После кончины, еще и сорока дней не было, Любушка дважды приходила ко мне во сне, жаловалась: "Люся, дай мне свое ватное одеяло, я замерзаю. Вещи свои там оставлю, а сама у тебя жить буду". А какие у нее могут быть вещи: гроб да покров.
Как-то я ей во сне сказала: "Люба, ты несколько слов промолвишь и убегаешь". - "Некогда мне сидеть", - был ответ. Значит, в Царствии Небесном у нее много дел, надо помогать людям - так я понимаю эти слова. Еще она говорила: "Я теперь с родителями живу". Из этого я делаю вывод, что она в чине мученическом, ведь ее отец - страстотерпец за веру. Любушка даже адрес мне давала, я попыталась его записать, но не сумела, буквы не получались, а утром уже ничего не могла вспомнить.
Потом она мне приснилась и сказала: "Там, где я лежу, строят часовню, туда сойдет Святой Дух". А я тогда и не знала, что в монастыре затеяли строительство часовни, позже люди подтвердили: так и есть".
Духовная связь между блаженной старицей и ее послушницей не прерывалась после кончины Любушки, - сны о которых рассказывала Лукия Ивановна, указывали на то, что она заботится о той, которая разделила с ней крест служения людям и ждет встречи с ней.
По примеру матушки Лукии не будем стремиться к тому, чтобы проникнуть в сокровенную жизнь странницы Любови: не будем гнаться за свидетельствами о чудотворениях, предсказаниях. А поблагодарим Бога за то, что сподобил нас видеть небесного человека, тихо помянем ее день памяти, если есть возможность, посетим место ее земного упокоения - в Казанском монастыре в Вышнем Волочке, и святыми молитвами блаженной странницы Любови попросим простить нам наши прегрешения и помочь нам стремиться к исправлению.
Ездила я после кончины блаженной в Сусанино, чтобы записать воспоминания прихожан, певчих, настоятеля храма. И тоже - ничего особенного не услышала. Самыми ценными были только воспоминания матушки Лукии, у которой Любушка прожила более двадцати лет жизни, но и они были не особенно пространными.
И потом, встречаясь с теми, кто хорошо знал Любушку, я тоже слышала только очень короткие рассказы. В них большую часть составляло повествование о собственной судьбе и передавались краткие слова Любушки. Так же было и на вечере памяти блаженной старицы, который проходил в годовщину со дня ее кончины, в музее Ф.М.Достоевского. Все вспоминали об одном и том же: как Любушка водила пальчиком по ладошке, когда отвечала на вопрос, как она прикладывалась к каждой иконе в Сусанинском храме, как она кормила голубей, как плакала все ночи напролет, как часто говорила: "как хочешь" и почти обо всех: "он хороший", как посылала служить молебны на Карповку, к блаженной Ксении или в Никольский собор, как просила не забывать домашнюю молитву и часто ставить свечи в церкви.
Почему нет каких-то особенных, ярких воспоминаний о старице? - хотелось понять тогда.
А потом в редакцию газеты пришло письмо, в котором содержался ответ на мой чисто журналистский, писательский вопрос.
Вот отрывок из этого письма: "Любушка вышла с послушницей. Мне сразу стало ее очень жалко, так как она была очень глубокой старушкой и немного напоминала мне наших бабушек в больнице. В простоте сердечной я предложила подлечиться Любушке у нас в больнице.
...Пришли в церковь и встретились с Любушкой на паперти, она кормила голубей. Я решилась подойти. Посмотрела в ее глаза, и впечатление первое ушло. Давно я не видела чистых, голубых, небесных, открытых и каких-то кротких глаз. Она улыбалась, и мне стало радостно. На все мои вопросы Любушка молчала, но это не было просто молчание, равнодушие. Я чувствовала, что она молится и отвечает на мои слова и даже на то, о чем я не умела сказать. День клонился к вечеру, и мы стали собираться в путь. Любушка все молилась, а мы в этом дивном молчании поехали домой. Конечно, жизнь моя не сразу стала меняться, но я уже знала силу христианской молитвы".
Святую молитвенную тишину трудно передать словами. И страшно потерять то, что было получено в общении со святым человеком, разменяв это достояние на слова. Нельзя все придавать гласности. Блаженные живут уже не в нашем многословном мире. И тот, кто ближе всего к ним стоит, меньше всего будет разглагольствовать.
* * *
Особенно это чувствовалось в общении с Лукией Ивановной Мироновой, которая прожила вместе с блаженной Любушкой более двух десятков лет. По моему разумению эта женщина была настоящей праведницей. И в день памяти блаженной странницы Любови нужно поминать не только ее родителей - Евдокию и Иоанна, но и ее послушницу (такой Лукия Ивановна была все последние годы, принимая нескончаемый поток людей: готовила, кормила, оставляла на ночлег в своем маленьком домике).
Недаром Любушка ее сама выбрала. По словам матушки Лукии, блаженная, которая до этого странствовала, не имела постоянного пристанища, однажды после литургии в Вырице подошла к ней и сказала: "А я теперь буду у тебя жить". И матушка Лукия, несмотря на то, что у нее была большая семья: дочь, ее муж, их маленькие дети, а жили они в большой тесноте - все в одной, двадцатипятиметровой комнате, взяла к себе странницу.
В Сусанино семья Лукии Ивановны переехала по благословению Любушки. В маленьком домике, где они поселились, блаженной Старице теперь была выделена маленькая келейка за занавеской (двери не было). В келейке стояла железная кровать, на краю которой, опершись о кулачок, иногда отдыхала Любушка; все стены были увешаны иконами, со святыми, на них изображенными, Любушка разговаривала, как с живыми, как с близкими ей людьми.
Жизнь Любушки и в Вырице, и в Сусанино, казалось бы, вся проходила на виду у матушки Лукии, но она признавалась: "Она помогала нам в наших нуждах, но у нее была своя тайная жизнь. Было свое сокровенное, о чем мы не знали, куда мы не можем проникнуть, ибо в силу своей немощи и несовершенства просто неспособны это воспринять. Быть рядом с Любушкой - это счастье. Просто постоишь рядом, и уже получаешь облегчение. Уходить от нее не хотелось, такая любовь от нее излучалась притягательная, что в такие минуты я могла сказать только одно: "Любушка, как я тебя люблю". Она серьезно отвечала: "Хорошо".
Любушка много молилась, особенно по ночам. Она знала наизусть много акафистов. К ней обращались люди в беде, в горе. Она за всех, кто к ней обращался, молилась, говорила им волю Божию - ей было открыто. Она чаще всего по своей ручке читала, словно книгу жизни открывала. По молитве, конечно, которая ее, праведницы, доходила до Бога...
В последние годы не было дня, чтобы к нам не приезжали люди, бывало, что и ночью, и не только миряне, но и монашествующие, духовенство. Отец Наум, архимандрит из Троице-Сергиевой Лавры, часто к нам своих чад отправлял. Он и сам не раз бывал у нас, в Сусанино. Помню, предлагал Любушке постричь ее в монашество, однажды куклы прислал в монашеской одежде. Но Люба упорно отказывалась. Она говорила всегда: "Я странница. Так меня и поминайте...".
Она никогда не осуждала ни священство, ни вообще кого-либо, всех жалела.
После кончины, еще и сорока дней не было, Любушка дважды приходила ко мне во сне, жаловалась: "Люся, дай мне свое ватное одеяло, я замерзаю. Вещи свои там оставлю, а сама у тебя жить буду". А какие у нее могут быть вещи: гроб да покров.
Как-то я ей во сне сказала: "Люба, ты несколько слов промолвишь и убегаешь". - "Некогда мне сидеть", - был ответ. Значит, в Царствии Небесном у нее много дел, надо помогать людям - так я понимаю эти слова. Еще она говорила: "Я теперь с родителями живу". Из этого я делаю вывод, что она в чине мученическом, ведь ее отец - страстотерпец за веру. Любушка даже адрес мне давала, я попыталась его записать, но не сумела, буквы не получались, а утром уже ничего не могла вспомнить.
Потом она мне приснилась и сказала: "Там, где я лежу, строят часовню, туда сойдет Святой Дух". А я тогда и не знала, что в монастыре затеяли строительство часовни, позже люди подтвердили: так и есть".
Духовная связь между блаженной старицей и ее послушницей не прерывалась после кончины Любушки, - сны о которых рассказывала Лукия Ивановна, указывали на то, что она заботится о той, которая разделила с ней крест служения людям и ждет встречи с ней.
* * *
По примеру матушки Лукии не будем стремиться к тому, чтобы проникнуть в сокровенную жизнь странницы Любови: не будем гнаться за свидетельствами о чудотворениях, предсказаниях. А поблагодарим Бога за то, что сподобил нас видеть небесного человека, тихо помянем ее день памяти, если есть возможность, посетим место ее земного упокоения - в Казанском монастыре в Вышнем Волочке, и святыми молитвами блаженной странницы Любови попросим простить нам наши прегрешения и помочь нам стремиться к исправлению.
